Едва ли будет правильно сделать, на основании вышеприведенных примеров, тот вывод, что цивилизация в общем приводит к поднятию жизненных сил и увеличению биологической ценности расы. Вообще вопрос о биологической роли цивилизации в эволюции человеческого рода нужно считать очень сложным, и приводимые нами примеры преследуют цель не более, как до некоторой степени осветить разные его стороны.
Если обратиться к отрицательным проявлениям влияния цивилизации, то их, к сожалению. Можно указать далеко не меньшее количество. Стоит только вспомнить, какой с каждым поколением возрастающий процент оказывается в нашей среде лысых, близоруких, страдающих кариозом зубов и пр. Что касается последней болезни, то известно, что она у естественных народов встречается гораздо реже, чем у цивилизованных. Так, процентное ее содержание среди эскимосов = 2,5%, среди индейцев от 3 до 10%, малайцев от 3 до 20%, китайцев – 40%, европейцев от 80 до 96%.
Но особенно серьезного внимания заслуживают все чаще и чаще появляющиеся указания различных исследователей (Морель, Оттинген, А. Форель, Шалльмайер, Фелингер и др.) на констатируемое во всех цивилизованных странах прогрессивное увеличение числа слабоумных, идиотов и душевнобольных, количество которых, как указывают эти авторы, растет значительно быстрее, чем возрастает общая численность населения. В частности для России на это грозное явление указывал акад. В. М. Бехтерев в своей речи на открытии, в 1908 г., Психо-Неврологического Института в Петербурге. В учебнике психиатрии Эмиля Крепелина, в главе, посвященной росту числа душевнобольных (т. I, стр. 115 и след.), мы находим следующие цифры: в Нидерландах число призреваемых душевнобольных возросло от 1850 до 1899 гг. с 5,16 до 14,12 чел. на 10.000 жителей, в Пруссии от 1875 до 1900 гг. с 5,7 до 16,9, в Англии от 1869-1903 гг. цифра возросла с 24,0 до 34,1, в Баварии с 4,0 до 17,1. Подобные же результаты наблюдаются и в других странах, где существует правильное призрение душевнобольных.
Как указывает и сам Э. Крепелин, эти цифры не позволяют, однако, сказать что-нибудь определенное о действительном приросте численности душевнобольных, так как число содержащихся в больницах может зависеть и от других причин, например, от более внимательного отношения к этим несчастным со стороны государства и общества, вследствие чего будут учреждаться новые больницы для многих больных, живущих пока в семьях, по большей части вне должного призора; может оно зависеть и от возрастания доверия среди народных масс к этим учреждениям, вследствие чего родственники больного вместо того, чтобы скрывать его, будут сами стараться поместить его в больницу и т. д.
Для нас в данном случае могут, следовательно, представлять интерес лишь те статистические данные, которые охватывают всю численность душевнобольных в населении, как содержащихся в больницах, так и живущих на свободе. Такого рода материал мы находим в работах Вебера (Фелингера, Рентула, в «Современной Психиатрии» и др. источниках. Как видно из приводимых ниже примеров, эти данные рисуют для всех цивилизованных стран неизменно одну и ту же картину непрерывно возрастающего числа душевнобольных по отношению к общей численности населения данной страны.
По численности душевнобольных по отношению к здоровой части населения различные страны Европы оказываются далеко не в одинаковом положении. В том же руководстве Крепелина мы находим следующие цифры душевнобольных на 10000 населения (к сожалению, без точного указания времени, к которому эти данные относятся): в Саксонии 25 чел., в Пруссии 26, в Англии 40,8, в Бернском кантоне 56,1, в Цюрихе 97.
Таким образом с 1880 по 1905 гг., за 25 лет, число больных возросло более чем в два раза, в то время как общая численность населения Пруссии с 1875 по 1905 гг., т. е. за еще больший промежуток времени, возросла лишь с 26 по 39 миллионов челов., т. е. всего в 1½ раза. Ясно, что прирост душевнобольных в Пруссии обгоняет прирост общей численности населения.
В Англии, где регистрация душевнобольных издавна велась чрезвычайно тщательно, статистические данные, особенно для некоторых ее частей, носят еще более угрожающий характер, хотя в самое последнее время ряд целесообразных мероприятий – прежде всего почти поголовная изоляция душевнобольных от здорового населения (что должно препятствовать и произведению ими потомства), начинает, по-видимому, оказывать свое благотворное действие. Это показывает, что человек не бессилен бороться со злом психической дегенерации. Изо всего Соединенного Королевства в наихудшем положении оказывается Ирландия.
Как видим, вызванное колоссальной эмиграцией разрежение населения этой страны, вопреки всем положениям неомальтузианцев, несколько не повело к поднятию жизненных сил расы. По мнению самого Фелингера, эта волна эмиграции, унося все наиболее здоровое и энергичное, и послужила главной причиной такого необычайного прироста в численности душевнобольных. В таком случае в тех странах, т. е. прежде всего в Северо-Америк. Соединенных Штатах, куда главным образом направляются эти более ценные элементы расы, мы должны ожидать скорее сокращения, чем роста душевных болезней. Однако, цифры, приводимые д-ром Рентулом, показывают, что и эти страны не представляют какого-либо счастливого исключения и общего печального правила. Этот автор пишет, что с 1859 по 1910 гг. население США возросло на 81%, в то время как численность душевнобольных за этот промежуток времени успела возрасти на 250%!
Что бы ни говорили о возможности различных ошибок при проведении подобных статистических обследований, но то неизменное единогласие в цифровом материале, которое мы видели выше, должно показывать, что в данном случае мы имеем дело с общим явлением нарастания душевнобольных элементов, которым сопровождается, столь блестящий по внешности, прогресс нашей культуры.
То же самое можно сказать и о другом социальном недуге, именно о росте преступности. Необходимо, впрочем, подчеркнуть, что рост преступности не может быть сколько-нибудь достоверным показателем психической дегенерации, как биологического явления. Во многих случаях влияние внешних факторов – среды, воспитания на склад антисоциальной личности бывает совершенно очевидно. Вряд ли однако правы и те, кто проблему «притоны ли создают преступников, или преступники – притоны?» – решают исключительно в первом смысле, то есть, что преступники создаются исключительно лишь в результате неблагоприятных условий жизни. В некоторых случаях в преступной личности мы имеем такое же наследственное отклонение от нормы, как и в уроде. Подобно тому как человек может родиться глухим или незрячим, он может родиться с такими же тяжелыми дефектами в соотносительной (интеллектуальной сфере. Ясно, что и в данном случае основа уродства будет чисто материальная в виде того или иного дефекта в развитии или кровоснабжении мозга или желез внутренней секреции и т. п. Для нас в данном случае важно то, что поскольку может наследственно передаваться данный органический дефект, постольку может наследоваться и обусловленная им неполноценность личности.
Таким образом мы видим, что подход к преступности, как к проявлению психической неполноценности, не должен быть односторонним. Несомненно, что задача создания такого общества, в котором отсутствовали бы преступники и душевнобольные, в основной своей части должна быть выполнена путем классовой борьбы и социального переустройства всего уклада жизни. Но даже и тогда для оздоровления расы от наследственных дефектов, человечество не обойдется без чисто биологических методов, в виде устранения от деторождения тех лиц, дальнейшее размножение которых будет признано вредным для будущности расы.
2. Примеры семейного вырождения
Голые статистические данные почти ничего не говорят нам о тех причинах, которые вызывают столь ярко ими иллюстрируемое, повсеместное увеличение дефективных элементов культурного человечества. В некоторых случаях гораздо более дает в этом отношении генеалогический метод, к которому с этой целью и прибегли многие работавшие в данной области исследователи. К сожалению, наиобширнейшие исследования такого рода были применены не к изучению наследственности душевных болезней, что, вероятно, представило бы еще больший интерес, а к проявлению «преступной дегенерации». Рядом подобных изысканий был установлен по отношении к США тот факт, что дефективные этой страны весьма часто оказываются в кровном родстве между собою, причина чего, по мнению производивших эти исследования авторов, лежит в том, что большинство дегенеративных элементов происходит из нескольких, сравнительно немногих, но нередко чрезвычайно плодовитых родов, которые, будучи носителями наследственной заразы, оказываются как бы национальными поставщиками наследственно отягощенных личностей.
Классическим исследованием такого рода считается появившаяся еще в 70-х годах прошлого столетия работа Дегдэля над родом «Джюк» (псевдоним). Автору удалось показать, как многочисленные ветви этого плодовитого рода все сходятся к одному корню – к брачной паре из алкоголика и проститутки, поженившихся в XVIII веке и подравших человечеству к 1915-му году 2820 потомков, из которых 1200 человек оказались наследственно дефективными: слабоумными, неработоспособными, преступниками (из которых многие обвинялись за убийство) и т. п. К 1915-му году, по подсчету Естебрука, Джюки обошлись Соединенным Штатам в 2.500.000 долларов, главным образом вследствие того, что множество представителей этого обширного семейства содержалось на общественном иждивении.
Вслед за «Джюками» исследуется ряд других наследственно дефективных родов, как например род «Калликаков» (псевдоним), изученный Годдардом, роды «Ишмельс», «Ней» и «Хилл», изученные Давенпортовским институтом расовой биологии в Соединенных Штатах и др.
Особенное внимание обращают на себя работы в этой области швейцарского исследователя Иоргера над родами Зеро и Маркус. Оба рода являются истинным несчастьем для того горного округа (Бернау), в котором они обитают, так как вся жизнь большинства их представителей проходит между тюрьмой или домами для бродяг и нищих. Однако это не мешает им размножаться с такой энергией, которая удовлетворила бы самого Золя, как автора «Плодородия». Первым, кто был из этого рода принят в число членов общины Бернау, был некий Авраам Маркус (отец которого эмигрировал в 18 столетии из Австрии в Швейцарию). Он родился в 1807 г., умер в 1888 г. Ко времени его смерти народилось 107 его прямых потомков (65 мужч. и 42 женщ.), из которых в живых к этому времени было 83 человека (48 мужч. и 35 женщ.). К 1904 г. потомство Авраама Маркуса исчислялось в 207 человек, из которых в живых были 151 человек (85 мужч. и 66 женщ.). К 1910 г. – оно достигло уже цифры 254 человека, а к концу 1915 г. – 371 человек. На самом же деле эти цифры должны быть еще большими, так как в них вошло далеко не все потомство по женским линиям. Тем же темпом размножаются и Зеро. Подобного рода факты показывают, что падение качества далеко не всегда идет рука об руку с падением количества; другими словами, что вырождение и вымирание суть процессы не всегда между собою связанные. Скорее наоборот, часто более ценные представители человеческого рода оказываются далеко не в той мере плодовитыми, чем, ложащиеся на шею человечества, подобно мельничному жернову, наследственно антисоциальные элементы общества. В своих «Очерках по евгенике» Караффа-Корбут приводит ряд цифровых данных, показывающих, что в Англии и Дании плодовитость семейств, отягощенных туберкулезом, глухонемотой или душевными болезнями значительно выше плодовитости в нормальных семьях. То же показали и изыскания в этой области Герона, пришедшего к тому же выводу, что % прироста дефективной, вырождающейся части населении, несмотря на свирепствующую внутри ее детскую смертность, все же значительно больше, чем % прироста здоровой массы населения.