И те, что в гараже… Один-то не выдержал, бросился на Валерика… Бросился или просто так побежал, обычай у них такой, чтобы не самоубийство, а чтобы кто-то из ближних помог… ни хрена, ведь один из тех, кто побежавшего убил, сам себя потом… и в зале, где кнопка…
– Какого хрена? – спросил Валера у своего отражения в ванной.
Он, оказывается, уже пришел в ванную, между прочим.
– Какого черта они творили? – Валера прямо в одежде стал под душ. – Они меня сами привели, а потом… потом сами же себя и… или я включил часовой механизм? И вот я лечу, пьяный в дымину, а шестеренки в часиках крутятся, стрелка подходит и – бац! Только на хрена? И зачем кого-то для этого звать? А может…
Валерик стащил с себя мокрую одежду, бросил ее на пол ванной, вытерся и пошел в спальню.
Камешки светились в полумраке, словно он приволок с собой кусочек того неба…
– В коробку, сволочи! – прикрикнул Валерик. – Сто миллимонов… миллионов не могут просто так валяться…
Коробку пришлось вынести в кабинет, чтобы отсветы не мешали спать. Хотя…
Уснуть сразу не удалось – в голову лез один и тот же вопрос, не отпускал, лупил в виски и подкатывался тошнотой к горлу. Что я сделал? Что я, суки, сделал?
Пальцем пошевелил, да? И все? Все. Пальчиком в вот так…
Сысоев лежал на кровати, глядя в потолок и повторял раз разом:
– Что? Что? Что?
К утру он, наверное, уснул, потому что вдруг оказался в кабине того танка, хлопнул по плечу водителя и спросил:
– Зачем меня привезли? Что за кнопка? Что?..
Водитель усмехнулся болезненно, вытащил из-за спины свою странную матово-черную пушку… скользкую очень пушку, Валерик попытался отобрать ее у водителя, но не смог – скользкая, никак не удавалось ее схватить и вырвать из руки… Вспышка, мертвое тело свешивается с кресла…
Потом Валерик вошел в гараж, а фигуры, стоявшие вдоль стен, вдруг пошли к нему, замкнули в кольцо… шли-шли-шли-шли… приближались к нему… в руках – клинки, осколки радужного неба… а потом, когда до Валерика оставался один шаг, все фигуры – без глаз, без лиц – разом подняли осколки неба и вонзили в себя… И рухнули. А за ними оказались еще безликие силуэты, а за этими – еще… кровь текла, поднялась по щиколотки Сысоеву, потом выше, выше…
Сысоев закричал и проснулся.
Наблюдатель к завтраку не вышел. Да и сам Сысоев есть не хотел, выпил только чашку кофе и вернулся к себе в спальню.
Чего это его так?
Не мог же он и в самом деле совершить нечто такое – ужасное? Не мог? Ведь эта Галактическая служба – просто контора по трудоустройству. Ведь правда? Да, говорят, что через них можно и в наемники записаться на войну в другую звездную систему. Ну и что? Ну не миллионы и миллиарды людей убивать? И что за чушь – вот так приготовить кнопку и сто лет… даже пусть пятьдесят или тридцать… десять лет ждать, чтобы кто-то прилетел и нажал… Так ведь не бывает, это ведь бессмысленно… Правда ведь, бессмысленно?
Стоп. Стоп, мать твою!
А если… Если так – хотели кого-то замочить… целую планету или даже галактику… но ведь у них все по закону? За все нужно будет потом расплатиться… И никто не хотел становиться преступником, а нашелся умненький Валерик Сысоев, сам напросился… Его привезли к кнопке, подставили, даже камни дали, а на самом деле… на финише его уже будут ждать парни с наручниками… или как там у них выглядит арест?
Подставили. Вот теперь – похоже. Валерик вскочил, замер, пытаясь сообразить, что же теперь делать, потом метнулся в свои апартаменты, дрожащими руками, матерясь, вытащил из кармана рубашки, висевшей в шкафу, договор, листал-листал-листал… вот… в рамках закона, блин, не несет ответственности… заказчик не несет ответственности, а ГСПТУ гарантирует, что предоставленная работа совершенно законна и так далее…
И еще дальше – пункт, по которому Служба гарантирует, что предоставленные услуги не могут нанести вреда всему сообществу Земли. А ему ведь примерещилось, что это он мог и по Земле врезать, чтобы… ну просто, чтобы вроде как свой по своим ударил… Нет, все чисто. И славненько, простонал Сысоев, падая спиной на кровать.
Все, забыли.
Ничего такого не было. Может, это такая религиозная заморочка у них на планете была? Может быть такое? Типа, призвать бога… или дьявола… Или там новый реактор включить… или… Да не знаю я, что там могло быть, не знаю! И не интересно мне это ни хрена! Есть камни на сто миллионов. Есть мое будущее богатство. Бабы – любые, самые недоступные. Жратва – настоящая, не эта, сделанная из вакуума, а настоящая… Весь мир в его распоряжении – нормальный мир, с простым голубым небом, с нормальными людьми, которые не станут рыть колодцы, чтобы потом…
Перестать об этом думать.
И он перестал.
Только таскал каждый вечер с собой из бара бутылку чего-нибудь крепкого. Не важно чего, лишь бы крепкого, вырубающего с первого… ну со второго стакана. Утром вставал с ясной головой и без следа похмелья, выпивал чашку кофе, и снова пил-пил-пил… И снова просыпался здоровым и бодрым.
Сволочи! Сволочи, даже напиться толком не дают.
Не было ничего! Не могло быть такого… Он же не знал. Он не хотел ничего такого – ни водителя, запрокидывающегося с кресла, ни тех убивших себя… ни взрывов, ни рушащихся домов… Ничего он не хотел, кроме денег.
Он же все рассчитал, все-все-все-все… Он придумал работу, которая… невозможную работу, он не хотел убивать… или становиться причиной… причиной чего, мать вашу? Причиной чего он стал? Зачем была эта кнопка, почему люди убивали, чтобы он к ней попал, а потом сами себя…
Это не укладывается в голове. Не укладывается. Он не может ничего придумать. А если даже и сможет – как он поймет, что это вот… что эта его мысль – правильная, как выделит ее из десятков кошмаров, приходивших к нему в голову ночами?
– Открой! Слышишь, открой! – Сысоев несколько раз ударил кулаком в дверь комнаты Наблюдателя. – Открой.
– Да, конечно. – Дверь открылась, за ней стоял Наблюдатель, безукоризненно одетый и расчесанный, несмотря на поздний… или ранний час. – Я могу вам чем-то помочь?
– Ты… – Сысоев ступил через порог, отодвигая Наблюдателя в сторону. – Можешь. Должен, твою мать! Ты должен мне сказать – что там было? Что я сделал?
– Вы нажали кнопку. Пошевелили пальцем.
– Нет… Не-ет!.. Ты не выкручивайся. Не ври мне. Просто скажи – что я сделал? Что произошло после того, как я…
– Мы вернулись на корабль и улетели, – спокойно сказал Наблюдатель.
Сысоев завыл, сжав свою голову руками. Крутанулся на месте, замер, согнувшись почти вдвое.
– Ладно, – пробормотал он, не разжимая рук. – Ты не хочешь говорить просто так… Хорошо. Тогда сделаем по-другому… Вот…
Валерик сунул руку в карман брюк, вытащил горсть драгоценных камней, светившихся, как уголья. Протянул их Наблюдателю.
– Вот. Я не считал, взял, сколько в руку вместилось. И вот еще, – он выгреб камни из другого кармана. – Тут, наверное, половина всего… Возьми. Хочешь – себе, хочешь – отдай своему начальству… Только скажи, что я сделал! Скажи, прошу… Мало? Тебе этого мало? Да все забери! Все! Я же не смогу жить дальше… не смогу… Я хочу знать! Ты должен… Ваша контора должна… Все забирайте! Я хочу расторгнуть договор. Да. Я хочу расторгнуть договор. Вот, смотри…
Сысоев вытащил из нагрудного кармана рубахи мятый, потертый на сгибах договор, сунул его в лицо Наблюдателю.
– Вот, смотри! Это ваш чертов договор! И нет его! – Сысоев несколькими движениями разорвал договор в клочья. – Нету договора! Нету!
Наблюдатель молчал.
– Что? Что не так?
– Договор может быть расторгнут только по обоюдному согласию сторон, – сказал Наблюдатель. – И до начала его выполнения. Сейчас договор расторгнут быть не может. Извините.
– Сволочи… – простонал Сысоев.
Он повернулся и вышел из комнаты.
– Вы забыли камни, – сказал ему вдогонку Наблюдатель.
– Я знаю, – сказал Сысоев.
Утром Сысоев нашел все камни в миске на обеденном столе.
Последний завтрак.
– Я не смогу жить, – тихо сказал Сысоев, глядя сухими глазами в стену перед собой. – Так никто не сможет жить.
– Вы сможете, – так же тихо сказал Наблюдатель. – Вы – сможете.
– Такая я сволочь? – спросил Сысоев.
– Да, – ответил Наблюдатель, – именно такая. Галактическая Служба По Трудоустройству благодарит вас за то, что вы воспользовались нашими услугами.
– Какие же вы… – начал Сысоев. – Какие вы…
– Мы только предоставляем работу. Ничего более, – прервал его Наблюдатель. – А выбираете вы ее сами.
Майк Гелприн, Александр ГабриэльСо-чинители
Вдовый кузнец Алфей умер на исходе ночи, самую малость недотянув до первых солнечных лучей. За два часа до смерти он велел гнать сиделок и звать старшего сына.
Дюжий, угрюмый и свирепый Трой встал, понурившись, у изголовья отцовского ложа. Трою предстояло теперь унаследовать кузницу и махать молотом до конца своих дней. Выбора у него не было.
Алфей тяжело, хрипло, с присвистом дышал, словно прохудившиеся кузнечные мехи. Глаза его были закрыты.
– Я здесь, отец, – переступив с ноги на ногу, напомнил о себе Трой.
Старый кузнец разлепил веки.
– Сынок, – прохрипел он. – Мне нечего сказать тебе, нечем тебя напутствовать. Прошу лишь об одном: смирись. На тебе брат и сестры. Не прекословь, когда творцы придут забирать наше, кровное.
Трой стиснул зубы. Творцов он ненавидел. И был бессилен. Как и все прочие, как любой и каждый обитатель некогда могущественного, а ныне порабощенного, на колени брошенного королевства. Творцы были жестоки и скоры на расправу. Непокорность и неповиновение строго и неизбежно карались. За своеволие, ослушание, неуплату податей провинившихся гнали на каторгу. В соляные копи. В каменоломни. Вместе со всяким сбродом, отправляющимся туда же за кражи, разбои и грабежи. Грехи посерьезнее карались смертной казнью.
– Я понял тебя, отец, – проговорил Трой глухо. – Я буду покорным.