Другой, прапорщик Мышкин, обошел кабину, подозрительно глянул на номер, незаметно изучил взволнованное лицо Джорджа.
Светоч подал в форточку права, техпаспорт и страховку. Старлей внимательно изучил документы.
– Что везете? – спросил, подходя к дверке шофера, Мышкин.
– Пассажиров! – крикнул Джордж через френда. Поймал его укоризненный взгляд и… смолк.
– Откройте салон, – распорядился старлей.
– Послушайте, Козлов… – очкарик сделал попытку договориться.
Мышкин недвусмысленно вскинул автомат, еще секунда – и он щелкнет затвором. А потом…
Светоч вылез из кабины, обошел автобус. Гашники следовали по пятам, их ноздри подрагивали – охотники почуяли запах дичи! Михайло потянул в сторону панель двери, открывая салон. Взглядам ментов предстали две непромытых симпатяжки, очкарик с трубкой в зубах и груда тусклого желтого металла.
– Та-ак… – зловеще сказал Козлов.
– Откуда бронза? – с интересом спросил Мышкин.
– Из полей, – хором ответили девушки. – Профессор, скажите!
– Да, скажите им! – выкрикнул Гейзер из кабины.
– Виталий Степаныч, объяснитесь, – попросил Светоч.
Полицейские парни озадаченно переглянулись:
– Что за хрень?
Профессор усмехнулся и буднично произнес:
– Здравствуйте, господа полицейские! Я профессор истории и археологии, а это мои студенты. Едем с раскопок. Везем в институт фрагменты памятника эпохи бронзового века. В целом фрагменты представляют собой…
– …фигуру бога Солнца, которому поклонялись древние скифы! – помогли студенты, чутко уловив запинку руководителя.
– Да! – важно кивнул профессор. – Прошу не задерживать. Мы жили в полевых условиях две недели и хотим домой.
– Ни хрена себе! – опешили гаишники. – А документы на груз у вас есть?
– Где их взять? У древних скифов? – удивились девчонки.
– Вот мое удостоверение профессора и «Открытый лист», подписанный московской службой! – Ученый подал красную книжечку и бумагу с гербовой печатью. – Документ разрешает проводить археологические изыскания в районе, откуда мы едем.
Старлей мельком просмотрел документы.
– Счастливого пути, профессор! – напутствовал он, козыряя, и вернул Светочу документы. – Соблюдайте правила дорожного движения!
Полицейские парни пошли к своей машинке, что находилась в двадцати метрах. По дороге обменялись пикантными репликами:
– С цветметчиков мы бы срубили неплохую денежку!
– Как всегда делаем…
Андрей АнгеловАпокрифСказка-гротеск из серии «Безумные сказки Андрея Ангелова»
Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.
Деревня была без названия и без людей. Да и не деревня это вовсе. Три дома неподалеку от златоглавого города. Три избушки, стоявшие обособленным хутором среди широких великорусских полей.
Первая представляла собой развалюху, на вид лет восьмидесяти. В ней коротала век Баба Яга. Шустрая старушенция с традиционно крючковатым носом, смуглой кожей и пронзительными глазами. На темнокосой голове платок, левая нога хромая. Хозяйство Яга имела справное и круглый год хлопотала «по двору». То и дело к ней приезжали купцы, покупали у бабушки яйца, молоко, скотину и птицу для перепродажи на Дорогомиловском рынке.
Вторая изба – нетесаный сруб, совсем молодой, еще пахнущий свежей смолой. Внутри на бугристом диване полеживала Василиса Прекрасная, беременная на последней неделе. С лялькой помог заезжий Иван-царевич – в недавнем прошлом честный сиделец, а ныне Соловей-разбойник на Рублевском тракте. Сама Василиса косая на оба глаза, зато душевная и отзывчивая. Дочь алконавта Лешего, что дом срубил, а потом помер.
В незапамятные времена и бабка, и Василиса были людьми, но однажды им это надоело.
Третий дом стоит чуть в отдалении от первых двух, на естественном пригорке. Неопределенного возраста домина, массивный и ладный. С высоким крыльцом! Владел им Бог – личность с проницательными очами, изящным жестким ртом и гладко выбритым подбородком. Бог любил синий цвет и своего сына.
Никто не знает, почему все так, но было оно именно так.
В то майское утро Бог в синих подштанниках сидел на высоком крыльце и курил трубку, подставив солнцу волосатую грудь. Босиком. Бог наслаждался первым настоящим теплом, то и дело поглядывая на православные купола вдалеке. Он явно ждал кого-то.
Наконец к дому подъехало синее легковое авто. Из-за руля вышел мальчишка лет десяти, с задорными щечками и не по возрасту высоким лбом. Джинсовый комбинезон на помочах и джинсовые носки. Туфли тоже джинсовые.
Бог напрягся. Мальчишка чмокнул дверцей и уверенно прошел в калитку. Взбежал на крыльцо и сел рядом с Богом. Блаженно сощурился в солнечных лучах. Сказал с потягушкой и позевывая:
– Хочу всегда солнышко!.. А, отец?..
Бог покосился на сына с тревогой. Пыхнул ароматным дымком. Мальчишка беззаботно рассмеялся:
– Видел странную старуху. Продавала тухлые яйца. И видел еще более странных людей, что покупали у старухи тухлятину… – Он недоуменно нахмурился. Глянул в сторону златоглавого города и вопросил: – А может, это я странный и не понимаю?.. А, отец?
– Ты родился от Света и Тьмы. Твоей крестной выступила Свобода… – невпопад ответил Бог. Отложил тлеющую трубку, встал и обронил: – Иди за мной.
Он зашел в дом и уверенно зашагал среди библиотечных стеллажей, сын – следом. Библиотека была неприлично большой, внешне напоминала публичную. Бог остановился рядом с единственным пустым шкафом, на полке которого лежала связка ключей, и основательно взялся за лакированное дерево.
– Помоги, сын, – попросил негромко.
Мальчишка ухватился с другой стороны, вдвоем они отодвинули шкаф от стены.
Глазам открылась дверь: железная, покрытая облупившейся краской, с мощными запорами и «кормушкой». Такие двери бывают в тюрьмах. Бог подхватил с полки ключи, загремел ими, отпирая. Мальчишка недоуменно моргал.
Дверь со скрипом отворилась. Тюремные двери скрипят всегда и всюду, на всех континентах! Пахнуло сыростью. Бог повел бровью:
– Зайди туда, сын.
Мальчик осторожно заглянул внутрь. Его глазам предстала клетушка два на три метра, стены выложены камнем, дощатый стол для еды, ведро для туалета, грубая скамья для сна. Солнечный свет проникал сквозь маленькое решетчатое окошко под высоким потолком. Обычная тюремная камера! Сын отшатнулся и затравленно глянул на отца. Тот произнес меланхолично:
– Иди.
Мальчишка… сощурился и… задрожал! А потом… задымился, кожа налилась красно-желтым цветом, глаза затлели, губы превратились в шевелящиеся угли. Он пронзительно и нечленораздельно вскрикнул. И… тяжело побежал прочь.
Бог мотнул головой. Дунул ветерок. Его порыв сорвал с мальчишки сноп искр. Ребенок прыгнул, но задуло с такой силой, что полыхающее тело содрогнулось, пришлось встать, упираясь против ветра. Вместо искр теперь от него отлетали здоровенные куски. Правое ухо рука… голова. Раскаленные осколки точно влетали в камеру. Через минуту от мальчишки не осталось ничего, он по кусочкам был откинут в каменное узилище!
Бог обреченно наблюдал за трансформациями. Ветер стих. Мальчик находился внутри – в обычном виде. Он стоял посреди камеры и исподлобья смотрел на отца. Взор отражал тоску смертную.
В синих глазах Бога плавала строгая Доброта. Он последний раз взглянул на мальчика. Сказал мягко:
– Ты слишком зачастил в златоглавый город, Дьявол…
Захлопнув и заперев дверь, Бог услышал тяжкий детский стон. Он болезненно поморщился и пошел прочь. Очутившись на высоком крыльце, подхватил трубку и раскурил. Попыхтел.
Когда солнышко спряталось за тучу, от соседской избы послышался натужный крик Василисы:
– Мамочки, рожаю!
Баба Яга разогнулась от овина и истово перекрестилась:
– Дай Бог…
Никто не знал, почему все это случилось, но это случилось.
– Куда желает поехать святой отец? – спросил таксист.
– А я разве желаю? – переспросил я.
– Приезжим всегда куда-то надо, – разъяснил таксист. – Вы же не собираетесь идти пешком по Москве? Или собираетесь?
– В Москве существует такая штука, как метро, – улыбнулся я. – Насколько мне известно…
– Метро не отвезет на гору Арарат, а я смогу, – не согласился таксист.
Я молча смотрел на него и улыбался. Таксист мне понравился, однако хотелось постоять минутку, немножко привыкнуть к Москве, поздороваться с ней… прежде чем трогаться дальше.
– Ну как хотите… – Таксист отошел, справедливо приняв мое молчание за окончательный отказ.
Десять минут назад наш поезд остановился у перрона Ленинградского вокзала. Я ступил на столичную землю, куда не ступал довольно давно. Я миновал разномастную толпу носильщиков, пассажиров, сутенеров и арендодателей. Прошел через вокзал и вышел на Комсомольскую площадь. Было 7 мая 2000 года – переломный день для России. Начиналась Эпоха, которой суждено было продлиться много лет. Приключись моя беда годы спустя, это и проблемой бы не было. Но в тот майский день Русская Православная Церковь только-только восставала из пепла, и на нее смотрели совсем не так, как сейчас. До торжества православия страна не дожила, правда, в последние десять лет к Церкви и священнослужителям стали относиться лояльней, но не более того.
В Москву меня привело важное дело. Два года назад, после окончания семинарии, я получил приход в городе Ломоносове, бывшем Ораниенбауме. Там в мое ведение попала церковь, построенная еще светлейшим князем Александром Даниловичем Меншиковым. Храм был сильно порушен, и я с рвением взялся за восстановление…
Примерно в то же время в городе появился молодой предприимчивый мэр, он же местный предприниматель. Ему сильно приглянулось место, на котором стоит храм. Мэр издал указ, по которому церковь решено было снести и отдать землю под строительство магазина.