са поддерживать благополучие ближнего и даже космический лад, – тогда, конечно, такое утверждение будет правильным… Здесь существенно отметить, что в целепоставлении «хозяина» собственно экономические цели выступают в некоем расширении и преображении.
Собственно экономическая цель есть разновидность стремления с наименьшими средствами достичь наибольших результатов, в частности с наименьшими затратами получить наибольшую выручку – доход (экономический принцип). Подобную цель не выпускает и не может выпустить из виду «хозяин». Преследуя ее, он движется в сфере собственно экономических категорий. Здесь мы приходим к вопросу: что же есть область специально экономического?
Давая ответ на этот вопрос, мы не возьмем проблемы во всей ее широте: это составило бы достойный предмет для специального исследования. Мы укажем лишь те черты, которые понадобятся в дальнейшем для характеристики хозяйского отношения к хозяйству. Мир экономического есть некий особый мир бытии человеческой сферы. Бытия этого мира отмечены рядом давно указанных признаков: они способны служить удовлетворению человеческих потребностей; в то же время в отношении потребности количество их ограничено, они подчинены началу «скудости».
Однако же, этих признаков недостаточно. Не только экономические блага служат удовлетворению человеческих потребностей, и не только они ограничены «в количестве» – такая характеристика, в известном смысле, может, например, подойти и к понятию «дружбы»: и дружба служит удовлетворению потребности в ней, и потребность эта у многих остается неудовлетворенной. Все-таки было бы неправильно считать дружбу как таковую благом экономическим…
Специфический признак экономической области не в природе бытий, ее составляющих, а в особом подходе к ним – со стороны так называемой объективной «меновой» ценности, в аспекте возмездной обменности, продажности и покупаемости этих бытий. Все, что обменно, все, что продажно и покупаемо – и поскольку оно в действительности или хотя бы в мыслительной трактовке обменно, продажно и покупаемо – составляет экономическую область…
Итак, отличие последней есть аспект действительной или мыслимой обменности, продажности, покупаемости… Поскольку в подобном отграничении мы принуждены обращаться не только к действительно совершившимся сделкам обмена, но и к некоторой мыслимой обменности, мы фактически утверждаем наше определение в понятиях не одной только так называемой «объективной» меновой ценности, но обращаем его также к сфере субъективных оценок… Этой двойной обращенности, одновременно и к сфере меновых явлений, т. е. тех, что получили определенное социальное «обозначение», и к области ценений субъективных, относящихся к личной психической сфере, – этой двойной обращенности мы будем придерживаться и дальше: только такой обращенностью можно охватить мир человеческих ценностей, место в котором ценностей экономических нам надлежит установить…
В перспективах этой двойной обращенности аспект действительной или мыслимой возмездной обменности, продажности и покупаемости можно раскрыть в двух специально к нему примененных понятиях. Первое из них – понятие специфической заменимости. Картина Рембрандта, например, материально (натурально) незаменима, но поскольку она продается, она становится «специфически заменима» определенным количеством валюты. Второе понятие – принципиальной соотносительности.
Для того чтобы то или иное бытие могло служить предметом обмена, оно должно мыслиться в особом повороте: в статусе особой неутвержденности в себе, специфической «подвижности», в повороте соотношения с другими бытиями того же мира, постоянного перехода в них, мыслимой ими замены (причем норма такого «перехода» или «замены» поддается выражению в количественных величинах); этот статус ценения в социальной области закрепляется в «переходе» и «замене» действительных, в факте обмена.
В понятии принципиальной соотносительности запечатлены, таким образом, те посылки ценения, тот «статус» его, вне которых обмен невозможен. Статус принципиальной соотносительности определим всюду, где есть обмен, но его можно нащупать и там, где обмена как социального феномена не имеется вовсе.
Представим себе заимщика, живущего абсолютно натуральным хозяйством где-либо в дебрях Сибири. Он имеет определенное количество зерна, которое может или высеять на пригодном к тому участке, или скормить свинье – для превращения в сало. В решении того, что делать с зерном, заимщик примет, конечно, в расчет, какие количества труда необходимы соответственно для обработки-уборки участка и для откорма свиньи и прочие факторы производства. Сделав поправки на эти факторы, заимщик будет «соотносить» друг с другом количества зерна, которые он рассчитывает получить с участка, и количества сала, которые даст свинья. И в зависимости от того, как сложится «соотношение» в области его субъективных оценок, повернет дело в ту или иную сторону…
Принципиальная «соотносительность» и «специфическая заменимость» экономических благ останутся в силе в сфере его оценок. Область экономического отмечена одной и той же чертой в условиях и менового, и натурального хозяйства.
Там, где нет обмена, его психологические посылки и аналоги отграничивают область экономического. Гораздо труднее представить, чтобы тот же заимщик, если он не патологический тип, стал «соотносить» в своем сознании ценность жизни, скажем, дочери и жены. Каждый из нас без труда ответит на известный рикардианский вопрос: если вор забрался в вашу квартиру, а у вас имеется пальто и три шляпы, то при возможности выбора, что изберете – потерять пальто или три шляпы? Но каждый посчитает кощунственным и нелепым вопрос о том, кого из двух близких ему людей он «предпочтет» потерять…
Мир экономического есть по преимуществу мир принципиально «соотносительного». Иные же, «внеэкономические» миры противостоят экономическому как миры «абсолютности» бытии, их утвержденности в самих себе, их необменности, непродажности, непокупаемости, специфической незаменимости, принципиальной несоотносительности. С этими мирами «абсолютности» бытии сфера экономического связана тесно, ибо все «экономическое» служебно в отношении того или иного абсолютного бытия. Приобретение питания служит поддержанию жизни (бытие абсолютное), покупка книг – удовлетворению «духовных запросов».
Переводя приведенные выше положения на язык ценностных категорий, можно сказать так: мир экономический и миры внеэкономические противопоставлены друг другу как миры соответственно «соотносительных» и «абсолютных» ценностей.
С точки зрения основного разграничения «экономического» от внеэкономического, можно в человеческом мире различать два рода ценностей, а именно: ценности «двуаспектные» и ценности «одноаспектные». Под первыми мы понимаем те бытия, которые одновременно и утверждены в человеческом сознании как ценности «абсолютные», и поддаются трактовке как ценности «соотносительные» (специфически «экономические»).
Такова, например, всякая работа, направленная на производство «абсолютных» ценностей (например, работа ученого, художника и пр.); как таковая, она составляет «абсолютную» ценность, в тоже время она может получать и получает денежную (вообще экономическую) оценку, т. е. становится «соотносительной». Но имеются ценности, которые обладают только одним из этих двух аспектов – таковы, например, убеждение или любовь; понятия «продажного убеждения» или «продажной любви» являются nonsens’ом, и в тех случаях, когда о них говорится, в существе утверждается отсутствие убеждения и любви и дело идет лишь о некоторых внешних действиях, обычно к ним приуроченных; убеждение и любовь суть ценности одноаспектные со стороны «абсолютной».
Как же обстоит дело, с точки зрения ценностных категорий, с такими ценностями, как, например, рабочая лошадь или машина? Совершенно ясно: они суть ценности соотносительные (экономические) – но являются ли они ценностями «абсолютными»?
Рабочей лошадью или машиной в некоторых случаях можно, пожалуй, любоваться со стороны эстетической (т. е. внеэкономической и в этом условном смысле «абсолютной»); в истории искусств лошади, в т. ч. рабочей, и машины находили и находят художных ценителей (изображение лошадей составляет особые жанры ваяния и живописи, красоту машин ценил Босх и ценят «конструктивисты»).
И все же имеется множество лошадей и машин, в отношении которых возможность художественного любования ими или иного подхода к ним со стороны абсолютной имеет настолько малое значение для бытийной их квалификации, что возможностью этой можно и должно пренебречь. Даже последний кусок хлеба, имеющийся у человека, обладающий, казалось бы, для него совершенно единственной ценностью, однако же, принципиально «соотносителен» всякому иному куску хлеба или другому благу, меной на которое данное лицо могло бы полностью сохранить или умножить количество питательных средств, находящихся в его распоряжении.
И так же «соотносительно» другим благам – в порядке и «объективно» меновой и «субъективной» оценки – огромное большинство продуктов питания, предметов одежды, обстановки, средств сообщения и производства. Привхождение в оценку этих благ каких-либо «абсолютных» мотивов, вроде художественного ценения или подхода с точки зрения личных воспоминаний, является относительно редким исключением. Все это великое множество ценностей составляет мир ценностей «одноаспектных» со стороны соотносительной… Одноаспектные ценности подобного рода составляют область собственно экономическую, экономическую по преимуществу, сферу обширную и самостоятельную. Область же ценностей «двуаспектных» образует как бы пограничную сферу между миром «абсолютного» и миром «соотносительного» – экономического…
Наша схема не охватила доселе и не поместила в той или иной группе одного важнейшего рода ценностей, а именно человеческого труда или человеческой «рабочей силы» (название в данном случае не имеет значения), направленной на производство «соотносительных» или собственно «экономических» ценностей. О труде и «рабочей силе», направленной на продукцию «абсолютных» (научных, художных и пр.) ценностей, мы упоминали, характеризуя его как ценность «двуаспектную». В какую же категорию нужно отнести человеческий труд, не имеющий в объекте своем касательства к бытиям «абсолютным»?