— Послушай, Ген, — с тревогой в голосе продолжил он. — Я знаю, каково тебе сейчас. Ты уж прости, что с твоим выводом из программы такой косяк вышел. Ты никак выходить не хотел, пришлось… ну… пожестче. Подумал, Генка — парень крепкий, справится. Регенерационную велел приготовить, на всякий случай… Но видишь, цел-невредим, мальчик Вася Бородин…
Сашка усмехнулся, но улыбка тотчас растаяла на его губах. Он виновато заглянул мне в лицо.
— Ген, ну что молчишь-то. Знаю, что мне и на треть не понять, как из такого глубокого погружения в реальность в аварийном темпе выныривать. Я сам максимум на тридцать пять процентов адаптивен… Ну, Прости. Ей-богу, не хотел. Сам знаешь, приказ есть Приказ…
Я пристально посмотрел ему в голубые глаза, чест-ные-честные, какими они бывали в детстве, когда Сашка задумывал очередную шалость. Ох, и мастер он был на разные кунштюки! Воспитатели в интернате с ума из-за него сходили…
Какого черта, подумал я. Нет у меня поводов сомневаться в Сашке. В конце концов, они ни разу меня не подводил. Не тот он человек…
— Слушай, Сашок, — сказал я, как говаривал, когда мы были пацанами. — Надо перетереть кое-что…
— Идем в общагу!
— Нет, — уперся я. — Там слишком тонкие стены, у которых наверняка есть уши.
— Тогда на наше место, — предложил он.
— Хорошо, — согласился я, — но порознь. И ты иди через ворота… Нам уже не тринадцать, чтобы дружно в самоволку удирать.
Он коротко хохотнул, хлопнул меня по плечу и соскользнул с ограды на территорию станции. А я — наоборот. Место было выбрано, как нельзя лучше. Здесь лес подступал к ограде вплотную. Густые кусты боярышника, шиповника, малины, кормившие не одно поколение юных курсантов, с упорством штурмовых отрядов атаковали неприступную стену и служили временным укрытием для перебежчиков с той стороны. Вероятно, персоналу станции ничего не стоило истребить зеленых захватчиков, но бесконечно мудрые наши Воспитатели понимали, что у будущих посланников Союза Землян, кроме муштры, ежедневных занятий, марш-бросков и пробных погружений, должно быть и нормальное человеческое детство. Насколько оно может быть нормальным у сирот.
Я бесшумно приземлился в малиннике, сорвал несколько ягод и на ходу забросил в рот. Это тоже был своего рода ритуал. Летом — ягоды. Зимой — снежки, вместо мороженого. Разведчик должен подкрепиться, прежде чем проникнуть на неизвестную территорию. Лес не изменился с тех пор, когда я видел его в последний раз. Разве что ельник подрос. Ух, как здорово было таиться в его непроницаемой для враждебного глаза тени, чтобы напасть на ничего не подозревающего противника внезапно и сокрушительно.
Созданные для войны, мы в нее и играли, что, безусловно, поощрялось нашими наставниками, как и крепкая дружба между воспитанниками. Одна из заповедей нашей службы гласила: «Помни, среди твоих боевых товарищей врагов нет!» Разумеется, мальчишки, да и девчонки тоже, частенько дрались друг с другом. И Воспитатели не возражали, точно зная, что так закаляется бойцовский дух, выявляются лидерские качества и укрепляется дружба. Ведь Воспитатели, все до одного, тоже когда-то были воспитанниками «Передового Отряда Союза Землян», как официально именовалась наша служба.
Я миновал полосу ельника, одним прыжком пересек древнюю грунтовую дорогу, углубился в сосновый бор. Бор стоял на обрыве. А внизу плескалась холодная наша речка. Медленная, с неожиданно возникающими водоворотами и глубокими черными омутами.
Ох, некстати этот бор, да и речка — тоже. Хотя она совсем непохожа на Великую, но тем не менее…
Я остановился, ухватился за шершавый, смолистый ствол, борясь с приступом головокружения. Не хватало только возвратного инсайта… Как у Борислава… Тогда точно не миновать зеленой комнаты…
Протяжный, вынимающий душу вой вернул меня к действительности. Я посмотрел вверх. Над лесом стремительно вырастало белое облако. Так, запуск. Значит, сейчас пойдет дождь. Успеть бы…
Я оттолкнулся от ствола, в несколько прыжков преодолел расстояние до обрыва и сиганул вниз. Летнее, горячее голубое небо распахнулось мне навстречу. Я сгруппировался, как учили когда-то на занятиях по парашютно-десантной подготовке, но на самых последних метрах резко выпрямился, протянул руки и…
Резкая боль ударила так, что я едва не вскрикнул. Правая рука приняла вес тела легко, как всегда, а вот левая… Я пощупал предплечье — внешне все было в норме: мышцы здоровы, кости целы. Так и должна выглядеть рука… после регенерации тканей.
— Регенерационную, говоришь, приготовил? — прошипел я, вскакивая и все еще невольно ощупывая «подштопанную» руку. — Не был я там?
— Что-то ты долго, — крикнул Сашка, поднимаясь мне навстречу. — Завалялся в кресле, форму потерял.
Я не подошел к нему, присел в паре шагов на поваленное грозой дерево, постучал рукой по шершавой, царапающей ладонь коре и, словно не замечая этого, чуть сморщился и потер левую руку. Сашка заметил этот жест, но промолчал. Только взгляд у него стал внимательнее, жестче. Взгляд хирурга перед операцией, а не друга. Друг-Сашка обязательно спросил бы, что болит, и посмеялся бы над пустяковостью раны. Этот, новый Сашка, не спросил, сел рядом, искоса поглядывая на мою руку.
— Саш, — начал я, — ты вот скажи мне, как так могло выйти, что я там вообще как будто по-настоящему был. Я же и раньше проходил тесты, но там все время было это ощущение нереальности. А здесь…
— Так чего ты хочешь, — отозвался он. — Ты уникум. Вон какой процент совместимости хапнул. Тебе вообще та реальность должна реальнее нашей казаться.
— Понимаешь… — продолжил я, стараясь не смотреть на друга. — Когда Генерал сказал, что меня не было на планете, я не поверил. Вот ты мне скажешь еще раз, что не было, тогда я поверю. Тебе поверю.
Сашка приобнял меня, потрепал по плечу:
— Ген, я тебе говорю, как друг и врач, и как солдат, такой же, как ты, — это были не несколько месяцев на дикой планете, а трое суток на симуляторе в режиме экстренной подготовки и неплановый вывод из теста. Поэтому могу понять, тебе сейчас, наверное, фигово. Но это пройдет. И никакого зеленого кабинета не понадобится. Не будь я Сашка Александров.
Он ударил себя ладонью по коленке, оборачиваясь ко мне. И в то же мгновение я ударил его кулаком в переносицу. Он не ожидал удара — даже руки не поднял, чтобы защититься. На душе стало скверно. Я обшарил его карманы в поисках документов и пропусков, да хоть чего-нибудь, что могло помочь. И вдруг на голени, в узком кармашке, нащупал что-то странное. Хотя странное ли, учитывая Сашкину специализацию, — шприц и ампулу в ударопрочном контейнере. Прочитав название на ампуле, я склонился над Сашкой и начал трясти его за плечо. Трясти вовсе не по-дружески. Мой друг стал понемногу приходить в себя.
— Это что? — спросил я у него. — Это для меня?
Сашка молчал, прямо и жестко глядя мне в глаза.
— Лучше ответь мне по-хорошему, Сашка, — попросил я. — Ты же знаешь, я могу и по-плохому. Нас и к этому готовили. Помнишь спецкурс «Техника интенсивного допроса военнопленных», его еще Крокодил читал?.. И практические занятия…
Он продолжал молчать, но по еле уловимым признакам я понял: Александр Александрович Александров, военврач третьего ранга, знаток первобытной медицины и крупный специалист в области глубинного психокондиционирования, испугался. Интенсивного допроса испугался или чего-то другого?!
— Ну!
И для верности наотмашь врезал ему по губам. Не сильно, в общем.
— Дурак ты, Генка, — процедил он сквозь зубы, сплевывая кровь. — Думаешь, это сойдет тебе с рук? За такие дела, знаешь, что бывает?
— Нет, — ответил я вполне искренне.
Я знал, «что бывает за такие дела», хотя знать мне не положено. Прежнему Сашке я бы признался, этому — нет. А еще мне хотелось услышать об этом от него. Я уже догадывался, кто такой ААА на самом деле…
— Ссылка на планету за пределы сферы интересов Союза, — ответил он, кривя в усмешке разбитые губы. — На любую, по выбору бывшего реалигента. К счастью, пригодных для человека планет пруд пруди. Их каждый год открывают больше сотни…
— Ты мне зубы не заговаривай! — оборвал я его. — Ближе к телу, как говорил Ги де Мопассан.
— Да все просто, Геннадий Сергеевич, — сказал он. — Социодинамическое моделирование показало, что деланханам в будущем предстоит сыграть решающую роль в истории всего Левобережья. Говоря проще, они могли бы создать обширную империю, от Великой до Зарайских предгорий.
— Могли бы? — тупо переспросил я.
— Ну да, — отозвался Сашка. — При условии, что у них нашелся бы умный, энергичный вождь… В общем — он и нашелся… Ты слишком рьяно взялся за дело, Генка. Сначала начальству это нравилось. На всех летучках тебя ставили в пример. Было принято решение усилить «Проект 6»…
— Герад?
— Да. Он должен был создать из зарайских горцев ударную армию, которая выдвинулась бы навстречу деланханам, через левобережные княжества.
Воссоединение планировалось осуществить в Рорх-Крайхене, но…
— Что «но»?!
— Но тут вмешалась политика, и операцию было приказано свернуть, — продолжал откровенничать Сашка. — Однако ты так разогнался со своими дикарями, что остановить было почти невозможно…
Да, это так… Моя кожа еще помнила прикосновение горячего ветра Киликейских полей, а мышцы, натруженные многочасовой битвой, ныли до сих пор… И этот восторженный рев моих деланханов над трупами поверженных врагов…
— Почти?
— Да, — откликнулся Сашка, бывший друг, а ныне сотрудник секретного подразделения по ликвидации последствий неудачных операций. — Почти, потому что у нас, слава богу, есть спецсредства…
Я вскочил, сгреб его за грудки и выдохнул:
— Хробы?!
— А куда без них? — почти спокойно ответил Сашка. — Можно подумать, ты не догадывался?
Я не смог ответить, ни ему, ни себе. Догадывался или нет — не знаю. Просто с какого-то момента я перестал быть солдатом и стал вождем. И племя деланханов стало моим народом. Что кривить душой: я стал Старшим братом, когда Батхал назвал себя моим младшим, я стал вождем, когда Миранда назвала меня своим мужем.