– Давай, Максимчик, смелее! – Он подтолкнул меня ручонками. – Нужно что-то решать с этой тварью!
Я съехал на склон, парой резких телодвижений погасил инерцию и замер на середине пути к люку. Над железякой с оттиснутым ликом Всеужасного колыхалось знойное марево.
– Вот видишь! Все отлично! – подбодрил меня Сергей Сергеевич. – Спускайся, не бойся: у меня все под контролем! Скоро Колоб отыщет нас, и на этом, надеюсь, ему придет конец!
И словно в подтверждение его слов на мосту за забором загрохотало железо.
– Колоб! – воскликнули мы с Сергеевичем одновременно. Мой собрат задрожал, его ручки взволнованно задергались, словно вознамерились разорвать тело, в котором они проросли.
Я инстинктивно устремился вверх, и тут же понял, что так просто мне не подняться. Снова придется тратить драгоценное время, которого мало, и силы, которых почти нет, чтобы одолеть несколько злополучных метров. А ветерок уже дышал запахом Колоба: я хорошо успел его запомнить, когда шел по следу хищника.
И тогда я выделил побольше слизи и рванул очертя голову вниз. Я объехал люк и, не теряя в скорости, устремился на противоположную сторону воронки. Маневр помог: я одолел подъем и вкатился под дребезжащую на ветру крышу галереи.
– Максимчик! Максимчик! – позвал громким шепотом Сергей Сергеевич. Он явно не понял, что произошло. Сергеевич осторожно подкатил к краю воронки. Его конечности-паразиты просто бесновались. Очевидно, они не только мешали передвигаться, но и притупляли моему собрату зрение. Я собрался с силами для еще одного рывка.
От удара наши тела сплющились. В следующее мгновение меня отшвырнуло назад, а Сергеевич покатился, беспорядочно вращаясь, в воронку. На протяжении короткого пути он не прекращал исступленно материться.
Запах Колоба был невыносим. Хищник выкатился из-за забора. С момента нашей последней встречи Колоб стал еще больше, темнее и бугристее. Под его литой массивной тушей хрустели осколки битого кирпича.
Через несколько мгновений Колоб увидел меня и Сергея Сергеевича. Я попятился в глубь галереи. Сергеевич по-бабьи охнул и принялся карабкаться, но каждый раз он поскальзывался на собственных выделениях и скатывался в центр воронки.
Колоб неспешно приближался, ему было все ясно насчет Сергеевича, но он испытывал сомнения по поводу меня. Я прокатился по галерее вперед, так, чтоб между мной и Колобом находился полный диаметр воронки. Колоб внимательно изучил меня – худого и измученного, затем сравнил с отъевшимся на человечине Сергеевичем. Мой собрат, к слову, перестал бороться и обреченно растекся по крышке люка, словно тесто на горячей сковороде. Только крошечные ручки тянулись вверх в жесте утопающего.
Колоб одним махом сорвался в воронку. Оказавшись в метре от Сергеевича, хищник изрыгнул желудок, окруженный красными червями хватательных жгутиков.
Я надавил на сплетение нервов, управляющих люком… но тот не открылся. Колоб принялся поглощать Сергеевича. Это было настолько отвратительное и пугающее зрелище, что я едва не отключился. Затем меня охватил панический ужас, я понял, что снова должен бежать, что иного выхода нет – только вперед, через промзону, как можно дальше отсюда… Но остатки рационального мышления говорили мне, что в нынешнем состоянии от преследователя я не оторвусь. Я продолжил судорожно нажимать на сплетение нервов, а Колоб тем временем полностью обволок Сергеевича желудком и начал втягивать получившийся кокон в себя.
Через несколько минут Колоб восстановил свою целостность. Еще секунд тридцать он просто наслаждался покоем и тяжестью в брюхе, а затем неспешно, но вполне уверенно двинулся вверх.
Как только он скатился с люка, механизм наконец сработал, громоздкая крышка с лязгом распахнулась. К этому моменту я успел уже раз двести распрощаться со своей жизнью.
Из открывшейся поры хлынула белесая пастообразная субстанция. Жир Всеужасного бурно кипел и испарялся, очевидно, при обычном давлении это вещество не могло находиться в своем нормальном состоянии. Воронку тотчас же скрыло облако горячего пара… да что там – воронку… вся территория «Облстройснаба» погрузилась в туман.
Я продолжал давить на сплетение нервов. Крик Колоба – ни на что не похожий высокочастотный вопль – услышал, наверное, весь город. Желая поскорее выбраться из воронки, Колоб выблевал Сергея Сергеевича, и к реву хищника добавился жалобный писк моего пришедшего в сознание собрата. Жир Всеужасного хлестал и хлестал сквозь открытый люк, несмотря на обильное испарение, воронка заполнялась.
И все же Колобу удалось выбраться из смертельной ловушки. Окутанный клубами пара, он застыл в нескольких метрах от меня. Я отпустил нервы, в воронке заскрежетал механизм, люк неохотно, преодолевая сопротивление прущего наружу жира, стал закрываться.
Колоб покатил ко мне. Но стоило ему сделать один оборот, как его обваренное тело распалось на когтистые ленты. Беспомощно брякнулся на бетон дымящийся желудок в переплетении побелевших хватательных жгутиков. Больше Колоб не пошевелился.
Я подкатился к поверженному хищнику. Его тушу словно подержали в хорошо разогретой пароварке, мясо приятно пахло. Безусловно, щепотка специй сделала бы аромат более аппетитным, а вкус – ярче, но я – не привереда.
Через какое-то время я – сытый, восстановивший массу и весьма довольный собой – вырулил за ворота «Облстройснаба».
Поезда ждали отправления. На локомотивах был выгравирован лик Всеужасного. Клапаны стравливали пар, судя по запаху, котлы работали на жире, который железнодорожники добывали из пор вроде той, что помогла мне расправиться с Колобом.
Я катил вдоль перрона. Железнодорожники – вислоусые циклопы в старомодных кителях – с любопытством и настороженностью поглядывали на меня. Я слышал, как они перешептываются. «Мясо здесь?.. Сожрал Колоба?.. Да ладно!..»
Начальник поезда согласовывал погрузку последней партии протеиновых брикетов. Я привлек его внимание, осторожно прикоснувшись к лапе выпуклостью, которую надул на своем боку. Он повернулся, единственный глаз циклопа походил на выпирающую из пупырчатой башки матовую лампочку.
– То самое мясо, которое пошло против природы и схарчило бедного Колоба?
– Вы можете забрать меня отсюда? – спросил я.
Начальник хмыкнул:
– Мы направляемся на внешнюю сторону Правого Крыла, везем протеин для перепонок Всеужасного.
– Прекрасно. Мне подходит.
– Там солнце и радиация, – предупредил начальник.
– Мне по фигу, – ответил я.
– Раз по фигу, значит, забирайся, – он указал лапой на товарный вагон; на него можно было подняться по пандусу.
Я поблагодарил.
…Поезд вгрызался в серое небо. Внизу остался вокзал. Внизу оказался город и окружающие его поля, лесопосадки, села и пустыри. Пейзаж слился в однообразный рисунок чешуи Всеужасного. Наверху же раскинулась бескрайняя кожистая долина затмевающих солнце крыл. Поезд поднимется еще выше… Я уже чувствовал, как меняется гравитация.
Всеужасный пробудился и расправил крылья.
Расколол скорлупу земной коры.
Пожрал на завтрак Луну.
Из Венеры вылупилась Беспощадная.
Из Марса – Рыжий Карлик.
Вместе с Всеужасным они летят к Солнцу, чтобы пожрать его.
Солнце смещается, чтобы избежать этой участи.
Я – на кромке Правого Крыла Всеужасного, помогаю распределять протеины для подпитки перепонок.
Мне предстоит стать свидетелем головокружительной погони.
Когда мы настигнем Солнце, будет то еще зрелище.
А потом мы отправимся к следующей звезде.
Леся ЯрововаНеспособность к смирению
Когда случается нечто долго и напряжённо ожидаемое, человеку свойственно испытывать смешанные чувства. В его душе недоумение борется с разочарованием и радостью, но побеждает облегчение, которое приносит счастливая или несчастная, но всегда избавительная, определённость.
Повестку Игорь получил жарким субботним утром. Саша сразу поняла по тому, как он вошёл, держа бумажку на отлёте, как аккуратно положил её на стол и повернул к жене бледное, слишком спокойное лицо. Она попыталась растянуть в улыбке ставшие резиновыми губы, но не сумела, расплакалась.
– Ну-ну, мышонок, не надо, – попросил Игорь, шагнул к ней, обнял крепко. – Радоваться надо, на самом деле, сколько можно окопы копать? Меня на фронте заждались.
Саша всхлипнула и потёрлась носом о пахнущее чистой рубашкой плечо мужа. Она знала, как сильно тяготит Игоря невозможность попасть на фронт, как остро реагирует он на недоумевающие взгляды, а то и на прямые вопросы коллег, соседей, сослуживцев по Ленинградской Армии Народного Ополчения. Что делает здоровый, как лось, мужик среди женщин, стариков, подростков и инвалидов? Почему он не на передовой, где ему положено умирать вместе с их сыновьями, мужьями и братьями? Всем не объяснишь, Игорь молча страдал и ждал повестку. Саша ждала вместе с ним, но ничего не могла с собой поделать, тайно благодарила судьбу за камни в желчном пузыре мужа, за тяжёлую операцию и долгий период восстановления. Но – всему приходит конец, и вот она, неумолимая серая бумага.
Саша взяла себя в руки, отстранилась от мужа.
– Пирожков тебе напеку в дорогу.
Игорь погладил жену по виску, заправил за ухо непослушную кудрявую прядь, и от этого жеста, такого привычно обыденного, Саша чуть было не завыла белугой – как же она без него?
– Я ненадолго, мышонок, – улыбнулся Игорь и поцеловал её в нос. – Прогоним немцев, и вернусь.
Завтракали в тишине. Повестка лежала на подоконнике, её молчаливое присутствие давило, как взгляд строгой дуэньи при испанских обручённых. Такой завтрак не хотелось затягивать, Саша быстро допила чай и принялась собираться.
– Ты куда это? – удивился Игорь.
– Наших сегодня увозят, забыл? Проводить надо, может, помочь чем.
– Мне вот интересно, мышонок, по кому ты будешь скучать больше – по мне или по своей любимой Милли?
Саша прищурилась, нарочито оценивающе оглядывая мужа. Надо сказать, муж был немыслимо хорош: земляные работы на Лужском рубеже явно пошли ему на пользу. Сейчас Игорь ничем не напоминал исхудавшего, бледного до синевы юношу, каким был в больнице. Честно говоря, и учителя истории, за которого Саша вышла замуж три года назад, он напоминал разве что необычным для северных широт блеском чёрных-пречёрных глаз. Узкий в кости, крепкий, загорелый жёлтым балтийским загаром, Игорь улыбался, обнажая белые зубы, и, в свою очередь, с явным удовольствием рассматривал жену.