Он больше не плакал, а только тяжело дышал, уставившись усталым взглядом в одну точку.
Я видел удивительно мало света вокруг него, словно кто-то потушил некогда яркое сияние, оставив лишь бледный, едва различимый отблеск.
– Но ты не должен знать о них, я прошу тебя. Мне нужно преодолеть это в одиночку. Я… я должен, – не веря самому себе, проговорил Александр.
– Ты обещал, что я смогу узнать правду.
– Обещал? Когда?
– Знаешь, Вселенные пересекаются. Для меня это прошлое, для тебя будущее. Возможно, я здесь, чтобы спасти тебя.
– Нет, никто не должен спасать меня, – Александр отрицательно покачал головой. – Когда я решил, что Ангелина будет жить, то абсолютно точно знал, что в обмен на её спасение придется отдать часть меня. Я хочу, чтобы так было, и это мой окончательный выбор. Я ни мгновения не жалею. Но, наверно, я бы хотел, чтоб мне было одиноко или страшно, потому что каждый день я совершаю ужасные вещи, которые уже давно должны были сломать меня. Но я боролся и думал, что справлюсь, справлюсь ради Ангелины, мамы… не знаю… тебя и меня. Да, я ещё не стал таким, как они, и не умер. Но… – он вытер глаза от слёз. – Но кто бы мог подумать, что вместо того, чтобы рано или поздно потерять самого себя, как остальные, я сломаю нечто большее. Если я не смогу играть, если я больше никогда не услышу музыку в груди, то что от меня останется?
– Но…
– Но я не жалею. Мне безумно повезло. Эта… работа. Она спасает жизнь Ангелине, потому что никто, кроме меня, не захотел за неё бороться. Отец был прав, такому ребёнку, как я, невозможно заработать большие деньги за несколько месяцев. Скажи, ты, конечно же, видел моё отчаяние в тот день, когда он сказал, что наша семья не согласится на дорогостоящее лечение Ангелины, если его предложат? Я ведь тоже не верил тогда, что смогу найти такие деньги. А потом появился Марат. Я… – он запнулся. – Я не хочу рассказывать тебе о наркотиках и алкоголе… Это… это страшно. Но страшнее то, что они только помогают выжить и забыться между бесконечными днями. Я… я милый. Я красивый. Я нужен им. Многие готовы платить огромные деньги, чтобы получить меня хотя бы на несколько часов. Это сказка. Страшная сказка о том, что такое ответственность, – он улыбнулся сквозь слёзы. – Моя короткая сказка о жизни, любви и смерти. Но знаешь, она скоро закончится – я начинаю забывать, каково это – любить, поэтому… поэтому, пока ты здесь, будь с Ангелиной. Люби её за меня и береги, ладно? Я так хочу, чтобы рядом с ней был кто-то, кому по-настоящему не всё равно.
Обещаю.
Ангелина не плакала. Больше не плакала.
Мы слушали вместе с ней, как пиликает аппарат, снимающий кардиограмму, и смотрели в окно, наблюдая за тем, как медленно садится июньское солнце.
Она думала о том, что закат – это смерть, а я – что ночью на небе будут звёзды. Наши звёзды.
Я научился рассказывать о них Ангелине. Совсем не так, как Александру, а без слов. И она слышала меня. Я говорил ей обо всем, что знал сам: о дожде и снеге, об Огненном Языке Жизни, о лошадях, о путешествиях во времени и даже о нас с Натаниэлем.
Ангелина никогда не задавала вопросов, а только внимательно слушала меня сквозь холодные сны и равнодушную реальность. Она ни с кем больше не говорила. У неё не было сил на это.
Их с Александром отец появлялся в больнице лишь дважды: когда Ангелину привезли в тяжелом состоянии в реанимацию и спустя три месяца, когда назначенное лечение начало действовать.
Он так и не зашёл в её палату, а на вопросы врача лишь злобно огрызнулся почти так же, как он кричал на Александра, когда стало известно, что Ангелина умирает:
– 1000 долларов? Да как ты смеешь при мне говорить о такой сумме, поганец! Я, по-твоему, миллионер? Скажи, я миллионер? Или ты считаешь, что мне стоит работать не 12 часов в сутки, а 20? Отвечай!
– Я… я пойду работать, я продам все свои вещи.
– Какие ещё твои вещи? Которые я тебе покупаю? Ради которых твоя мать работает в две смены? А не хочешь ли ты ещё продать машину или нашу… ой, извини, твою квартиру, за которую мы должны еще 7500 долларов? Нет? Значит, закрой рот и не лезь туда, куда тебе не надо соваться.
– Но так ведь нельзя. Она моя сестра, и мне не все равно.
– Вот и делай, что должен делать брат: навещай в больнице, помогай маме. Будь уже мужчиной, наконец. Смирись с неизбежным.
Ни за что.
– Что, мальчик, нужны деньги? – Высокий худой мужчина с огромным рубином на большом пальце окинул Александра скептическим взглядом.
– Нужна работа.
– Сколько тебе лет? Шестнадцать?
– Мне восемнадцать, – довольно грубо поправил Александр, достойно отвечая на хамский тон, которым был задан вопрос.
Удивительно, но бесстрашная дерзость насмешила худого человека. Он достал дорогую папиросу из портсигара и, закурив, сказал:
– Меня зовут Марат, и я возьму тебя на работу. Что скажешь?
Александр посмотрел на курящего и сказал:
– Думаю, что откажусь. Вы мне не нравитесь, а главное, у вас нет таких денег, которые мне нужны, – он сверкнул глазами и развернулся, собираясь уходить.
– Я плачу 100 в месяц.
– Долларов?
– Можно и долларов, – худой человек снова рассмеялся. – Но тут будет все зависеть от того, что ты умеешь делать.
– Я многое могу и очень быстро учусь. Правда быстро.
– Не переживай, – Марат выпустил в лицо Александра струйку ядовитого дыма. – Я умею рассмотреть таланты. Не разочаруешь меня – сможешь купить себе тачку или свалить за границу с подружкой. Ты что-то говорил насчёт того, что я не смогу окупить твои расходы, – вынув папиросу изо рта, он сделал вид, что ему интересно. – Правда, боюсь, ты не справишься с работой. Обычно я не нанимаю случайных… мальчиков. Но сегодня, пожалуй, сделаю исключение. Ну так что, зарплата устраивает?
– Нет, не устраивает, – сердито проговорил Александр, одурманенный дымом папиросы.
– Неужели? И где же тебе предлагали больше?
– Нигде, – снова вдыхая ядовитый дым, проговорил мой восемнадцатилетний папа. – Вы предлагаете 100 долларов в месяц, если я вам подойду, но этого мало, мне нужно 1000 до первого июля.
– 1000 долларов. И ты даже не спросишь, какого рода работу я предлагаю? – В голосе мужчины зазвучали нотки иронии, но через секунду он как будто пожалел о том, что сказал.
Но Александр проигнорировал всё сказанное:
– Мне нужно оплатить операцию сестре. – Его глаза покраснели, а язык не хотел подчиняться.
– Что ж, в таком случае постарайся. А то малышка умрёт. Кроме меня, вряд ли кто-то заплатит тебе такие деньги за столь короткое время. – Худой человек снова слегка наклонился и подул дымом в лицо Александру. – Ты ведь сопляк. Очень везучий сопляк. Если твоя сестра хотя бы вполовину такая красивая, как ты, думаю, её стоит спасти. Ну что… ты согласен поработать на меня?
Александр глупо улыбнулся.
Конечно, согласен.
– Здесь нет никакого Александра. Понятно? Переступая порог моей студии, ты становишься моей игрушкой, как любой из здесь присутствующих, – худой человек с рубином на большом пальце дважды сделал акцент на слове «моей».
– Но…
– Вот договор с твоей подписью и число. Хочешь, прочти ещё раз вслух? Нет? Хорошо. А чтобы тебе было понятнее, я в первую очередь лишу тебя имени. Лександр… Всё же длинно. Лекс. Твое имя новое Лекс. Понятно? Правила такие: волосы не красить и не стричь – надо будет – тут всё сделают. Никаких татуировок без моего личного разрешения. Также нельзя драться. За лишние синяки или засосы я тебя по меньшей мере убью. Даже мои гримеры не всемогущи. И обязательно спать по ночам. Круги под глазами и усталость я не приветствую. – Марат взял Александра за подбородок, заставляя его слегка запрокинуть голову. – У тебя прекрасные глаза. Такие опасные. Я просто влюблен в них, – он наклонился к моему восемнадцатилетнему папе, словно собираясь поцеловать его в губы.
Александр отпрянул, напрягая все мышцы, и прошептал:
– Не трогайте меня.
Марат снова рассмеялся громко и весело, как будто Александр сделал что-то крайне смешное:
– А ведь и не скажешь, что ты такой недотрога. Обычно куколки ломаются уже через пару недель на моей работе…
– А я вам не фарфоровая куколка, – сверкая непередаваемой злобой, проговорил Александр.
– Что, думаешь, такая жизнь тебя не разобьёт? Одни осколки останутся. Это бизнес. Всё продается и покупается. Ты продаешься.
– Нет.
Марат удивлённо посмотрел на него, перестав смеяться:
– Ты ещё и споришь? Остальные слова пискнуть поперёк не смеют, а ты споришь со мной. Малолетка. Ты уже проиграл. Не лучше и не хуже всех, кто тут. Такая же красивая картинка, не более. Ты уже сломан. Я уже купил у тебя твоё имя. И ты не сопротивлялся. Не сопротивлялся, знаешь почему? Потому что ты хоть и гордый, но смышленый мальчик. А теперь я куплю у тебя поцелуй. Согласишься, я выплачу тебе необходимые 1000 долларов. Будем считать это… благотворительностью. А эмоции прибереги для своей мамочки. Здесь таким, как ты, разрешено только стонать и плакать. Потренируйся на досуге. На сегодня свободен.
Если вы заплатите полную стоимость до конца недели, то с 15 июня мы сможем приступить к лечению.
– Ты пришёл? – Марат впустил Александра в прокуренное помещение. – Неужели ты все-таки продаешься? 1000 долларов, дорогая игрушка, не находишь? Мои остальные мальчики так много не зарабатывают. Выходит, ты всё-таки лучше их, раз столько стоишь, но… ведь интересно получить что-то недоступное, а тебя оказалось купить проще, чем я думал.
Александр молчал, сначала яростно, но с каждой секундой все больше бледнея.
– Ладно, уходи, – худой мужчина с рубином на большом пальце затянулся очередной папиросой, наполняя и без того опьяняющий воздух новой порцией какого-то неизвестного яда.
Мой восемнадцатилетний папа не пошевелился.
– Уходи, – курящий, казалось, разозлился. – Проваливай, тебе говорят.
– Вы правы, – Александр сжал зубы и посмотрел в глаза Марату. – Только вы не сломали меня. Нет. Вы убили меня. Уничтожили. Я ненавижу себя. Моя семья возненавидит меня, когда узнает. Моя сестра возненавидит меня, – он беззвучно закашлялся, как будто от дыма, пытаясь скрыть слёзы. – Я уже умер. Поэтому меня нельзя купить. Я с первого дня знакомства с вами продал свою жизнь, и теперь я уже ничего не стою. Поэтому я должен спасти сестру. Меня уже нет, но она должна жить.