Дантийский флот перестраивался…
– Передавай, передавай! – закричал кому-то Чезаре, но Джей его не слышал. Он медленно повернулся к Эсфири. Не стоит, ох, не стоит ей видеть того, что сейчас произойдет.
Девушка широко открытыми глазами смотрела на обзорный экран, губы ее что-то шептали. Молитву?
Между двух армий двигались светящиеся шары – фрегаты маринеров. Пять, десять, двадцать, тридцать… тридцать три… тридцать три летучих корабля. Смертельно мало.
Джей слишком часто наблюдал, как его старшие братья играют в войнушку, и слишком часто слышал рассказы деда, чтобы не узнать этот элементарный маневр. Крейсеры Данты просто отошли, оставив маринеров в качестве буферной подушки. И передовые взводы Зенора обрушились на маленькие – в сравнении с могучими звездолетами и автоматическими платформами – парусные кораблики, окруженные силовыми полями.
Вот зенорийцы приближаются, дают залп и… поля выдерживают! Невероятно. Мирные корабелы – с такой немыслимой системой защиты!
А это что? Джей до рези в глазах всмотрелся в обзорник и не поверил сам себе. Господи… контратака!
Парусные фрегаты выдвинули пушки, самые настоящие старинные бронзовые пушки. Джей не знал, ужасаться безумству корабелов или восхищаться их доблестью. Залп!
Наверное, из пушек вылетели ядра, чугунные или еще какие, этого он разглядеть, разумеется, не мог, но что это не обычные ядра, Джей понял, едва снаряды достигли кораблей противника. Сияние, подобное тому, что наблюдают иногда в Северном полушарии, разлилось по крейсерам, круша обшивку, сминая корпуса, пробивая колоссальные бреши.
Эсфирь возле него прерывисто выдохнула.
– Так их, – тихонько произнесла она. – Держись, папа.
И замерла, комкая краешек своей рубашки.
Вторая атака не заставила себя ждать. На этот раз в бой вступило тяжелое вооружение…
Фрегаты маринеров продержались долго. Так долго, как не ожидал никто. Но их было только тридцать три.
Половину зенорийского флота они забрали с собой, прежде чем их окружили и смели массой. Крейсеры Данты вновь вошли в битву, когда последний парусник сгинул в атмосфере ближайшей планеты, разнесенный в клочья. В том, что победа будет за ними, не осталось сомнений.
– Папочка, – прошелестела Эсфирь едва слышно. – Папочка, не надо… не надо…
Джей опустился перед ней на колени, взял за руку. Ладонь была холодной, как пространство за бортом корабля. Девушка смотрела в одну точку на обзорном экране, не шевелясь, не моргая, не дыша.
– Надо уходить! – подал голос пилот. – Мы сейчас очень близко.
– Уходим, – подтвердил Чезаре.
Два крейсера настигли их, когда они уже почти покинули опасную зону. Нет, никто не гнался за маленьким звездолетом специально, этих двоих просто вынесло из общего сражения чуть дальше, чем предполагалось. Взрыв на зенорийском короткой вспышкой осветил экраны.
Их звездолет дернуло, толкнуло, куда-то потащило…
Эсфирь сидела на полу, скрючившись и закрыв глаза. Вокруг творилось безумие, гремели команды пилотов, проклятия репортеров, вопли Чезаре, она старалась понять хоть что-то, но никак не могла сосредоточиться. Джей наклонился к ней и втолковывал про обломки, про то, что их задело, про поврежденный маневровый двигатель, то ли боковой, то ли носовой, про потерю управления и уход с орбиты. Она кивала, не осознавая ни слова.
– Эй! – крикнул Джером ей в лицо и с силой встряхнул, так что ее затылок чуть не впечатался в стену. – Эсти! Эсти, приди в себя! Ты нам нужна.
Девушка вздрогнула и очнулась.
– Что?
– Эсти, корабль падает. Двигатель поврежден. Если не восстановить орбиту, мы упадем на Данту и сгорим! Ты можешь что-нибудь сделать? Эсти… ты же энергет!
Эсфирь обвела взглядом рубку. Покачала головой.
– Он мертвый. Я не могу.
– Эсти, пожалуйста. Сделай хоть что-нибудь. Пожалуйста, прошу тебя. Иначе мы умрем. Все.
– Как папа, – прошептала она.
Джей в изнеможении сел рядом с ней, упираясь лбом в кулак.
– Я… я видел. Эсти, мы подумаем об этом… обязательно… но позже. Ты дочь корабела, ты сама корабел… Ты что-то можешь?
Эсфирь подняла глаза. Они были воспаленные, сухие и антрацитово-пугающие.
– Знаешь, папа хотел улететь отсюда. С Данты, навсегда. Он собирался искать маму, ждал, пока я дострою шхуну. А я не хотела. Я хотела жить в нашем поселке, ходить на наш причал, покупать баранки в магазинчике тети Нолли, собирать яблоки в саду у дяди Кемала. Если бы я отправилась с папой, я все равно бы вернулась. Почему он не улетел? Почему, Джей? Зачем пошел к военным? Почему все так? Почему мы…
Джей зажмурился, словно от удара под дых, обхватил девушку за плечи, прижался губами к ее виску.
– Эсти…
– Я попробую.
Она встала, пошатываясь. Кисти рук потянулись в стороны…
Мало… мало потоков… в ней самой, вне ее. До Данты, что плывет сейчас под кораблем, дотянуться можно, но она выдохнется раньше, чем сможет оживить звездолет. Придется все-таки одной. Эсфирь вскинула руки. Жемчужные брызги цепочкой легли на металл и пластик корабля. Пусть железный, пусть мертвый, но она вдохнет в него хотя бы каплю жизни.
Брызги летят все дальше, добираются до разбитого движка. Да, вот он – покореженный и еще более безжизненный, чем весь звездолет. Ожерелье плетет свой узор, начинает свиваться в косу.
Девушка, задыхаясь, падает на пол.
– Эсти! Эсти, что с тобой?! Ты бледная, как… как смерть.
– Не могу, – бормочет она. – Нет потоков… не могу. Он мертвый, мертвый… совсем ничего не отдает… только тянет.
– Возьми из меня, – говорит Джей. – Не бойся, возьми. Из них бери, из остальных. Иначе мы все равно погибнем.
Она обводит взглядом журналистов и экипаж. Военные. Они знают про фрегат Томаша Мито, не могут не знать. Взять? Из них?
Люди, стоящие кругом, кивают. Вытягивается в струнку второй пилот, капитан – расстегивает форменную куртку, наверное, думает, что так Эсти будет легче. Сейчас она – их единственная надежда. Лишь Чезаре мотает головой.
– Нет, – произносит он. – Лучше сдохну сам, чем вот так.
Эсфирь отворачивается от него, раскидывает руки. Теперь потоков несколько, и они хорошие, сильные. Добрые. Она чувствует… и ожерелье возрождается, само плетется в длинную крепкую косу.
Потом она держит и держит корабль. Охает один из репортеров, сгибается, сползает по стене. Эсти пронзает чужая боль. Мерещится старый дуб, раскинутое под ним одеяло и настороженный взгляд Джея. «Получается, теоретически это возможно? – Теоретически – да». Она стискивает зубы, сужает потоки от журналиста, затем от второго пилота, от капитана, от Джея. Открывает себя полностью. Пилоты кричат ей, что надо потерпеть, что платформа спасателей уже на подходе. Она терпит. Терпит и держит эту глухую, мертвую махину. Потому что она корабел. Вместо папы. Вместо дяди Кемала и дяди Роквелла. Вместо мамы, если на то пошло. Она одна… может быть, последний корабел на всем свете.
Потом ей говорят, что все хорошо, корабль пристыковался, и она спокойно и умиротворенно теряет сознание. Больше она ничего не помнит.
Письмо было «живым», бумажным. Такие никто не писал уже давно. Джей аккуратно развернул его, разгладил пальцами. Он читал его не в первый раз, и края слегка обтрепались.
«Привет, Джей!
Наверное, это мое последнее письмо. А может, и нет. Честное слово, сама не знаю.
Ты спрашивал, вернусь ли я домой? Нет, не вернусь. По крайней мере, в ближайшие пять лет. Я все-таки поступила в военный колледж, хоть ты был против. Кстати, меня теперь зовут иначе, имя пришлось сменить. Но я тебе не скажу его, ладно? Зато со мной кот, я забрала своего старичка.
Да, я буду управлять этими дохлыми жестянками. Управлять, как обычный пилот. И поверь, я буду делать это отлично.
Ты видел, что они сделали с моим папой. Они – я имею в виду не зенорийцев. Данту. Командование флота. Глупо получилось… твой отец убил моего отца… Только, пожалуйста, не думай, что я в чем-то виню его и уж тем более тебя. Просто так вышло. Я даже знаю, что некоторые корабелы вернулись домой, потому что твой отец не стал швырять их в ту атаку, а отправил в резерв.
Но это ничего не меняет. Однажды мне исполнится восемнадцать, и они призовут меня. Они выставят мой фрегат против сотни крейсеров Зенора и сделают это по двум причинам: потому что не любят маринеров и потому что знают их силу.
Что ж, пусть они используют меня. Но используют на мертвом корабле, не на живом. Я отомщу зенорийцам за папу, но я не отдам дантийцам себя. Я как-то спрашивала, знаешь ли ты, сколько осталось на Данте чистокровных маринеров. А теперь спрошу, знаешь ли ты, сколько после той битвы осталось хотя бы таких полукровок, как я? Не знаешь? Сотни две… как и тех тогда. В основном дети.
Мы жили с людьми, потому что это была наша родина. Мы пытались существовать вместе, и нам почти удавалось. До очередной войны. Знаешь, я ведь никогда не боялась людей. Даже после поджога дома. Как-то это было… привычно, что ли, несерьезно. Я была маленькой… А сейчас я боюсь вас, Джей. Или нет, не боюсь… вижу угрозу. Мы долго пытались изменить законы, чтобы корабелов больше не трогали, не призывали. Но мы нужны Данте. А значит, нас не оставят в покое.
В общем, Джей, я приняла решение. Не знаю, надолго ли меня хватит. Но я попытаюсь продержаться.
Обнимаю тебя. Пусть у тебя все будет хорошо.
Буду скучать.
Но писать не буду. И адреса – ни простого, ни электронного не даю. Пока не надо. Потом… потом видно будет.
Вот так.
Почему-то никак не могу закончить письмо…
Пока, Джером! (Представляю, какую ты скорчил мину, когда увидел свое полное имя.)
Еще раз обнимаю.
Джей сложил бумагу, убрал в карман куртки.