Да, гонорары. Это важно. Они становятся всё более приличными, а это дает независимость. Кроме того, как ни крути, а писать книги – не самая пыльная работа, и она приносит почет и уважение. Кроме того, вы обнаруживаете, что больше толком ничего не умеете, поэтому решаете не рыпаться и грести, пока хватит сил.
Плохо другое – вы начинаете ненавидеть своих читателей. Или, в моем случае, читательниц. Точнее, презирать их. Вы не понимаете, как люди могут тратить деньги и время на чтение вашей очередной халтуры. Возможно, нечто подобное чувствуют продавцы гамбургеров, когда люди выстраиваются в очередь, чтобы купить вредную гадость, которая укоротит их жизнь, но принесет им кратковременное удовлетворение и даже развлечение. Не знаю. Я никогда не работал продавцом гамбургеров. А может быть, стоило, тогда, глядишь, я бы сразу всё понял и не попал в литературное рабство.
Ваша ненависть и презрение начинают выплескиваться на страницы ваших романов. Вы можете долгое время этого не замечать. Я сам не замечал, пока одна отважная женщина не открыла мне глаза. И что теперь? Что я буду делать? Наверное, всё то же самое. Кто-то написал, что вся наша жизнь, всё, что мы в ней делаем, – это лишь способ структурировать время в ожидании смерти. Древним людям это было не нужно, их время целиком и полностью было занято охотой, добычей пищи, борьбой с соседями за ресурсы. Потом они стали придумывать технологии, которые облегчили им жизнь, у них появилось свободное время, а вместе с ним – религия и культура, политика и торговля. В конце концов, писать любовные романы – не худший способ убить время. Торговать наркотиками и оружием гораздо хуже. Make love, not war. Поэтому я, вероятно, не перестану писать любовные романы. А вы? Вы перестанете их читать?»
У Юли было такое чувство, будто ей дали пощечину. Или ударили под дых. Или то и другое одновременно. И ошеломительно, и оскорбительно. Подло. Вероломно. Неблагодарный Спарк! Она придумывала для него такие замечательные романы! Ничего, больше он не получит от нее ни одного сюжета. Такие, как он, на базаре пятак за пучок.
И она вернулась к старой доброй классике, скачанной из Интернета. Джоан Харрис и Сесилия Ахерн, Джеймс Питер и Ричард Касл. Но беспокойство не проходило. Подлый Спарк задел ее за живое. Она читала, а во рту оставался неистребимый кисло-сладкий вкус. Она воображала себе авторов, которые вымучивают из себя слово за словом – проклятые шесть тысяч слов в день, – и всё ради того, чтобы колеса крутились, а бизнес процветал. Ради того, чтобы такие, как она, могли расслабиться и получить удовольствие, потому как знали, что счастливый конец им гарантирован. Писатели были «терпилами», а она – «лохушкой», которую разводили. Как будто старый добрый онанизм перестал работать. За него хотя бы не нужно никому платить.
Опять подступила знакомая серая тоска. Юля кормила ребенка, следила за чистотой его одежды, вытирала ему нос. Еще она кормила мужа, следила за чистотой его одежды – нос вытирать он умел сам, спасибо свекрови. И знала, что впереди масса серого неструктурированного времени, а где-то там, на горизонте – смерть. С этим нужно было что-то делать.
Она стала думать об Августе Спарке. Кем он был? Чего хотел? Как боролся с серой бездной времени? Она снова перечитала его статью. Потом еще раз. И вдруг в самом конце заметила слова: «Я сам не замечал, пока одна отважная женщина не открыла мне глаза». За этим что-то крылось. Что-то личное. Какая-то история. И вот однажды ночью, когда муж и сын спали, Юля открыла ноутбук и написала: «Густав Гринблат поставил точку, распечатал получившуюся страницу и прочитал ее, помечая цветными маркерами те места, которые вызывали у него сомнения».
За два месяца Юля написала около сорока страниц и чувствовала, что история подходит к концу. Хизер и Густав наконец узнали друг о друге правду и расстались навсегда. Конечно, для романа этого маловато, но Юля хорошо помнила, что первый роман Густава вырос из рассказа. Еще она понимала, что в финале Хизер и Густав должны снова быть вместе. Они просто не могли остаться несчастными и одинокими.
Хизер такая замечательная. Такая храбрая, сильная и уверенная в себе. А Густав… он такой милый.
Но как им помириться? Конечно, если бы Густав помог Хизер и Хлое с их проектом, тогда он заслужил бы прощение. Но как он мог помочь? Например, найти для них деньги. Но где? Может, он писатель-миллионер, как Стивен Кинг или Ричард Касл? Нет, не похоже. Юля описывала совсем другого, скромного человека. Да она и сомневалась, что авторы любовных романов могут заработать столько же, сколько авторы детективов, оставаясь малоизвестными. Это будет неправдоподобно.
И тогда она спросила себя: «Ты написала о семье Хизер. Даже о ее бабушке и дедушке. А из какой семьи Густав?»
Хизер включила телевизор. Сегодня Хлоя должна выступить в местной программе, рассказать об их проекте и объявить о сборе денег. Сама Хизер приехать в студию категорически отказалась:
– В центре внимания должны быть дети и ты. А меня вполне устраивает роль «серого кардинала».
Зазвонил мобильный. Хизер сняла трубку. Звонила Хлоя:
– Включи телевизор!
– Что-то случилось?
– Нет, всё в порядке… в общих чертах. Только… милая, здесь Густав.
– Что?!
– Да, он здесь и тоже будет выступать в программе.
Хизер поморщилась:
– Возможно, это совпадение.
– Милая… он в килте.
После того как ведущая представила участников передачи, Хлоя коротко рассказала о проекте, а дети показали гобелены и вспомнили своих бабушек, ведущая повернулась к Густаву:
– У нас сегодня еще один участник передачи, Густав Гринблат, более известный под псевдонимом Август Спарк. И с ним его отец – известный предприниматель и банкир Роджер Гринблат. Роджер, что привело вас в студию?
Пожилой импозантный мужчина ответил:
– Дело в том, что в последние годы мы с сыном не ладили. Когда он нашел в себе силы позвонить мне и попросить о помощи, я понял, что дело важное. Оно таким и оказалось. На свете нет ничего важнее, чем дети. И если я смогу помочь детям этого города заниматься любимым делом в достойных условиях, я буду счастлив.
– Густав, а что вы скажете?
– Думаю, самым уместным было бы процитировать слова Марка Твена: «Когда мне было семнадцать лет, мой отец был идиотом. Когда мне исполнилось двадцать семь, я удивился, насколько поумнел за последние годы этот уже немолодой мужчина». За точность цитаты не ручаюсь, но, кажется, мы зарыли топор войны. По крайней мере, на некоторое время.
– Но почему вы пришли в студию в килте?
– Потому что я трус.
– Вот как? Пожалуйста, объясните.
– Я хотел прийти в юбке, чтобы выразить тем самым свое уважение к женщинам. Женщины не боятся ничего, они готовы выполнить любую мужскую работу, и они берутся за то, на что мужчины соглашаются с крайней неохотой. Они воспитывают наших детей, отдавая им большую часть жизни и не требуя ничего взамен. Понимаете, это общие дети, но мужчины только носят в кармане их фотографии, чтобы хвастаться ими перед знакомыми, и иногда ходят с ними на бейсбол. А женщины делают всё остальное, хотя и знают, что помощи от нас им ждать не стоит, а в случае чего именно их мы обвиним во всех ошибках. Конечно, я не смогу изменить весь мир в одночасье. Ведь я трус и даже не решился выставить себя на посмешище, чтобы привлечь всеобщее внимание к хорошему делу. А женщины всегда готовы к тому, что над ними будут незаслуженно смеяться. Они просто делают, что считают нужным. Но я хочу, чтобы их жизнь стала хоть немного легче, а моя – хоть немного правдивей. Поэтому я пришел сегодня в килте, поэтому я призываю всех, кому небезразличны их жены, матери и их дети, проспонсировать строительство этого дома.
– Спасибо, Густав. Думаю, мы все под впечатлением. А сейчас я хочу представить вам молодого талантливого архитектора, который расскажет о том, каким он видит будущий дом детского творчества. Встречайте!
Хизер выключила телевизор и выбежала из комнаты.
Был поздний вечер. У дверей телестудии толпились репортеры, и Хизер, размахивая своим пропуском, попыталась пробиться к дверям, из которых как раз выходили участники шоу. Сейчас они сядут в машину!
– Густав! – закричала она.
Репортеры толкали ее, спеша задать свои вопросы. Но Густав остановился и поднял руки:
– Пожалуйста, подождите минуту!
Все смолкли, и Хизер удалось вырваться на открытое пространство. Она стояла перед Густавом, не в силах произнести ни слова. Потом опустила глаза и увидела его голые колени, выглядывавшие из-под килта.
– У тебя красивые ноги, – заметила она.
И быстро, пока решимость не изменила ей, добавила:
– Я люблю тебя. Давай попробуем еще раз.
Из-за дверей доносился бодрый перестук клавиш и злорадное хихиканье. Густав терпел минут двадцать, но потом не выдержал и вошел в гостиную. Второй кабинет в его доме стоял в ближайших планах, но пока его не было, Хизер работала здесь. Устроившись на диване, она азартно терзала клавиатуру ноутбука.
– Ты так веселишься, что по всему дому слышно, – пожаловался Густав. – Мне можно прочесть?
Хизер поморщилась.
– Вообще-то полработы не показывают, но если ты страстно поцелуешь меня в ухо…
Густав с готовностью исполнил ее заказ и начал читать:
«Автор чудовищно косноязычен, особенно когда речь заходит о человеческих чувствах. Чтобы не быть голословной, привожу примеры:
«Она хватала руками его голые плечи, теребила высокие скулы…»
«Она знала это, как если бы он озвучил это вслух…»
«От торжества момента ее сердце застучало сильнее…»
«Ее взгляд встретился с глазами принца, и она почувствовала, что ее сердце просится наружу…»