Я открыл глаза, чувствуя, что держу Натаниэля за руки, сцепив мертвой хваткой вспотевшие ладони.
– Получилось, – не дожидаясь вопроса, прошептал я. – У нас получилось.
Мне стало невероятно радостно, и я, засияв разноцветными искрами, вскочил на ноги, а Натаниэль не менее восторженно произнёс:
– Ты понимаешь, что это значит?
Конечно, я понимал. Мне хотелось сказать ему, что я справился, что впервые не подвёл его.
Я не знал, как выразить то, о чём думал в эти секунды. Всё произошедшее казалось мне невероятно важным, как будто впервые со дня нашего с Натаниэлем знакомства я по-настоящему оправдал то значение слова «особенный», которое он вкладывал в этот термин.
Натаниэль прижал руки к голове, словно она внезапно заболела:
– Ну, тогда поехали прямо сейчас?
– Поехали… куда?
– В больницу.
– В больницу? – Я грустно усмехнулся, предательски подумав, что с самого начала нашей дружбы Натаниэль хотел лишь изучить меня как интересного пациента, а потом сдать настоящим специалистам.
Фаллен? Контроль на расстоянии? Чтение мыслей?
Это же блестящее начало карьеры психиатра.
Я даже мысленно похлопал гениальности его плана, а потом сказал, нечаянно сделав ударение на слово «сейчас»:
– Уезжай, я никуда сейчас с тобой не поеду.
– Да, точно, нас не пустят, – кивнул Натаниэль, посмотрев на экран телефона. – Уже поздно, да и сегодня выходной, наверно, остались только дежурные.
– Так… ты хочешь поехать к моему папе, – я вздохнул, понимая, что на самом деле он имел в виду. – К Александру, а не…
– А не… куда? – Натаниэль наклонил голову набок и проницательно посмотрел на меня.
Я ничего не сказал, расстроенно отвернувшись. К счастью, он тоже не стал продолжать эту тему, хотя было видно, что ему интересно, о чём я подумал.
– Почему Александра? Почему Александра, а не Алиса?
В первое мгновение мне показалось, что Натаниэль спросит меня в ответ: «Откуда ты знаешь?» – и если бы он произнёс нечто подобное, то я, наверно, либо рассмеялся, либо сказал бы безумно саркастическим тоном что-то вроде: «Ты издеваешься?»
Похоже, Натаниэль прочитал всё это на моём лице и, вздохнув, проговорил:
– Это всё сложно. Ты видел аварию, да? – Я кивнул, хотя в этом не было необходимости. – В тот день был сильный туман из-за ливня, а машина, в которой погибли родители Алисы, – красного цвета. Это совсем немного. Даже не воспоминания, а то, что рассказали мне и маме с папой. Они давно хотели взять приемного ребенка, но раньше мы жили в очень маленькой квартире и об этом не могло быть и речи. А потом мы переехали сюда и решили, что нас теперь будет четверо. Правда, я думал, что мама хочет ещё одного сына. С самого детства знал, что моего брата обязательно будут звать Александр. Но оказалось, – он хитро улыбнулся, – что так будут звать мою сестру, а брата совсем по-другому. Ну, ты и сам знаешь.
Я улыбнулся, оценив ироничность ситуации.
– Помнишь, я говорил, что имя имеет огромное значение, – Натаниэль снова посерьёзнел, засияв удивительно холодными цветами. – Оно как частичка настоящего, прошлого и будущего одновременно. И мы с Александрой придумали игру, сочинив новую историю. Я не мог изменить её прошлое, но у нас впереди было будущее, и я хотел, чтобы сестра тоже поверила в него. Знаешь, по-детски. И Александра стала Алисой, а я – Натаниэлем, – он улыбнулся. – Скажи, а когда ты видел Огненный Язык Жизни, на нём были написаны имена?
– Да, – немного удивленно подтвердил я. – Их можно было увидеть, если кто-нибудь обращался к человеку, используя подходящий набор звуков.
Я представил, как загоралось мамино сияние, когда отец называл её по имени, и как сам я сверкал, если кто-то произносил имя Лев. Это были хорошие и давно забытые воспоминания.
– Знаешь, всё-таки я бы очень хотел научиться читать на Языке Жизни, как ты.
– По-моему, тебе это совершенно не обязательно, – я рассмеялся, вспоминая сияющие буквы, из которых состояла книга в голове Натаниэля. – Ты и так на нём думаешь. Пожалуй, именно на Огненном Языке Жизни и написаны настоящие книги. В них есть музыка Вселенной. Поэтому их все понимают, только каждый по-своему.
– Значит, я Настоящий Писатель, – тихо произнёс Натаниэль.
– Я знал это с самого первого дня. Никаких сомнений.
– Слушай, а ты пойдешь завтра фотографироваться на выпускной альбом? – внезапно переводя тему, спросил он.
Я отрицательно покачал головой:
– Нет, не имею никакого желания.
– Я тоже, – с забавной интонацией проговорил Натаниэль. – Но давай всё-таки пойдем. Сфотографируемся вместе? Пусть у тебя останется хоть что-нибудь хорошее на память о школе.
– Что, хочешь стать моим лучшим воспоминанием за последние одиннадцать лет? – улыбнувшись, язвительно уточнил я.
– Нет, я лишь хочу, чтобы Вселенная запомнила нас, пока мы оба здесь: ты часть Бесконечности, я часть Бесконечности. И сегодня – время сиять.
– Ладно-ладно, – я рассмеялся, глядя на звёздочки, появившиеся в глазах Натаниэля. – Я сфотографируюсь с тобой.
Как я и ожидал, на следующий день действительно похолодало, а солнце спряталось за серыми тучами. Мы вышли из опустевшей школы почти последними, каким-то чудом избежав встречи с Драшовым.
Вдохнув полной грудью запах промокших улиц, я уверенно шагнул навстречу летящим с неба холодным каплям, ни секунды не сомневаясь в том, что Натаниэль, так же как и я, выйдет под дождь. Но за спиной что-то щёлкнуло, а потом над моей головой возник зонтик, в одно мгновение закрывший весь обзор.
Из-за косого ветра капель на мне было ничуть не меньше, чем если бы я шёл без зонта, а вся вода лилась со спиц прямо на Натаниэля, безуспешно пытавшего спрятать меня от дождя.
И я даже не знал, что злило меня больше: неуместная забота, о которой я снова его не просил, или то, что Натаниэль уже промок в миллион раз сильнее, чем я.
Искренне подождав, пока ему самому надоест, я посчитал про себя до тридцати, отмеряя каждый шаг ударом затылка о край зонтика. Натаниэль, конечно, и не думал сдаваться, как обычно упорно претворяя в жизнь то, что задумал.
– Всё, хватит, – я вылез из-под зонта, больно зацепившись волосами за спицы. – Я не сахарный. Если тебе нравится ходить под крышей – ходи, а я обойдусь.
Натаниэль опустил глаза, словно невольно прячась от меня за раскрытым зонтом.
– Да-да, вот так, – примирительным тоном добавил я, потирая затылок. – Я люблю мокнуть под дождем. И вообще, кто из нас Настоящий Писатель? – Натаниэль удивленно и внимательно посмотрел на меня. – Разве не ты должен учить меня гулять под дождем, как в детстве?
– Как в детстве, уже не получится, но зато можно, как в твой день рождения, – он рассмеялся. – Может, стоит опять пойти ко мне.
– Да, снова самый подходящий вид, чтобы идти в гости, ага.
– Подходящий, – уверенно произнёс Натаниэль, делая вид, что не замечает нотки сарказма в моём голосе.
Дверь в комнату захлопнулась, и мы с Фалленом остались в приятной тишине.
Забавно, но я впервые оказался в комнате Натаниэля. Она была настолько маленькой, что кровать и стол были сдвинуты вплотную, а роль шкафа играли несколько вешалок за дверью и большой ящик для вещей под кроватью. Наверно, если бы Алиса была мальчиком, то детскую комнату не пришлось бы делить дополнительной стеной на две поменьше.
В любом случае у Натаниэля было очень уютно – я вдруг словно оказался на чердаке под крышей какого-нибудь дачного домика, полного тайн и волшебства, а не на шестом этаже обычной девятиэтажки.
Справа от меня на стене висела фотография: разводной мост над Невой, сверкающий десятками огней, отраженными в ночной воде. Она состояла из пазлов, наклеенных на картонную основу, но была собрана не до конца: несколько десятков кусочков отсутствовало, словно они выпали и потерялись или просто никогда не были частью этой фотографии. Я несколько мгновений поискал их глазами, но, конечно же, не нашёл.
Честно говоря, если бы они действительно потерялись, я бы не отыскал их, даже если бы внимательно осмотрел всю комнату, потому что вокруг царил ужасный беспорядок: на кровати грудой валялись разные вещи, а книги и тетради на столе лежали вперемешку.
Мне безумно захотелось убраться, и я, почему-то совершенно не подумав о том, что мои действия могут обидеть или расстроить Натаниэля, начал наводить порядок.
Книги и учебники выстроились аккуратной шеренгой вдоль подоконника, а ручки и тетради отправились в полупустой ящик стола. Все чистые листы бумаги я сунул в голодный принтер, а те, на которых было что-либо написано, отложил в отдельную стопку. Крошки, вытряхнутые из клавиатуры, я высыпал в мусорную корзину и взял в руки довольно тяжелую фиолетовую папку.
Первая страница, вставленная в неё, была просто белой, и я открыл папку посередине, чтобы убедиться, что все остальные листы тоже чистые.
До того как в дверь в комнату бесшумно распахнулась, я успел понять, что держу в руках натаниэлевскую книгу, почему-то до сих пор безымянную, но уже состоящую не из одного десятка глав. Книгу, которую я не должен был находить без его согласия – Натаниэль сам должен был мне её показать.
Я быстро положил папку на место и сел на кровать, как будто невольно пытаясь спрятать книгу за спиной.
Натаниэль протиснулся в комнату, изо всех сил стараясь не разлить содержимое двух чашек, которые осторожно нёс в руках.
– Что это, чай?
– Да, чёрный, без сахара.
– Терпеть не могу чай. – Я отвернулся и, не зная, что ещё сказать добавил: – Сделай… сделай мне кофе.
– Кофе? – Натаниэль поставил обе чашки на стол, понимая, что настоящая причина моего недовольства – вовсе не ненависть к чаю.
Мы оба отлично знали, что кофе – это последнее, что мне стоило бы просить. Хуже мог быть только кофе с сахаром и шоколадом.
– Ты уверен? Вдруг ты тогда всё здесь снова разрушишь? И смысл тогда было убираться?
Я невольно улыбнулся его последней фразе, а потом протянул Натаниэлю фиолетовую папку. Он окинул удивленным взглядом сначала меня, а потом свою книгу и сказал то, что я никак