многим казалось (так смотрел, например, на это в своей книге еще Гоффман), но нашли себе и практическое приложение. Например, в штате Индиана за 6 лет было стерилизовано около 300 человека, в Калифорнии до 1916 года – 635 и т. д.
Особый комитет по вопросам стерилизации, организованный Американской Ассоциацией Разведения из ряда специалистов, выпустил обширный труд о стерилизации с различных точек зрения, в котором он предлагает не только примерный закон для всех штатов по этому вопросу, но и намечает целую программу стерилизации отрицательных элементов американского населения вплоть до конца нашего века. При этом предполагается, что стерилизации будет подвергаться примерно одна десятая всех американских граждан: в 1920 году должно быть стерилизовано около 100.000 человека, а в 1980 году даже несколько больше 400.000! Едва ли нужно говорить, то ничто не предвещает скорого воплощения в жизни этих предположений несколько увлекшихся данной идеей специалистов.
Тем не менее, идея стерилизации всех тех, чье размножение нежелательно и даже опасно для общества, имеет ряд убежденных защитников, особенно в американской литературе. Не говоря уже о труде вышеупомянутого комитета по стерилизации, вышедшем под редакцией Лафлина, даже в недавно появившейся прекрасной во всех других отношениях книге Попеное и Джонсона «Прикладная евгеника» мы находим ряд глав, посвященных доказательству желательности стерилизации.
Раздаются такие же голоса и в более близкой нам европейской литературе, хотя обычно они не идут дальше таких самых общих утверждений, что «человечество имеет право заботиться о защите себя от зверей в человеческом образе» (Плате), или об указании со стороны многих врачей-психиатров на ж6елательность стерилизации некоторых душевнобольных в специальных для них убежищах, притом, из чисто медицинских оснований – против чего. Конечно, трудно и спорить и т. п. Однако, в общем в европейской евгенической литературе к вопросу о стерилизации замечается гораздо более осторожное отношение. Многие указывают вместо этого на желательность заключения всех психически ненормальных, слабоумных, алкоголиков и т. п. а особые убежища, где бы они вообще не могли размножаться и без всякой стерилизации, и чего-либо подобного широкой американской программе отнюдь не предлагается. Некоторые идут еще дальше, и Баур, например, усиленно подчеркивает, что главное зло современности состоит не столько в размножении нежелательных элементов, сколько в недостаточно сильном размножении желательных, почему и нужно, главным образом, заботиться о последнем.
Лично мы стоим всецело на последней точке зрения и определенно считаем, что при современном состоянии наших знаний по этому вопросу мысль о внесении в него какого-либо принудительного начала, о каком-либо насильственном подборе желательных элементов и устранении (насильственным же путем) нежелательных должна быть безусловно признана преждевременной, а весьма вероятно, и совсем оставлена. Ничто не говорит нам за то, что подобные меры могут дать действительно существенный результат, между тем они безусловно вредны в интересах распространения евгенических идей.
В самом деле, не является ли мысль о принудительной стерилизации сотен тысяч граждан какого-нибудь большого государства чистейшей и притом вредной утопией? Не является ли эта мера, если проводить ее широко, а, главное, принудительно, грубейшим насилием над человеческой личностью? Да и что даст эта мера в смысле возникновения тех благоприятных сочетаний наследственных задатков, которое и является, конечно, самой важной задачей и человеческого размножения и всей евгеники? Главное ведь заключается именно в последнем, и, направляя свое внимание на другую менее важную и существенную задачу, не рискуем ли мы удалиться от разрешения первой – самой основной?
Можно было бы привести много других подобных аргументов против принудительной стерилизации (о стерилизации добровольной или о стерилизации в убежищах для душевнобольных и идиотов мы, конечно, ничего не говорим), но вопрос нам кажется настолько ясным, что едва ли стоит на нем дальше останавливаться.
Столь же мало, как нам кажется, можно возлагать надежды на законодательное запрещение браков между известными лицами, на обязательное требование о представлении при женитьбе брачующимися свидетельства о здоровье и т. д. В кодексе законов большинства стран запрещается брак в самых близких степенях родства, но разве эти запреты останавливают людей от кровосмешения? С другой стороны, хотя еще недавно по нашему русскому законодательству запрещались и даже карались браки между двоюродными братьями и сестрами или женитьба на сестре жены-брата (свояченице), но разве такие браки не происходили постоянно?
К тому же истинные отношения настолько бывают иногда сложны и индивидуально различны, что их трудно вложить в рамки каких-нибудь определенных законов. Возьмем, например, браки между двоюродными братом и сестрой. Вообще говоря, они опасны, если в семье имеется какой-нибудь нежелательный рецессивный зачаток, который легко может при этом проявиться наружу, но в здоровых, богато одаренных семьях, напротив, такие браки могут быть иногда в высшей степени желательными и способствовать новому скоплению однозначных генов какого-нибудь редкого специального свойства. Укажем, например, что Чарльз Дарвин был женат на своей двоюродной сестре и среди их детей появилось несколько выдающихся личностей, между тем, по меткому замечанию Дэвенпорта, «брак Чарльза Дарвина и Эммы Веджвуд оказался бы незаконным и их дети были бы признаны тоже незаконными свыше чем в 14 американских штатах».
Мы не хотим, конечно, сказать этим, что известные ограничения при вступлении в брак не нужны и их следует отменить. Напротив, их число, быть может, не мешало бы даже увеличить. Так как законы отражают в себе в конце концов лишь господствующие в данный момент воззрения, но в этом нельзя видеть никакого радикального средства против угрожающих нам зол. Ведь самый хороший закон, если он плохо применяется, ничего не стоит, и в этом отношении гораздо важнее писаных законов те неписаные, которые человек носит в своем сердце, впитывая, как говорится, с молоком матери или получая во время воспитания. К тому же данная область носит слишком сложный и интимный характер, чтобы ее можно было бы исчерпать простым запрещением того-то и того-то. Допустим, например, что вступление в брак при быстро развивающейся чахотке запрещено, что по существу, конечно, разумно. Но ведь каждая человеческая личность имеет право на свою долю личного счастья, а евгеника имеет дело лишь с интересами будущих поколений. Будут ли нарушены последние, если двое заведомо чахоточных вступят в брак, но не оставят детей, и не лучше ли во много раз это, чем если бы один из них имел внебрачного ребенка?
Что же мы можем, со своей стороны, противопоставить всем этим мерам, которые, как нам кажется, не могут достигнуть своей цели? Только знание: прежде всего знание всех относящихся сюда вопросов, а затем распространение этого знания в широких народных массах. Лишь эти две вещи могут помочь нам в борьбе с надвигающимся на нас злом, и они гораздо надежнее всяких запретительных и карательных законов.
В самом деле, половая жизнь каждого человека, его размножение – это та область, вмешательство в которую другого лица невозможно и где хозяином каждый является сам. С другой стороны, кто добровольно пойдет на то, чтобы его ребенок был жалким калекой, уродом, душевнобольным и т. п., если он только твердо знает, что именно так будет и что при известном стечении обстоятельств этого нельзя избежать.
Соображение, будто в этого рода вопросах страсть сильнее рассудка, едва ли правильно, ибо при этом дело может идти не об обречении себя на безбрачие, а только об отказе от рождения детей, что в некоторых случаях может считаться непременной обязанностью той или иной супружеской пары.
Каждое человеческое существо имеет право на свою долю личного счастья, но не каждый имеет право быть отцом или матерью. Эта точка зрения иногда вызывает сильный протест, но это объясняется только нашим недостаточным знакомством с законами наследственности, почему так неотложно необходимо просвещение широких народных масс о всей глубине и силе последних. Впрочем, отказ от деторождения может иметь место только в немногих исключительных случаях, в большинстве же их будет совершенно достаточно лишь избегать брака с лицом, имеющим ту или иную нежелательную наследственность, на что и теперь нередко указывают врачи, хотя далеко не всегда подобные указания достигают своей цели. Большинство склонно теперь чрезвычайно легкомысленно относиться к этим вопросам, но виною в этом исключительно наше глубокое невежество. Если же евгенические идеи получат достаточно широкое распространение, если они получат широкий доступ и в школу, где складывается мировоззрение каждого человека, то отношение к этим вопросам станет иным, и можно надеяться, что человечество выработает совершенно сознательно ряд обязательных для себя законов в этой области без применения каких-либо суровых мер. Повторяем: важно знать, а всякое знание неизбежно дает плоды, так что в области евгеники все дело сводится к знанию и к распространению этого знания.
Сказанным в достаточной мере определяется наше личное отношение к тому, что мы назвали ограничительной евгеникой. Мы не отрицаем ее совершенно и думаем, что в виде известных запретительных законов и некоторых других мероприятий она вполне уместна, но в то же время отказываемся видеть в ней радикальное разрешение интересующего нас вопроса об улучшении прирожденных свойств будущих поколений. Ограничительная евгеника – это только отрицательный подбор, а он всегда и везде является фактором второго порядка. Все, что приписывается подбору, достигнуто положительным искусственным подбором, а в области евгеники ему отвечает то, что мы называли выше поощрительной евгеникой. Посмотрим теперь, какого рода мероприятия могут быть намечены и теперь в данном направлении как в области чисто государственных установлений, так и в области частой жизни.