– Скажи, – проговорил я, поднимая глаза от учебника. – Почему ты так хочешь, чтобы я прочитал твои мысли?
– Потому… – Натаниэль смутился, пытаясь вспомнить ответ, придуманный заранее на случай, если я спрошу нечто подобное. – Потому что, если у тебя получится, это будет… волшебно.
Я снова невольно поразился детскости его суждений. Удивительно, но он, похоже, совершенно не осознавал, насколько это страшно, когда кто-то может проникнуть в твои самые сокровенные мысли, их беспрепятственно читать и управлять ими. Я бы никого не пустил в свою голову добровольно и уже тем более не стал бы так упорно настаивать на том, чтобы кто-то учился читать мои мысли.
– И что, хочешь сказать, у тебя нет никаких секретов? – усмехнувшись, крайне язвительно уточнил я.
– Ну… надеюсь, я не буду думать о чём-то ужасном, – уклончиво ответил Натаниэль, на самом деле отлично понимая, что я имею в виду. – Но знаешь, если бы кто-нибудь мог узнать обо мне всё, я не против, чтобы это был ты.
– Ладно, только не устраивай сцен.
Я улыбнулся той торжественности, с которой Натаниэль произнёс последнюю фразу, и, невольно подумав о нашем недавнем разговоре на лестничной площадке, добавил, в полушутку припоминая ему то, что он не сказал, что живёт в доме, на крыше которого мы познакомились:
– Что, прямо совсем нет никаких тайн?
Вместо того чтобы улыбнуться в ответ, Натаниэль недоверчиво посмотрел на меня и сказал:
– Я пишу книгу, – таким тоном, как будто никогда не говорил мне об этом. – И я бы очень хотел, чтобы ты первым прочитал её.
Удивительно, но это решение как будто далось ему гораздо сложнее, чем осознание того, какие непредсказуемые вещи я могу увидеть, попав к нему в голову. Это было неправильно, как будто Натаниэль не боялся, что я разочаруюсь в нём самом, но не хотел, чтобы мне не понравилась его книга.
– Мне понравится, – сказал я уверенно. – Я ведь уже люблю её. С самой первой главы.
– Помнишь, когда я нечаянно написал тебе. Прислал кусочек другой книги. Я ведь мог быть кем угодно. Что, если бы я оказался, например, девочкой?
– Не думаю, что это многое изменило. В любом случае ты был самим собой.
– Собой? – немного вопросительно произнёс Натаниэль, как будто на секунду забыл значение этого слова. – Меня пока ещё не существует.
– А я, по-твоему, существую?
– Да, – без тени сомнения ответил он. – Ты пережил столько трагедий, что хватило бы на нескольких меня. Но мы здесь, и мне безумно сложно представить, какой путь ты прошёл в одиночестве, чтобы стать тем, кто ты есть сегодня.
Я опустил глаза:
– Да, возможно, я стал собой. Но ты тоже, несомненно, существуешь. И наше отличие в том, что в твоей жизни было ровно столько боли, чтобы ты смог остаться самим собой. А остаться собой гораздо сложнее, чем стать кем-то. Понимаешь?
Мы замолчали, а потом Натаниэль тихо попросил:
– Может быть, ты снова попробуешь прочитать мои мысли?
Я вздохнул, в первое мгновение собираясь отказаться. Но вместо того, чтобы ответить отрицательно, я сказал крайне серьёзным тоном: «Хорошо, но только один раз», отлично понимая, что всё зависит не столько от Натаниэля, сколько от меня самого.
В голове пронеслись тысячи мыслей одновременно, когда я поймал его сосредоточенный взгляд. И хотя у меня не было никаких сомнений, где-то в глубине сознания я очень боялся, что, если ничего не получится, Натаниэль и в жизни разочарованно спросит: «Снова не вышло, да?», воплощая в реальность самый страшный момент моего побежденного сна.
Но почему же я не могу прочитать мысли Натаниэля?
Я не могу прочитать его мысли, потому что…
Он – это Я.
Он – это Я. А Я – это Он.
Да, всё очень просто: мне не нужно пытаться влезть в мысли Натаниэля – достаточно заглянуть внутрь самого себя. Это и есть ответ.
– Дай мне руки.
Натаниэль быстро протянул вперёд свои холодные ладони, и я, стараясь не думать о том, как это, должно быть, странно смотрится со стороны, осторожно сжал его руки и закрыл глаза.
Голоса в голове заговорили одновременно, но всего через секунду стихли, а я изо всех сил всмотрелся в черноту вокруг. Ничего не было видно. Меня окружала абсолютная темнота, но сквозь неё я вдруг почувствовал, что согреваю ледяные пальцы Натаниэля холодным теплом своих рук.
Это было настолько необыкновенное ощущение, что мне даже стало казаться, что наши ладони светятся. Удивительно, но этот свет я мог видеть даже сквозь закрытые веки. Мне захотелось следовать за ним, словно это нежное сине-голубое пламя могло показать мне путь в абсолютной черноте, которая не выпускала из своих лап лучи видимого спектра так, как это делает человеческий зрачок.
Я почувствовал, что нахожусь в двух местах сразу: одна часть меня всё ещё сидела, взявшись за руки с Натаниэлем, а другая больше всего на свете хотела научиться думать одновременно с ним.
На одну секунду мне показалось, что я никогда больше не смогу вернуться назад. Но куда именно «назад»? Я ведь не переставал быть собой, всё ещё находясь в собственной голове. Ну или в той, которую Натаниэль согласился одолжить мне ненадолго.
От этой немного язвительной мысли на моём лице появилась привычная саркастическая улыбка. Я посмотрел под ноги и увидел, что иду по разноцветным шершавым плиткам правильной формы. Они лежали в несколько рядов, создавая причудливый рисунок своим необычным расположением. Так выглядели мысли Натаниэля.
Я постарался уловить какую-нибудь закономерность в этом чередовании прямоугольных поверхностей огромных предметов, уходивших своим основанием куда-то в глубину. Казалось, мне уже когда-то приходилось их видеть, потому что головоломка, простирающаяся у меня под ногами, была одновременно невероятно загадочной и безумно знакомой. Я закрыл глаза, пытаясь восстановить образы из настоящего мира, но даже так продолжал видеть всё вокруг.
На самом деле я шёл вовсе не по шершавым плиткам, как мне показалось вначале, а по корешкам книг, стоящих на воображаемой полке в глубине сознания Натаниэля. И двигался я не привычно вперёд, а вертикально вверх.
Это было неправильно, настолько неправильно, что у меня закружилась голова, а плоскость, в которой я находился, резко наклонилась, принимая почти горизонтальное положение.
Не удержав равновесия, я упал на спину и покатился словно с горки, навстречу приятному свечению впереди.
Стараясь хотя бы немного замедлить падение, я схватился за одну из книг, которая с удивительной легкостью выскользнула с полки.
Как в сказке про Алису в Стране чудес, я внезапно стал гораздо выше ростом, потому что книга с легкостью уместилась в моих руках. Она была совершенно невесомой и как будто являлась продолжением всего вокруг и меня самого. Я не мог бы сказать, какого цвета была её обложка, или описать форму и материал, из которого она была бы сделана в настоящем мире.
Я зажмурился от яркого света, ослепившего меня кристальной белизной книжных страниц. В первую секунду я не мог различить ничего, кроме него, борясь с желанием отвернуться или закрыть глаза рукой.
В присутствии этого света невозможно было быть плохим, потому что он прожигал насквозь своей чистотой.
Мне показалось, что страницы наполнены только им, но всего через несколько мгновений я уже мог различить тонкие сверкающие линии, из которых состоял этот свет.
Осторожно дотронувшись до них, словно до струн, я заставил поверхность листа дрожать подобно водной глади.
От моих прикосновений тонкие полосочки, напоминающие нервные импульсы, вдруг перестали беспорядочно сверкать, превращаясь сначала в трудно различимые, а потом во вполне читаемые буквы – мысли и воспоминания Натаниэля обрели графическое выражение.
Удивительно, но они были написаны на знакомом мне языке без пробелов и знаков препинания. Каждое такое слово являлось чем-то большим, чем просто набором символов, которые могли быть озвученными таким, как я.
Это был Огненный Язык Жизни, на котором, вероятнее всего, писалась история Видимой Вселенной, и часть этой истории, заключенной в Натаниэле, я пытался прочитать, вообразив себя кем-то, способным понять его божественное начало.
Но, к сожалению, я давно разучился понимать Огненный Язык, и поэтому, глядя на сияющие буквы, я произнёс тихо:
– Натаниэль, я не понимаю.
Мои слова звякнули и исчезли, утонув в одной из страниц книги, а всего через секунду символы на ней начали становиться понятными, превращаясь в текст, написанный теперь уже на языке, на котором я попросил у Натаниэля о помощи.
Я посмотрел на белые страницы, заполненные сменяющими друг друга картинками, словно передо мной был короткий фильм, поставленный на повтор. Он был довольно странным, а многие важные детали ускользали куда-то, как это обычно бывает во сне.
Первым, что я увидел, был красный автомобиль, скользящий по шоссе сквозь проливной дождь. Этот дождь, как и сама машина были как будто игрушечными или словно частично дорисованными моим воображением или воображением Натаниэля.
На заднем сиденье в детском кресле сидела Алиса. Мужчину за рулем, точно так же, как женщину на пассажирском месте, я не имел возможности разглядеть, хотя точно знал, что это были родители Алисы.
Кажется, они о чём-то говорили между собой, пока она смотрела в окно. Почему-то эти люди называли свою дочь Александрой.
Девочка выглядела почти так же, какой я видел её совсем недавно. Это было странно, потому что события, разворачивающиеся перед моим внутренним взором, происходили около двух лет назад. И, естественно, она должна была быть значительно младше.
Я услышал громкий звук бьющегося стекла, удар и вспышки света. Раздался плач, который быстро стих.
Дождь смывал кровь с лобового стекла, а искалеченная машина дымилась, развернувшись почти на сто восемьдесят градусов вокруг своей оси.
Два человека погибли. Алиса осталась жива.