Хорошо. Ладно! Она сделает вид, что «просто любопытно», я изображу приступ откровенности — сыграем в друзей. Как будто у меня есть выбор!
— Людей вообще понимать трудно, нас этому в основном и учили — понимать, — ответили, собираясь с мыслями.
То время никуда не исчезло, воскресло в памяти — как будто все было вчера.
— Сколько себя помню, мы учились, учились, учились, каждый день — уроки, тренировки и сон. Ничего больше, но нам нравилось: интересно, и трудно, и при этом приятно. Чувствуешь, как мышцы наливаются силой, как в голове все выстраивается нужным образом, как непонятные вещи становятся понятными… Мы постоянно слышали о своем потенциале, о том, что мы особенные. И мы принимали как должное нагрузки и требования. А потом нам устроили каникулы, перерыв, и примерно в одно и то же время мы начали задумываться — а что кроме? Знаний об обществе и о семье было достаточно. Но собственных-то воспоминаний не было! Мы даже научились сопереживать героям фильмов и книг — но на основе знаний, а не опыта…
Я замолчал, погрузившись в прошлое, и леди Кетаки терпеливо ждала, когда я вновь заговорю.
— Это тоже было испытанием — фиксировался каждый ответ и каждая реакция. И первым вслух об этом заговорил Чарли. Я думаю, его поэтому и определили в актеры, что он весь был наружу и не боялся показаться смешным или глупым. Он еще волосы как-то по-хитрому заплетал, чтобы они торчали рожками, — такой был приколист! И вот Чарли вышел в центр класса, залез на парту и сказал: «Я не помню своего детства. Я не помню своих родителей. Я не помню себя маленьким. Я знаю, что мне было двенадцать, когда меня зачислили сюда. Я помню только Элитариум, учителей, классы и спальни. И ничего, что было раньше. Не помню и не скучаю. Это неправильно. Народ, я один такой?»
Знаете, будто камень упал с души! Страшно же, когда кажется, что ты один на один со своими проблемами… А вот когда у всех — ну, значит, ничего серьезного. Мы начали собирать информацию: о себе, учителях, обслуживающем персонале.
Разумеется, первая мысль была, что мы киборги, раз уж не помним себя детьми. До вивисекции дело не дошло, но пара шрамов у меня осталась. Очень успокаивает, когда на них смотрю…
В общем, мы проанализировали данные, — я лично анализировал, как самый въедливый, — а потом всей кодлой вломились в кабинет к Проф-Хоффу. Представьте, что это было за зрелище! Проф-Хофф с расчерханной гривой сидит, как обычно, задрав ноги выше головы, и что-то бубнит в микрофон, а тут мы, жеребчики, со своей тайной столетия… Ну, он выслушал, объяснил ситуацию и снова нырнул в работу, а мы постояли немного и разошлись по своим комнатам.
— И что? — не выдержала леди Кетаки.
Я пожал плечами.
— Ничего. Кое-кто исчез. Кое-кто изменился. Сильно. Правила изменились — и не каждый смог под это подстроиться. А кое-кто не понял, что это были правила игры, принимал все всерьез, так и не смог простить учителей, которым доверял. А потом был Закон о Статусе, но он лишь подтвердил то, что и так было понятно.
— Что понятно? — Она в нетерпении перегнулась через подлокотник кресла. — Что правила игры могут меняться?
— Что правила состоят в другом, — ответил я. — Правила, стереотипы, как и сам язык, контролируются большинством. Мы остались в меньшинстве, и нужно было подстроиться. Не изображать из себя элиту, а стать полулюдьми со способностями элиты. На способности-то это не влияет! С нами нянчились ради способностей, а не ради славы или власти. Так что не важно, как на тебя смотрят и что нарисовано на лбу, — работу никто не отменял!
Леди Кетаки восхищенно улыбнулась и сжала кулаки, но поняла по моему лицу, что я не очень-то верю в искренность ее реакции, поэтому одарила меня виноватым взглядом:
— Прости, я на самом деле потрясена!
— Я понимаю. У вас хорошо получается. Проф-Хофф должен гордиться: вы в точности следуете ожиданиям, никакого диссонанса, все гармонично — котики, цветочки, дружественный интерфейс… Пряничный домик в противовес тому, чем они занимаются в рабочее время. Поэтому минимум конфликтов, а безобидные крикуны типа Кевина Максвелла разряжают, когда надо, обстановку… Раньше разряжали, — я встал, протянул ей плеер. — Наверное, будет лучше, если вы сами это вернете — тогда они больше не будут приставать.
— Ты себе модель-то подбери, — напомнила она. — Мне не жалко! Если бы знала, что ты слушаешь музыку, я бы раньше предложила.
— Спасибо, — поблагодарил я и зашагал прочь — навстречу безлюдным коридорам.
Разговор об Элитариуме воскресил в памяти лица и события, часть из которых я был бы рад забыть навсегда. Например, комнату Чарли, который так и не стал актером. Безвольное тело на фоне окна, наполненного утренним светом. Записка «Я хочу умереть как человек». Развязавшийся шнурок на кроссовке, самую малость не достающей до пола.
Дурак! Решил напоследок выпендриться — и что он доказал? Что уходить надо красиво? Помереть мы всегда успеем. В этом у нас абсолютное равенство. Только вот у людей нет кнопки, поэтому они могут расслабиться, притвориться, что смерти нет или что она будет как-нибудь потом. Люди строят планы, надеются, играют в возможность перспектив. Даже переделывают планеты — зная, что не увидят результата своей деятельности. Сменится несколько поколений, прежде чем на Урсуле можно будет гулять без скафандров. Но люди, которые будут нюхать на ней цветочки, еще даже не запланированы…
Я остановился перед автоматом с напитками и ткнул в кнопку, забыв, что мои данные еще не занесли в базу, а значит, придется просить кого-нибудь о помощи.
Долго ждать не пришлось.
— Что, не работает? — Мужчина, которого я обогнал на эскалаторе, подошел ближе.
— Боюсь, проблема во мне, — я повернулся и откинул челку.
— А, так ты этот… Помощник полковника Кетаки, правильно? Что будешь?
— На ваш выбор, — ответил я.
— Спасибо за доверие! Ну, тогда мой любимый, — и он защелкал кнопками.
Холодный чай с мятой и лимоном — идеальный вариант для такого вечера! Я кивнул и еще раз поблагодарил задержавшегося на работе ученого, который, однако, уже слышал о необычном новичке.
Попивая чай из банки, я брел по коридору и размышлял о безнадежности своей затеи. В стандартной форме и с замаскированным лбом я могу спровоцировать убийцу только в том случае, если он на грани срыва, если ему плевать на последствия. Но в этом случае ему пора уже появиться.
Ведь очевидно же, что я приманка! Меня в открытую внедряют — строго по старым правилам адаптации. Я ношу обычную одежду, сижу за столом вместе со всеми, слух о предстоящем поединке уже разошелся по отделам и секциям. Администрация не просто закрыла глаза, а вообще организовала это безобразие. Значит, не просто так. Иначе с чего мне разрешили мимикрию с челкой?
Если у маньяка хватило хладнокровия проигнорировать мою наглость, то он сейчас где-нибудь в другом конце станции выслеживает новую жертву. Видимо, я ошибся, составляя психопортрет: желание остаться непойманным для убийцы важнее желания расправиться с Врагом. Вот только не стыкуется это с чудовищными ранами, которые он наносил тем, кто, как ему казалось, успел замаскироваться и сумел избежать операции по вживлению предохранителя. Раны эти были проявлением его ненависти: он стремился восстановить равновесие и потому расправлялся с предполагаемыми андроидами по правилам, создавая свою «кнопку».
— Как там, все чисто? — шепнул я в микрофон, спрятанный в воротнике. — Никого? Прием! Стюарт? Бен?
В наушниках молчание, ни звука, хотя мы перекликались минут пятнадцать назад.
Я остановился, огляделся, прислушался — не может быть, чтобы с ними что-то случилось! Мне выделили лучших людей, леди Кетаки сама подбирала для меня охрану!
Стерильный свет, вязкая тишина вокруг, нежно-персиковые стены кажутся выцветшими. И только где-то вдалеке капает вода. Нет, это шаги. Кто-то приближается. Я переключил навигатор на «тревогу», вызывая подкрепление, и стиснул в кулаке несколько крошечных маячков на липучке. Достаточно будет просто пометить его — и пусть убегает.
Но он не собирался убегать. На плече у него висел полицейский автомат, за поясом торчал электрошокер, а под мышкой он держал заостренную железную палку. Но самой пугающей оказалась маска на лице и баллончик с распылителем.
Он может просто усыпить меня и делать все, что заблагорассудится. Вплоть до вивисекции. Я медленно опустился на колени и склонился в максимально униженной позе.
— Пожалуйста, я вас умоляю!
— Так-то лучше! — воскликнул любитель холодного чая с мятой и лимоном, задирая маску на лоб. — Вот так и оставайся!
Понятно, как он расправился с охраной и почему никто из жертв не успел позвать на помощь. Газ — это весьма практично, еще «бэшки» с Тетиса это доказали.
Но что с ребятами? Он их просто вырубил или?.. Не хотелось об этом думать. И я сосредоточился на главном: распластался на полу, припал губами к ботинкам убийцы и аккуратно прилепил ему маячки под отвороты брюк.
Он наклонился — я был бы рад зарыться в пол. Сердце колотилось, словно обезумело. Мне было плевать, в какой я позе. Очень-очень не хотелось умирать.
— Я знал, что ты приедешь, — признался убийца дрожащим от возбуждения голосом. — Ты не мог не приехать — я же отключал твоих слуг! Почти никого не осталось. И ты приехал, приехал!..
Он был счастлив, как может быть счастлив сумасшедший. В тот момент он жил в своем идеальном мире, где зло было устранимым, а добро — абсолютным.
Три пальца, и если подкрепление задержится, в мозг выплеснется жидкий огонь. Или что-нибудь в этом роде. Не знаю, что там, под кнопкой, — никто не знал.
— Я ждал тебя каждый день! Я был уверен, что все так и будет — ты приедешь и начнешь свою игру. Начнешь притворяться человеком, маскироваться… Как богомол на орхидее — не отличить! Ты знаешь, какие они, богомолы? Лучшие охотники, прекрасные и совершенные, и некоторые виды не отличить от таких же прекрасных цветов…
Увлекся. Съехал на любимую тему. Энтомолог, свихнувшийся на богомолах? Бесполезный инсектовод со специализацией на высших насекомых, которых по плану будут внедрять на Урсулу лет через пятьдесят, не раньше. Да уж, нашел себе слушателя… Где же подкрепление, черт их побери?!