Но… Все эти доводы, как волна о скалу, разбивались об одно – о ЗНАНИЕ. Мне не нужно было ни аргументов, ни доказательств – я просто знал, всем своим существом чувствовал, что все случившееся – реальность. Поэтому все эти доводы несли не больше смысловой нагрузки, чем чипсина, съеденная после очередного стопарика вискаря. От них тоже оставался слегка солоноватый вкус – больше ничего.
В постель отправился под утро. Встал около двенадцати. Голова не болела – похмельем не страдаю, но возникла другая, гораздо более серьезная причина для головной боли… Только проснувшись, вспомнил, что сегодняшний субботний эфир – мой! Я должен был заступить на пост в десять! За такое увольняют.
Когда я, запыхавшийся, ворвался в студию – за пультом сидела Любовь Орлова. На самом деле ее зовут Ирой Малаховой, но, видимо, лавры легендарной актрисы не давали спать молодому диджею… А скорее всего, просто нравилось, как звучит.
– Ты чего? – спросила Люба, колдуя над фейдерами – сейчас пойдут джингл и реклама. – Какой-то ты растормошенный…
– А… Ты зачем тут? – я стоял, но внутри все еще бежало.
– Как зачем? Работаю, Денька… Такое бывает с людьми… Извини…
Пошла отбивка, сменившая «Пинк».
– Так чего хотел-то? – спросила Люба, снимая наушники. В рекламном ролике парни с брутальными голосами рассказывали о крутом магазине стройматериалов.
Я подошел к расписанию, висящему на доске напротив пульта, и показал на свою фамилию, написанную напротив субботы синим редакторском фломастером.
– Вот чего, Люб… Больше ничего. Я сегодня работаю.
Люба уставилась на доску. Потом на меня.
– Слушай, точно… Как так получилось? Ведь уверена была, что сегодня я… – она на секунду задумалась. – А чего ты не пришел тогда? Проспал, что ли?
– Угу…
– Ну, вот видишь, как славно все срослось! – усмехнулась Любка. – Давай, может, я уж доработаю, раз начала. А в следующую субботу ты меня сменишь? – и она, через послерекламную отбивку, плавно вывела в эфир скандальный хит Робби Уильямса.
Это был первый случай. А потом понеслось. Сначала я не понимал, почему это происходит, а потом сообразил. Но сначала маленькое отступление.
День человека сложен из множества мелочей. Завтрак, умывание, одевание, дорога на работу, сама работа (а там много-много дополнительных мелочей), поход в магазин, дорога домой, время с семьей. А если разбить на более мелкие составляющие, окажется, что в день мы успеваем переделать тысячи мелких дел. И у каждого бывают дни счастливые, или наоборот. Порой мы их объединяем мысленно в некие черные или белые полосы жизни. И чаще всего, чтобы удостоить день такого «почетного» статуса, нам не нужно глобальных событий – смертей или свадеб, достаточно мелочей. Не успел на автобус, на работе начальство замечание сделало, вышел покурить – поскользнулся, дома поскандалил с женой – вот и первый неудачный день. Еще пара-тройка таких же – встречайте, черная полоса! И идем мы вдоль этой, созданной нашим воображением, полосы, как волы запряженные, и смотрим ни в коем случае не по сторонам – там, где другие цвета виднеются, – а только вдоль… А вдоль полосы – тьма. А потом – бах! То ли сам оступился, то ли врезалось что-то в бочину бычью – и ты уже на другой полосе. И начальник улыбнулся, и жена приласкала, и весна на дворе. Белые в городе!
Сейчас поясню, к чему это я. В тот день, когда тезка лауреатки двух сталинских премий подменила меня на работе, я обнаружил в кошельке недавно тщательно выброшенную пластиковую карту. Оказалось, дьявольская игрушка обладает еще и свойством неразменного пятака – когда я открыл в магазине кошелек, карта вновь соседствовала с банковской. Я почти не удивился. Рассердился – да, но не удивился. Чему удивляться? Давно понятно, что все всерьез. На карту – серебряную ли, золотую – поставлены наши жизни. И души.
Вместе с серебряной картой в мою жизнь пришла белая полоса, и Любонька Орлова была первым глашатаем. Автобусы теперь подъезжали в ту же секунду, когда я подходил к остановке. Очереди в магазинах стали воспоминанием. Мой отец и родители Ольги скинулись и набрали – без нашей просьбы! – сумму, недостающую нам для покупки авто. Гавр скучал по насморку – заразиться от детсадовских товарищей и остаться дома шансов не было. На работе мне подняли зарплату, а Ольгу повысили в должности. Мои сослуживцы, даже те, коих я не считал друзьями, улыбались при встрече и обстоятельно здоровались. Много, очень много случилось подобных приятностей, прежде чем я понял, что причиной всему не мое чертовское везение и сумасшедшее обаяние – а кусочек серебристого пластика, прописавшийся в кошельке.
Как только я понял, в чем причина, – эти мелочи радовать перестали. Я ждал расплаты, понимая, что – как говорится – всей птичке пропасть, коли увяз коготок. Так и случилось. Дело было в марте.
«Предлагается следующий контракт. Нужно найти еще одного человека, который будет готов пойти к нам в услужение. Он должен быть самым хорошим человеком среди твоих знакомых. Родственников тоже можно рассматривать. Условия те же, что и при первом контракте. Срок – две недели».
«Суки!! – мне захотелось врезать кулаком по монитору, будто бы он в чем-то виноват. – Условия те же, говорите? Опять потерей близких угрожаете? А сделаю эту пакость, так уж, наверное, и золотую карту получу?! Вот ведь радость-то! Родственников теперь можно, говорите? Деток, стало быть, тоже? Значит, могу наконец-то и Гавра запустить по детсадику? Пусть вербует малышей в армию тьмы…»
Недаром говорится, что цинизм – форма защиты. Другой защиты у меня, увы, сейчас не было. Я сидел, упершись локтями в стол и обхватив голову руками… Что делать, не знал абсолютно… Зашла Ольга. Запустила руки в мои волосы.
– Что с тобой?
– Да все нормально…
– Зачем ты врешь? – она убрала руки.
«Сказать ей? Родственникам-то можно теперь… Нет, ни за что…»
– Оль, башка что-то болит невероятно… – начал я придумывать спасительное вранье. – На радио красят что-то… Вот надышался…
– И потому такой убитый? – с сомнением в голосе уточнила она.
Да. Обмануть женщину, особенно близкую, – настоящее искусство. Впрочем, тому ли еще научит меня Сатана!
– Я думала, что прочел что-то… Письмо какое-то нехорошее. Разве нет?
– Оль, – я улыбнулся сквозь боль – пусть думает, что головную, – смотри, – тронул мышку, экран расцвел. – Вот моя почта. Отец, радийный рекламный отдел, спам какой-то, Серега из Кишинева… Все. Видишь? Больше за последние дни писем не приходило, – открыл и корзину, которая была не без спама. Но, разумеется, «чертовской записки» не было нигде – я и не сомневался. – Чего мне грустить? Просто как-то накрыло вдруг. Дай таблеточку? – я с мольбой в воспаленных глазах посмотрел на жену.
Она провела рукой по моим волосам – поверила! – и пошла за таблеткой.
– Гришка, ты в Москве? – утро следующего дня я решил начать с самого противного, чтобы поскорее с этим покончить.
– О, Денисище! Как здорово, что позвонил! У меня как раз к тебе дело!
«Чертова серебряная карта и здесь работает», – подумал я.
– Ты представляешь, я тоже по делу! Только разговор не телефонный…
– Такая же фигня! Давай встретимся как-нибудь днями. Ты в Москву не собираешься?
– Да вот, не собирался. Но теперь придется. Слушай, может, там где-нить массовка нужна? Чтобы я зря не мотался.
Эта же массовка – какая-нибудь сцена в кинофильме, где нужно много народу, – может послужить алиби для Ольги. Небольшая честь для профессионального актера (пусть даже работающего сейчас не по профессии), но зато недурно оплачивается.
– Хорошо, я поспрашаю! – ответил Суматоха, и мы договорились созвониться на следующий день.
Нашлась не только массовка, а даже небольшой эпизод. Про карту-то не забываем. На студии остались мои уложенные лет десять назад кинопробы, я послал более свежие фотки, Гришка поручился – эпизод в кармане. А это уже вполне серьезный аргумент и для жены, и для радийщиков.
Мы сидели с Гришкой в мосфильмовском буфете.
– Суматоха, во-первых, спасибо огромное за эпизод… Правда, то, что я сейчас скажу, тебе не очень понравится… – я воткнул вилку в недоеденную котлету и отодвинул тарелку. Слова подбирались тяжело…
– Знаешь, Денисище… У меня также для тебя… Не очень хорошая новость… – казалось, Гришка тоже преодолевает внутреннее сопротивление. У него-то что? Умер кто-то из однокурсников? Так я бы в фейсбяке узнал. Да и приезжать для этого не стоило – по телефону можно.
– С другой стороны, – силился я превратить дерьмо в конфетку, – есть и плюсы…
– Слушай, Денис… А мы не об одном и том же говорим? – спросил Суматоха, грустно глядя на меня.
– Не знаю… – меня обдало холодной волной, – а ты о чем?
– Контракт? – просто спросил Суматоха.
– Так ты уже? Какой же я идиот… Ну конечно же – Стас!
– Такая же фигня, Дэн.
Как ни странно, стало легче. Оба понимали, что вляпались, оба – фактически – пытались предать друг друга ради покоя своих близких, но новый груз не лег на плечи – старая «судимость» помогла обоим спастись от новой. Я пододвинул тарелку и продолжил есть с вернувшимся аппетитом.
– Сколько дней у тебя осталось? У меня – пять, – сказал Суматоха.
– Три.
– Тогда тебе надо торопиться, – печально сказал Гришка. – А завтра еще день съемок.
– Угу. – Я кивнул, продолжая есть. Мне стало все равно. Устал.
Послезавтра пропадет или сын, или пес, или… Да что я гадаю?! У меня остался один день. Завтрашний. Ни одного знакомого я не смог причислить к однозначно хорошим людям. Все были не без греха. Как и я, разумеется, – но меня выбирали другие. Кто-то – знаю – чересчур увлекался крепкими напитками и прочими стимуляторами, кто-то шел по жизни с высоко вздернутым носом – самомнение такое, что не подступись, кто-то счастливо разносил сплетни по всей округе. Согласен, не смертные грехи – так, обычные человеческие недостатки, но сказано было – «хорошего, лучшего из знакомых», и они отпадали. Отец не пил, был уважаемым человеком, но жил далеко. Даже если бы у меня хватило душевного свинства взвалить на него эту пакость, я не у