спею это физически. По телефону нельзя. Во-первых, у меня нет уверенности, что сотовые разговоры не записываются. А значит, рано или поздно могут быть услышаны чужим. А во-вторых, попробуйте такое объяснить по телефону? Я не возьмусь. Тесть с тещей отпадали тоже – и сразу по нескольким причинам: и знаю их недостаточно хорошо, и живут далеко.
«Какое счастье, Гавр, что ты вчера подрался, а пару дней назад скоммуниздил у кого-то в саду игрушку и ни в какую не хотел отдавать. Какое счастье, что ты не безгрешен. Я легче повешусь, чем стану рассказывать тебе про услужение…» – от этого предположения у меня зашевелились волосы. Все-таки очень надеюсь, что пакостный контракт не мог распространяться на детей. Они ни язык за зубами держать не умеют, ни объяснить другому как следует… Да, это была бы глупость несусветная.
Оставалась Ольга. Жена моя отличается сдержанным, рассудительным нравом. Пожалуй, даже спокойным. Не то чтобы вовсе флегматик, но мы с ней словно берег и море – причем берег именно она. Хороший человек, и не только потому, что жена. Видимо, придется мне предать тебя, любимая, – ты поймешь, что у меня не было иного выход а, и простишь. А вот если из нашей жизни исчезнет Гавр – никогда.
Вечером я купил любимого Ольгиного белого вина и намеревался все рассказать ей, когда уложим Гавра. Со вчерашнего дня остались блинчики с мясом. Я поставил сковороду на огонь, кое-как накрыл на стол и принялся ждать. Ольга заберет Гавра – ей по дороге с работы, – и минут через пятнадцать они, скорее всего, будут.
Чтобы не скучать, снова плеснул себе вискаря. Принялся ждать.
«Да, отвратительно, – думал я, – что теперь и она начнет получать «заказы» – и не факт, что такие же, как у меня. Превратимся в семейку сатанистов – будем бегать, вербовать, творить другие мерзости против невинных людей, и все ради того, чтобы нас не трогали. Зато поднимемся – стопро. Получим какие-нибудь платиновые карты, неиссякаемые банковские счета и прочие блага. Хулиганы будут разбегаться при виде нас, дворники шампунем мыть дорожки, а светофоры перед нашей новенькой «Шеви Нивой», как по команде, включаться на зеленый. Кто знает, может и до бессмертия дослужимся? – я выплеснул виски в рот и почему-то решил не повторять, хотя в последнее дни весьма подружился с этим напитком. – Но только, зачем нам все это будет, если мы не сможем смотреть в глаза Гавру? Да и до него дело дойдет – можно не сомневаться. Не сейчас, так через год, через пять, получим директиву, типа: «Склонить сына к сотрудничеству и услужению». Нужна нам такая жизнь? Хотим мы видеть себя и сына такими?»
Мысли взбудоражили меня, я выключил огонь и вышел на улицу. Себе сказал, что пошел встречать, на самом деле, погруженный в раздумья, убрел совсем в другую сторону. И сам не заметил. Одна мысль – страшная и отчаянная – выгнала меня из-за стола. С ней было не усидеть, как Пифагору в ванне со своей идеей. Надо было все обдумать, взвесить и решиться.
Заиграл телефон. Ольга. Ну конечно, они давно пришли и недоумевают, куда делся папка, альтруистично разогревший блинчики, но, судя по всему, сам не поевший?
– Оль, ешьте без меня. Я скоро приду. Как Гавр?
– Отлично. Что-нибудь случилось?
«Э… нет, теперь уже ничего говорить нельзя. Теперь план совсем другой».
– Да нет, по работе просто… Мне сегодня надо будет в ночную выйти, а сейчас зарядить кое-что надо на вечер.
Обычно вечерами работали либо новички, либо, наоборот, старики – ветераны, чей голос, что называется, приелся. Или те, кто недотягивал до топ-уровня радиоведущих, но был знакомым или приятелем кого-нибудь из директоров. В общем, идти в ночь считалось малопрестижным. Ольга это знала.
– Что-то случилось?
– Абсолютно ничего! Попросили заменить, – соврал я.
– Ты хотел со мной о чем-то поговорить.
«Нет, Оля, не хотел. Думал, что хочу, но не хотел вовсе, – пронеслось в голове. – А теперь и не стану».
– Да, как раз об этом, – продолжал я радостно врать.
– Понятно. Гавр кричит, что ты ему обещал что-то… Давай, трубку дам…
– Пап! Ты когда придешь?
– Сынок, уже иду! Скоро буду.
– Ты мне поможешь? Самолет клеить, помнишь? Ты обеща-а-ал!
– Точно, обещал! Значит, сделаем!
Когда в голове все окончательно разлеглось по полочкам, я сделал несколько звонков. Сестре в Нижний тоже набрал.
Самолет собрали – наклейки только чуть-чуть тяп-ляп, но на это глаза закроем – клейщику флагов и логотипов шесть лет от роду. Собирая игрушку, я вдыхал каждое мгновение, каждую секунду общения с Гавром. Казалось, мое сердце превратилось в исколотую подушечку для игл, которая пульсировала нежностью. И печалью. Но Гавр моего настроения не заметил – слишком был увлечен. И славно. Зато каждая деталька клееной авиамодели (британского штурмовика Harrier GR) обрела для меня огромное значение – будто мгновения с Гавром превратились в крохотные частички игрушечного самолета. И каждую я подолгу грел в пальцах, а потом прикреплял на нужное место. Сегодня я вызвался и почитать Гавру перед сном. Ольга довольно хмыкнула и отправилась на теледиван. Однако через полчаса, когда сын сосредоточенно засопел, я увлек ее с теледивана на супружеское ложе. И там так же смаковал каждую частичку ее тела, каждое мгновение нежности.
– Ты какой-то необычный сегодня… Ты точно на работу идешь? – спросила Ольга, закапываясь в подушки, пока я одевался.
– На работу, Оль, на работу. Кстати, включи «Волну», если не уснешь. Я там интересный монолог приготовил.
– Чего это ты вдруг монологами заговорил? – зевнула она. – У вас же обычно: пару слов после песни и еще пару до… Через сколько включить-то?
– Давай через час.
– Ладно. Если не усну.
– Уснешь – пожалеешь, – попытался я превратить вполне серьезное послание в шуточную угрозу.
– Ну… раз так… Пойду чаю себе заварю, – она нехотя скользнула в ночную рубашку, чмокнула меня в щеку и поплелась на кухню.
– Пока, Оль. – Я вышел на улицу.
Мотор новенького «Шеви» – несмотря на холодный день – отозвался на команду стартера с готовностью. Я ехал на радио и думал о том, что вот эти мгновения, такие обычные: общение с ребенком и женой, поездка на машине, черные силуэты деревьев за окном, приятная музыка из магнитолы, – мы совсем не замечаем в текучке. Но однажды приходит понимание, что каждое из них – на вес золота. Но приходит оно слишком поздно.
Лена Громова была из радиоветеранов. Ей было под сорок, «Одной волне» она отдала, что называется, лучшие годы, но сейчас то ли голос ее приелся, то ли просто не в тренде – сидит на ночных эфирах без надежды вернуться на дневной. Я зашел как раз на ее словах:
– Дорогие друзья, напоминаю, что мы с вами на «Одной волне». Помните, чтобы впустить свежий воздух, надо приоткрыть форточку, а для того, чтобы впустить теплую волну музыки, надо лишь немного покрутить ручку вашего приемника и найти на радио шкале цифры сто один и один, то есть настроить его на «Одну волну» с нами. А точнее, со мной, Леной Громовой и Алоном Волкером с композицией Sing Me To Sleep…
– Привет! – Ленка отложила наушники. – Ты чего так поздно? Забыл что-нибудь?
– Да нет, просто мимо шел. Скучно стало, решил зайти на родное радио, погреться, – озвучил я заготовку, краем глаза заметив, что рядом с пультом стоит пластиковая поллитровка с недопитой фантой. – Что-то я давно не видел радиоприемников со шкалой, – добродушно съязвил я. – Ты ничего не перепутала?
– Умник, – не обиделась Ленка. – Покурить не хочешь?
– Не, – соврал я, так как хотел, и очень, – сходи, я посторожу, чтобы пульт не украли.
– Пора бы уже. Может, тогда наконец новый купят. – Ленка хлебнула из бутылки и вернула (!) ее на столик возле дисплея. – Ладно, я быстро.
Все получалось идеально. На радио, как я и предполагал, не было никого, кроме Ленки и вечно дремлющего на боевом посту охранника Сереги. Оно и понятно – среда. Это по пятницам и субботам здесь нередко творческие кадры зависают далеко за полночь в общем алкогольном порыве. Среди недели такое редко. Не успел я прийти, как Громова слиняла покурить… И бутылку с недопитой фантой оставила – как на заказ. Даже чаю не придется предлагать.
И тут я, вставший было со стула, чтобы сделать то, что запланировал, снова сел – настолько поразила меня пришедшая мысль. Неужели даже в этой ситуации работает дьявольская карта? А с другой стороны, почему нет?
Я сделал глубокий вздох и извлек из кармана бутылочку с израильским сонным зельем. Левочка, когда услышал, что я порой мучаюсь бессонницей, подарил мне этот флакон. И вот пригодился. Десять капель достаточно для глубокого сна? Я вылил в фанту треть флакона – капель тридцать, наверное. Больше не посмел – умрет еще не дай бог, что будут делать слушатели, у которых приемники со шкалой?
Вернувшаяся Ленка первым делом захотела запить сигарету – не иначе, опять карта работает. А что, куску пластика без разницы – его каким-то волшебным образом настроили на всяческую помощь владельцу, вот и пашет.
Поговорили еще минут пятнадцать о чем-то неважном, и все – Ленка наушники надела, руки на фейдеры положила и… засопела. Я подождал минутку, потом бережно ее руки с пульта убрал, чтобы случайно в эфир Ленкин храп не ворвался, снял наушники, а ее саму аккуратно на диванчик перенес. Она даже не пыталась включиться в происходящее – видимо, и правда хорошее снотворное.
Выключил ее и мой сотовые. Предстояло сделать еще одно – снять трубку с телефона на пульте охранника. Понятно, что через пять минут, как я в эфир выйду, руководство об этом узнает. Ну, через десять. И сразу же начнут охране звонить – что, мол, у вас там происходит?! Но от этого шага я отказался – сотовый-то Серегин никак из его кармана не выужу, а значит, все равно дозвонятся. Будь что будет.
Я сел за пульт и решил говорить вообще без фоновой музыки. Так больше внимание привлечет.
– Дорогие слушатели радио «Одна волна». Дорогие мои родные, близкие и друзья – отец, Лорка, Ольга, Пашка, Андрей, Владимир Германович, Салат, Ленка Калинина, Лева и все те, до кого я сегодня смог дозвониться и кто успел настроиться со мной на «Одну волну» либо подключиться к интернет-трансляции. То, что я скажу, очень и очень важно. Может быть, вы никогда не слышали в жизни ничего важнее. Времени мало, поэтому сразу о главном.