не ожидал услышать:
– Ты уже прочитал?
Мысленно прикинув объем текста и время, которое Натаниэль отсутствовал, я произнёс, не зная, говорить это с иронией или просто с улыбкой:
– Нет, я ведь не умею читать со скоростью десять тысяч слов в минуту.
– Ну ладно, – он пожал плечами так, словно мы говорили о чём-то совершенно не важном. – Это даже хорошо, потому что она ещё не до конца готова, но, если хочешь, возьми её вечером с собой и прочитай дома то, что уже есть.
– А почему только вечером?
– Потому, что сейчас мы можем поехать к Александру. Мой папа хочет отвезти нас на машине. Поедем? Возможно, сегодня ты наконец сможешь найти ответы на вопросы.
Александр сидел не у окна, как в прошлый раз, а на кровати, устремив потускневший взгляд куда-то в бесконечность, начинающуюся с бледно-зеленой стены.
Его скулы, казалось, стали ещё острее из-за того, что на этот раз он был чисто выбрит.
Я медленно опустился рядом с папой, снова стараясь разглядеть в его внешности хоть какие-нибудь черты нашего сходства, но все попытки были тщетными – я видел только усталого и невероятно худого человека с правильными чертами лица. Александр был тенью меня, себя и, кажется, всего мира, который как будто замирал, отражаясь в его пустых глазах.
Я беспомощно сжал папины тонкие пальцы в своих, невольно удивляясь тому, что в его абсолютно идеальных руках всё ещё сохранилось тепло, которое я мог не только чувствовать, но и видеть – в сиянии вокруг наших ладоней.
Долгое время мне не удавалось поймать взгляд холодных голубых глаз, но когда я наконец заглянул в их равнодушную темноту, то мгновенно провалился в самую глубину бездонных зрачков.
На этот раз всё было одновременно и сложнее, и проще. Мне не было весело и совершенно не хотелось отдавать жестокие и бессмысленные приказы; не хотелось, наверно, потому, что я не чувствовал власти над сознанием Александра. Сколько я ни кричал в пустоту, он не слышал моих вопросов, словно я обращался лишь к тишине, по собственной воле оказавшись в безмолвной ловушке.
Только теперь я смог до конца оценить степень доверия Натаниэля, который изо всех сил старался мне помочь прочитать собственные мысли. Александр же до сих пор даже не догадывался о моём существовании.
Вместо того чтобы испугаться, я вдруг ужасно разозлился, понимая, что упускаю последний шанс узнать что-нибудь о своем прошлом и о прошлом папы. Сжав зубы, я мысленно приказал: «Ответь мне. Немедленно».
И меня услышали.
Всего через мгновение чернота сменилась белым светом, который исходил словно от огромного количества невидимых ламп. И без того невероятно яркий, он тысячи и тысячи раз отражался в зеркалах, которые занимали всё пространство вокруг.
Из стеклянных глубин на меня посмотрели миллионы голубых глаз: с удивлением, со страхом, с надеждой.
Мысли, подобно неуловимому свету, десятки раз отражали друг друга, навсегда пропадали в зеркальном лабиринте вокруг меня, искажаясь и теряясь.
Чувствуя себя загипнотизированным бесконечным сиянием, я подошёл вплотную к одному из зеркал правильной формы и, отразившись в нём во весь рост, сказал:
– Папа, я не понимаю.
Наверно, я ждал, что в зеркале появятся какие-нибудь символы или что моё отражение заменит картинка из мыслей и воспоминаний.
Но ничего не произошло. Совсем ничего.
Если бы пространство вокруг меня умело смеяться, оно бы обязательно громко издевательски расхохоталось.
Лампочки замигали, и я почти физически ощутил, как мало у меня времени.
Совершенно не представляя, что нужно делать, я приложил руку к зеркалу. Но вместо того, чтобы, как в физическом мире, дотронуться до его глянцевой поверхности, моя рука провалилась в глубину, и я ощутил прикосновение пальцев, которые крепко сжались вокруг моего запястья подобно наручникам.
Старясь высвободиться, я потянул руку на себя, и отражение без усилий сделало шаг вперед.
Всё происходящее подозрительно напоминало мой сон. Но я не спал. И на этот раз у меня не было ещё одной попытки.
Но, к счастью, передо мной стоял вовсе не Второй Я, с которым мне предстояло сразиться, а Александр.
Без сомнений это был именно он. Во взгляде ярких голубых глаз моего восемнадцатилетнего папы читалась удивительная решимость, скрывающаяся за непривычной мне мягкостью и бесконечным упорством, которое я иногда видел в Натаниэле.
– Здравствуй, – тихо произнёс я.
– Это… это ты, – прошептал Александр, дрожащими руками обнимая меня за плечи с такой радостью, словно ждал моего прихода каждый день все эти восемнадцать лет.
– Расскажи, что произошло с нами, – спросил я, делая шаг назад.
– Нет, это ты расскажи мне. Ты… ты молчал столько лет.
– Рассказать? Что именно? – удивлённо переспросил я.
– Как там Анна? Почему она так давно не приходит?
– Мама умерла десять лет назад.
– Умерла… – Александр на мгновение закрыл глаза, а потом вдруг улыбнулся. – Значит, мы скоро встретимся с ней. Я… я так скучал, ты не представляешь.
– Я тоже скучаю, – прошептал я, невольно наблюдая за тем, как по щекам Александра катятся прозрачные слёзы.
– Но, – он посмотрел на меня. – Ангелина ведь жива? Она окончательно выздоровела? Она помнит меня?
Я кивнул и сказал немного растерянно:
– Но она, кажется, очень сердится на тебя…
– Да, по-другому и не может быть. Если… если она что-то нечаянно выяснила. – Александр замолчал на мгновение. – Это ведь только часть. Она не знает главного.
– Я тоже не знаю, – перебил я, снова ощущая, как мало времени у нас осталось на этот разговор. – Я ведь ничего не знаю. Или не помню. Только… только сны из детства. И музыку. И…
– Анна мечтала о том, чтобы у нас был невероятный ребёнок, – как-то по-особенному глядя на меня, произнёс Александр. – И ты удивительный. Прости, но я не смогу тебе рассказать, что произошло.
– Как же мне тогда узнать правду?
– Однажды ты сказал мне, что Вселенные пересекаются.
– Нет, – я испуганно отшатнулся, понимая, какой именно смысл скрывается за безобидными словами. – Нет, ты не можешь умереть.
– Ты найдешь ответы, увидев всё своими глазами. Но я не знаю, сможешь ли ты вернуться назад. В своё настоящее, чтобы… чтобы рассказать Ангелине, каким я был на самом деле. О том, что я боролся. Пожалуйста, пусть она запомнит меня таким, каким знала в детстве. Передай ей, если, конечно, она захочет слушать, что я люблю её.
– Хорошо, – кивнул я.
У меня было всего несколько мгновений, чтобы сделать окончательный выбор, оставаться ли мне в умирающем сознании Александра, чтобы увидеть всю историю с самого начала, или вернуться в настоящий мир.
Отлично понимая, что я больше никогда не смогу стать самим собой, я бросил прощальный взгляд на собственное отражение в зеркале. Оно посмотрело на меня с удивительно веселым выражением лица, а потом невероятно легко шагнуло к нам с папой – это был Второй Я, почему-то снова поступающий вопреки моим решениям.
– Останусь я, – уверенно и безапелляционно сказал он, показывая мне язык. – Но не радуйся особо, я – это всё равно ты. И я ещё вернусь.
Александр посмотрел на нас и, совершенно не удивившись, произнёс:
– Ты найдешь меня. Научись слушать тишину, потому что с неё начинается музыка. Так же, как с молчания начинаются ответы.
Ещё секунду я видел себя и папу, стоящих среди зеркал, бьющихся на тысячи осколков, а потом, сделав над собой усилие, я открыл покрасневшие от слёз глаза.
Если Вселенные пересекаются, то… где заканчивается будущее и начинается прошлое?
Где заканчиваются вопросы и начинаются ответы?
Где заканчиваются сны и начинается реальность?
Где заканчиваюсь я и начинается остальной мир?
Где заканчивается тишина и начинается музыка?
Музыка? Да, моя музыка из детских снов. Прекрасная и неуловимая. Я следовал за ней, назад сквозь время, растворяясь в бесконечном пространстве и прислушиваясь к звучанию тишины.
Удивительно, но тишина действительно была наполнена молчанием десятков тысяч голосов. Я никогда в жизни не слышал ничего более громкого.
Мир простирался передо мной, сияя миллионами историй. Но я не мог коснуться их даже на мгновения, как в детстве, теряясь и забывая, кто я и зачем пришёл.
Но я не был ребёнком. Ребёнком был кто-то другой. И я видел его сквозь время: голубые глаза, светлые волосы, смеющаяся улыбка и невероятно знакомое имя – Александр.
Взлёты, падения, книги, мечты, разбитые коленки – как давно забытые сны, интересные, но не важные.
Ещё один ребенок. Девочка. Ангелина.
И снова слёзы, объятие, ревность, улыбки, страхи, игры, дружба и… музыка.
Сияющая музыка. Удивительная и чистая.
Музыка, способная рассказать все истории, ответить на любые вопросы, передать миллион оттенков чувств. Музыка, рождаемая скрипкой Александра. В ней, без преувеличений, был весь мир одновременно: я прежний, я настоящий, я будущий, мама, сам Александр, Ангелина и Натаниэль.
Эта музыка была со всеми нами всегда.
Почти всегда.
– Я ненавижу себя, – Александр ударил кулаком по стене с такой силой, что на костяшках его аккуратных пальцев медленно выступили капельки крови.
Он с каким-то невероятным ужасом посмотрел на разбитую кисть, словно не мог поверить в то, что его идеальные руки могут выглядеть так же покалеченно, как остальное тело и душа.
– Я больше не чувствую музыку, – прошептал он обречённо. – Я больше не слышу её внутри. Это хуже, чем боль и пустота, хуже, чем умереть и исчезнуть, понимаешь? Я знал, что будет сложно, но я сделал и сделаю столько ужасных вещей, что больше никогда не смогу играть на скрипке. Никогда.
В этом «никогда» было столько сожаления и печали, что я впервые по-настоящему почувствовал степень отчаяния моего восемнадцатилетнего папы.