— Не знаю, что это значит, — ответил Звягин.
— Значит, дальний прыгунец, — заявил мужчина. — В застенок его! Никодим, оформишь.
Самый низкорослый из преследователей, полноватый Никодим, одышливо проворчал:
— По-русски разговаривает хорошо — не такой уж дальний.
Звягин только сейчас сообразил, что все действительно говорят по-русски. Значит, не Рига? Может быть, Новгород или, скажем, Владимир? Но не было в старых русских городах таких вот узких каменных улочек! А в новых городах — тем более.
— Может, и лазутчик, — не стал спорить старший. — Да какая разница? Вяжите его, инквизиторы разберутся.
Руки Василия завели за спину и связали веревкой. Не синтетической, пеньковой. Это, пожалуй, оказалось самым странным впечатлением за последнее время. Танки, зеленые светящиеся реки, люди в черных рясах — они далеко. А веревка — вот она, на руках. Ее чувствуешь… Веревка была более чем реальна.
Подвал, в который заперли Звягина, освещался масляной лампой-коптилкой. Других узников тут не имелось. Да и на улицах города людей встречалось мало — ученый попал то ли в далекое прошлое, то ли в будущее. Скорее второе — слишком правильным был язык солдат. Явно не по-старославянски они говорили. Но откуда тогда масляные лампы и веревки, рясы и мощеные улицы? Нефть закончилась? Общество деградировало?..
Ученого развязали и не били, но и не поили, не говоря уж о том, что не кормили. А есть после беготни очень хотелось…
Оказавшись в камере, Звягин ощутил, как на него накатывает нечеловеческое одиночество. Он оказался один на один с враждебными людьми в незнакомом городе, там, где его родственники и друзья еще не родились или давно умерли, а может быть, и не жили никогда… Кому он здесь нужен? И что теперь нужно ему? Вернуться домой? Но каждое возвращение преподносило новые неприятные сюрпризы. Прав был Платон, и с каждой минутой мир становится хуже, отходит от совершенства. Нельзя дважды войти в одну реку, нельзя обратить события вспять!
Сколько Василий сидел в подвале, он не понял. Может быть, пару часов, а может, и целые сутки. Мобильный телефон, так же как и паспорт, и деньги, и ремень, у него отобрали, да и батарейка на мобильнике села. Посмотреть, ловится ли здесь сеть, путешественник во времени сразу не догадался, а теперь уже было поздно. Несколько раз Василий пытался задремать на сколоченной из грубых досок лавке, потом метался от стены к стене, снова садился…
Мучения его прервал приход двух стражников. Одеты они были в такие же черные рясы, как и все здесь, на Звягина смотрели без интереса. Они принесли узнику воду в стеклянной бутылке. Посудина была настолько универсальной, что могла использоваться и в семнадцатом, и в двадцать третьем веке. Отчего нет? По многим параметрам стекло превосходит пластик. А если нефть закончилась, пластик дорог…
— Какой сейчас год? — поинтересовался Василий у молчаливых стражей, когда бутылка с водой опустела.
— Тебе все расскажут, — мрачно буркнул один из них. — Потом.
— Или не расскажут, — хмыкнул другой. — Вопросы здесь задают тебе, понимаешь?
— Понимаю, — не стал спорить Звягин. — И все же? Какой год? Неужели это тайна?
— Триста двадцать седьмой от открытия законов движения планет, — смилостивился первый страж.
— То есть? — Звягину стало по-настоящему жутко. — А от Рождества Христова? Или от Сотворения мира?
— Ты что, идиот? — спросил второй стражник. — Вселенная родилась после Большого взрыва. А сколько лет прошло с тех пор, мы еще не вычислили. Во всяком случае, с нужной степенью точности.
Подивившись глубоким познаниям стражников в устройстве Вселенной при полной отсутствии исторической эрудиции — нельзя же знать только современный календарь, — Звягин задумался. Если под «законами движения планет» подразумевались законы Ньютона, то вычислить год вполне можно. Когда великий англичанин опубликовал свои законы? Пожалуй, в семнадцатом веке. А точнее? Эх, легко попрекать стражников плохим знанием истории — он сам не помнил, когда жил Ньютон! С точностью до ста лет, примерно. И если так, то здесь тоже конец двадцатого — начало двадцать первого века. Откуда тогда эти рясы? Почему на улицах нет асфальта?..
В течение нескольких суток — может быть, целой недели — ничего не происходило. Время Звягин определял по скудным тюремным кормлениям. Ему все-таки стали давать еду — сухари, чеснок и микроскопические порции сыра. В масляную коптилку заливали масла, но очень немного. Время от времени лампада гасла, и Василий часами сидел в темноте.
Ученый постоянно был голоден, поэтому не мог понять, дают ли ему завтрак, обед и ужин или кормят один раз в день. Стражники на вопросы не отвечали, только поглядывали на узника неодобрительно, и Василий постепенно принял факт своего заключения как должное. Может быть, он и правда в чем-то виноват? Выбраться из подвала надежды не было, оставалось надеяться на чудо.
Если голод мучил не очень сильно и настроение немного поднималось, Звягин пытался делать какие-то расчеты. В уме, делая пометки на стенах. Но, прямо скажем, никакой пользы от этого не имелось.
Когда в камеру явился сухой старичок — его черная ряса была без капюшона, зато с высоким белым воротником, а голова оставалась непокрытой, — Звягин остался спокоен. Они обменялись несколькими ничего не значащими фразами, и Василий отчего-то принял старика за адвоката. Встрепенулся он лишь тогда, когда старик спросил:
— Вы физик?
— Да, конечно. Но какое это имеет значение? Все утверждают, что я прыгунец, а я даже не знаю, что это значит.
Старик рассмеялся, достал из складок одежды несколько коробков, соединил их вместе — и, о чудо, в его руках засветилась настоящая электрическая лампочка. Ватт на тридцать, но по сравнению с коптилкой — словно звезда.
— Я сам физик, — объявил старик. — А по совместительству — инквизитор Высшего совета. Зовут меня Пантелеем Григорьевичем.
Ну, что же, инквизитор Пантелей Григорьевич, физик, который в подтверждение своих слов зажигает при помощи аккумуляторов электрическую лампочку, — что же здесь удивительного? Звягин решил, что переживать по этому поводу совершенно не стоит.
— А вы, наверное, издалека? Какую мощность задействовали для механизма перемещения? — поинтересовался Пантелей Григорьевич.
— Рабочая нагрузка составляла около ста киловатт, пиковая была несколько выше, — отозвался пораженный Звягин. Выходит, здесь разбираются в механизме темпоральных перемещений? Значит, не все потеряно!
— В свечах это сколько будет? — спросил инквизитор.
— Не знаю. Как определяется мощность свечи?
— Мощность теплового потока по всем направлениям от горящей восковой свечи толщиной в палец.
Звягин задумался, пытаясь вычислить значение мощности. Не так трудно на самом деле. Свеча дает примерно столько же света, сколько лампочка в двадцать ватт. Или десять. До тридцати, конечно, недотягивает… А соотношение видимого света и теплового излучения, наверное, в данном случае непринципиально, хотя свеча, скорее всего, излучает в инфракрасном диапазоне сильнее лампочки. Но ведь и в обычной лампе накаливания указывается потребляемая мощность, а не сила светового потока.
— Кстати, как вас зовут, молодой человек? — спросил Пантелей Григорьевич.
— Василий Звягин.
Физик только сейчас понял, что его даже об имени ни разу не спросили. Он просто сидел и ждал, ждал неведомо чего.
— Хорошее имя, — кивнул инквизитор. — И фамилия вполне. Не обманываете?
— Зачем?
— Всякое случается… — старик усмехнулся. — Пойдемте наверх. Здесь душно.
Предложение выйти из опостылевшей камеры настолько обрадовало Василия, что он тут же забыл о мощности, о лампах и о том, что нужно задать инквизитору сотню важных вопросов.
Кабинет инквизитора Высшего совета выглядел весьма и весьма своеобразно. Высокие потолки, стрельчатые застекленные окна — и множество столов и полок с наваленными на них разнообразнейшими предметами. Были здесь стеклянные шары, мотки разноцветной металлической проволоки, колбы, реторты и даже, кажется, кошачьи шкурки. Собственно, то, что это шкурки, было очевидно, а других животных с подобной расцветкой Звягин не знал.
На самом широком столе — относительно свободном от хлама — лежал мобильный телефон Василия. Похоже, Пантелей Григорьевич изучал его перед тем, как пойти за узником.
— Итак, ваши координаты были весьма и весьма далеки от наших, — заявил хозяин кабинета, когда Василий скромно присел на краешек предложенного жесткого стула. — Что же привело вас сюда, молодой человек? Нужда? Преступление? Тяга к знаниям? Приговор суда? Говорите как на духу — только это вам поможет. Если я выясню, что вы лжете, вас выкинут на самую окраину мира, туда, где земля плавится под ногами, а каждый зеленый куст стремится вас догнать и пожрать.
Угрозы инквизитора выглядели какими-то детскими, но натолкнули Звягина на мысль вновь задать вопрос о времени, в котором он оказался.
— Какой сейчас год? Умоляю, скажите. Ведь я сам не знаю, как здесь очутился.
Пантелей Григорьевич опустился в свое кресло, с интересом взглянул на Василия и тихо сказал:
— А разве это имеет значение?
— Еще бы! Я хочу вернуться домой!
— Домой? — еще больше удивился инквизитор. — Значит, вы не беглец? Может быть, вас вышвырнули сюда недоброжелатели?
— Я сконструировал темпоральный преобразователь, — заявил Василий, постепенно осознавая, что инквизитора это нисколько не впечатлит. Тот прекрасно понимал, что перед ним путешественник во времени, и не испытывал по этому поводу восторга.
— Похвально, — без особой радости заявил Пантелей Григорьевич. — И что? Пустили его в ход, не разобравшись, как он будет работать?
— В теории все было ясно. На практике результаты оказались совершенно отличными от расчетных.
— Вот как? — усмехнулся инквизитор. — Но если теория расходится с практикой, значит, теория неверна. Не так ли?