– Однако он должен учитывать мнение тех читательниц, которым нравятся романы Спарка, – возразила миссис Сент-Джонс.
– Простите, но вы сейчас сказали: если команда забила мяч в ворота противника, она должна дать ему возможность забить мяч в свои ворота.
– Разве мы говорим о футболе?
– Нет, мы говорим о борьбе. Спарк нападает на женщин. Тайно. Исподтишка. Прикинувшись их другом. Он говорит, что будет развлекать их, а сам рассказывает им о том, что с ними можно и нужно поступать жестоко. Что если они хотят любви, они должны прощать мужчинам грубость, потому что иначе вообще ничего не получат. И поскольку он обаятелен, читательницы ему верят, а в мире прибавляется насилия, направленного против женщин.
– А разве писатель не обязан описывать жизнь как она есть?
– Если бы Спарк хотел описать жизнь как она есть, он заглянул бы в школьный учебник истории. Ни один писатель не объективен, и если он считает, что он объективен, то он обманывает сам себя. Гарриет Бичер-Стоу не просто писала о рабах и рабовладельцах, она старалась вызвать симпатию к первым и возмущение в адрес последних. Некоторые критики упрекают ее за то, что она делала это слишком топорно, но она, по крайней мере, не скрывала своей позиции ни от себя, ни от читателей. Она ненавидела рабство и открыто писала об этом. Август Спарк ненавидит женщин, но не имеет мужества признаться в этом открыто. А тайный враг – самый опасный.
– Вы считаете, что мужчины и женщины – враги?
– Назовите имя последней женщины, которая была избрана американским президентом. Пусть она была глупым плохим президентом, заставила всех мужчин ходить в розовых стрингах и развязала мировую войну. Но ее просто нет! Мужчинам дозволяется делать глупости на мировом уровне, а женщинам нельзя?! Или вы, как моя начальница, считаете, что умные женщины сами отказываются от легитимной власти?! Что им нравится подличать исподтишка… совсем как Августу Спарку?!
– Я скажу, что вы очень красноречивы, мисс. Особенно для человека, по вашим словам, не читавшего книгу, – сказала Дороти, зло щуря глаза.
Выражение лица у нее сейчас было точь-в-точь как у Ами, которая сжалась на своем насесте и злобно шипела. Ей не нравилось, когда в доме шумят.
Хизер вернулась домой, раздосадованная донельзя. Обед, начинавшийся как приятная неожиданность, закончился полной катастрофой. И то сказать: две женщины поцапались из-за мужчины, как кошки. Очень феминистично!
Она не сомневалась в своей правоте, но вряд ли стоило так на ней настаивать. Дороти зарабатывает себе на жизнь изданием книг, против которых так яростно выступала Хизер. Наивно думать, что ее можно переубедить. Да еще и огорчила ее подругу, которая вообще не имела отношения к теме спора. Теперь она будет плохого мнения о Хизер и решит, что все феминистки – бессмысленные скандалистки. Да, милочка, день прошел не зря!
Есть не хотелось, но скоро вернется с работы Хлоя – ее соседка, с которой они вместе снимали квартиру. На Хлою сейчас тоже свалились неприятности, но в отличие от Хизер не по ее вине. Много лет она вела в «Старом пакгаузе» кружок ткачества для женщин и детей. Теперь, когда старый пакгауз расселяли, Хлою с ее кружком отправили в одну из городских школ, но администрации было некуда ставить громоздкие ткацкие станки, и их просто свалили в подвале, а Хлое предложили вести кружок вышивания. «Я, конечно, согласилась, – говорила она. – Деньги-то зарабатывать надо. Но традиция, которой две сотни лет, уйдет псу под хвост! Я-то заработаю, а город станет беднее».
Хизер пыталась ей помочь сегодня утром, но не удалось. Всё, что она могла сейчас, – это приготовить вкусный ужин и достать бутылку вина. Но даже вино она пролила на стол, когда открывала, чтобы оно «подышало». «День сегодня явно не мой, – думала она, вытирая обширное пятно. – Завтра еще на свидании как-нибудь опозорюсь, чует мое сердце».
С появлением Августа Спарка, кем бы он ни был, заказ книг превратился в увлекательную игру. Юля придумывала заглавие, например – «Адвокат для невинной». Потом коротко описывала желаемое содержание: «Девушку обвиняют в преступлении, которое она не совершала. Молодой адвокат ей помогает». Потом определяла место и время: «Россия. XIX век». И особые пожелания: «Как у Акунина» – все ее подруги были без ума от Акунина с его Фандориным. И засовывала записку под подушку. То, что происходило с ней дальше, можно было только воображать. Но через несколько месяцев под подушкой оказывался новый роман.
Впрочем, эти романы всё чаще приносили разочарование. «В плену любви» («Девушку похищает мужчина, чтобы жениться на ней. XIX век, Франция. Как у Дюма») Юля даже не смогла дочитать до конца. Вместо любовной истории ей прислали какую-то порнографию с садо-мазо. Нет, Август Спарк в последнее время решительно испортился. Юля размышляла об этом, когда вела Егора в детский сад, слушая его вечное утреннее нытье, а потом ехала на работу.
«Это вечный обман, – думала она устало. – Тебе обещают счастье любви и материнства, а потом вручают какую-то гудящую ящерицу, которая выкручивается у тебя из рук, так что даже носки приходится надевать с боем, и мужа, который кажется отсутствующим, даже когда трахает тебя. Еще бы – у него квартальный план, он каждый день принимает важные и судьбоносные решения, куда и как проложить кабель. А ты маешься фигней. И если бы ты помнила, для чего появилась на свет, и делала бы всё с огоньком и выдумкой и, главное, «следила за собой», то и ребенок бы не ныл, и муж бы обращал внимание. А то, что у тебя просто нет сил, и тебе хочется получить хотя бы от своей семьи что-то даром, не танцуя ради этого на задних лапках, – это никого не волнует. Да и то сказать, отправлять людей в поездки за границу – тоже не бог весть какое важное дело. Если я перестану этим заниматься, мир не остановится, а мне легко найдут замену. Вот к чему свелась моя жизнь. Обслуживаю мужа, обслуживаю ребенка, обслуживаю клиентов и начальника. И за это мне разрешают покупать себе одежду, еду и иногда развлекаться. Чтобы не думала о клетке, в которой сижу, в эту клетку поставили телевизор. И даже Август Спарк меня покинул. Ну ничего, хоть с ним-то я поквитаюсь!»
В сердцах она написала на бумажке: «Исповедь халтурщика. Август Спарк» и нарисовала галочку. Целый день возила бумажку в сумке, а вечером положила под подушку.
Они с Хизер договорились встретиться у фонтанов в парке в шесть вечера. Весь день Густав честно пытался сесть за работу, но у него всё валилось из рук. Ему совсем не хотелось думать о несчастной растяпе Ане – Хизер с ее стройной фигуркой, острым язычком и оригинальностью суждений была гораздо более привлекательным объектом. «Нам, мужчинам, нужно прежде всего трахнуть мозг, и тогда мы сразу сдаемся с потрохами, – думал Густав. – Не все мужчины, конечно. Но такие, как я, безусловно».
В парк он прибежал на полчаса раньше, как мальчишка. Сел на скамейку, размышляя, можно ли эту встречу считать вторым свиданием и позволит ли Хизер себя поцеловать. И с удивлением обнаружил, что со времен колледжа так не волновался.
Каскад в парке, рядом с которым они договорились встретиться, был уменьшенной копией Хизерфоллского водопада. Вода стекала по белоснежным бетонным плитам и падала в большую полукруглую чашу с двухметровой высоты. А вокруг росли кусты садового вереска. Очень символично. «И ведь подумать только – сколько раз пробегал мимо и ни разу не зашел, – удивлялся Густав. – Нет, всё-таки в положении приезжего есть свои преимущества».
Хизер опаздывала, и Густав с удивлением понял, что чувствует не раздражение, как это бывало раньше, а восхитительное волнение: придет или не придет. Он смотрел на играющих у каскада детей и загадывал: «Вот если тот карапуз в кепке подбежит к той девочке в шортиках – Хизер придет. Пробежал мимо. Ладно, если вот та девочка с косичками бросит мяч тетке на скамейке – Хизер придет. Не бросила, дуреха, стала бить о землю. Ладно, вот если…»
– Густав, простите меня, мне пришлось задержаться на работе…
Услышав долгожданный голос, Густав вскочил, запоздало подумал: «Нужно было цветы купить, плевать, что это старомодно, женщинам всё равно нравится» – и принялся уверять:
– Что вы, я отлично провел время и совсем не скучал… То есть скучал, конечно… Все два дня… вчера и сегодня, но… Я тут наблюдал за детьми…
Он сбился и замолчал. «Я становлюсь опасно откровенным, – думал Густав. – Нужно остановиться, а то проболтаюсь обо всём».
– Вы проголодались или сначала прогуляемся?
– А вы как? – спросил Густав.
– Я бы показала вам сирингарий, если не возражаете.
– Нет, что вы, мне нравится. Пойдемте.
Сирингарий оказался огромной поляной, на которой стояли скамейки для пенсионеров и мам с детьми, а вокруг были высажены кусты сирени разных сортов: от темно-фиолетовой до почти розовой, как на картине Моне, и белоснежной, как фата невесты; от скромной, с маленькими цветками, но очень душистой, до крупной махровой, кажущейся морской пеной, которую какой-то волшебник по прихоти остановил и превратил в цветок. Волны одуряющего запаха исходили от цветов, а пчелы гудели, как пьяницы, которые, пошатываясь и горланя песни, идут из бара.
– Через дорожку есть еще розарий, – пояснила Хизер, – но там сейчас смотреть нечего, розы расцветут только осенью.
– Надо будет обязательно сходить! – воскликнул Густав.
Хизер удивленно посмотрела на него, и он осекся, сообразив, что вышел из роли приезжего бизнесмена, который скоро покинет город.
– Я ищу участок земли под отель, – быстро нашелся он. – Если проект состоится, на что я очень надеюсь, то буду часто бывать здесь.
Хизер улыбнулась и притянула к себе ветку сирени.
– Сейчас найду цветок с пятью лепестками, вы загадаете желание, и всё будет так, как вы хотите, – пообещала она. – Ага, вот он, держите.
«Пусть у нас всё получится», – загадал Густав и взял цветок, коснувшись губами ее пальцев. Жест неожиданно получился настолько интимным, что оба покраснели. Потом взглянули друг другу в глаза и поцеловались. Здесь, под сиренью, не сделать этого было просто невозможно. Поцелуй был долгим и сладким.