Увидев нас, передний вскинул ладонь к берету.
– Командир патруля французского легиона лейтенант Лефевр! Приветствую, господин майор!
– Салют, мушкетеры! – Томилин пожал лейтенанту руку и вдруг вскрикнул от боли. На его пальце выступила капля крови. – Ты чего творишь, лейтенант?!
– Прошу простить, господин майор! Распоряжение по сектору. – Лефевр поднес к глазам нечто вроде брелка с торчащим из него коротким шипом. – Все в порядке! Прикажете также подвергнуться анализу?
– В другой раз, – буркнул Томилин, облизывая палец. – А в честь чего проверка?
Лейтенант помрачнел.
– У нас вчера двоих увели. В том числе полковника Вилье…
– Не может быть! – Томилин резко повернулся и посмотрел в ту сторону, где солнце падало в просвет между домами. – А, черт! Бедный Шарль…
Лефевр покивал.
– Через два дня полковник должен был улететь на материк… – Он снова козырнул. – Мне нужно идти. Будьте осторожны, господин майор. Этот сектор больше не может считаться безопасным. Не стоит патрулировать его с новобранцами…
Французы ушли.
– С новобранцами, – проворчал Свиридов тихо, чтобы не слышал майор. – Штаны бы сначала надели, дембеля с понтом! И где это они научились так чисто шпарить по-нашему? – прибавил он громче.
– По какому это, по-вашему? – рассеянно спросил Томилин, думая о чем-то своем.
– Ну, по-русски. Ведь без малейшего акцента! Если бы не форма, так прямо свои!
– Тут все свои, – оборвал его майор. – И французы, и американцы, и немцы. И остальные. Все в одной лодке… Кстати, чтоб наперед ты знал, боец: говорил-то он по-французски.
– То есть – как? – Свиридов посмотрел на майора с опаской. – Виноват, не понял…
Томилин посуровел лицом.
– Все, отставить разговоры! Кругом марш! Возвращаемся в расположение части. С таким отрядом тут делать нечего…
– А я считаю, ему просто в лом было пешком топать! – заявил Свиридов, садясь на койке. – Вот он и намотал нам лапши на уши – про границу да опасность. А сам просто в дежурку торопился, к домашним котлетам!
Казарма мирно похрапывала, только в дальнем углу кто-то криворукий все никак не мог пришить подворотничок. Дедовщины тут не было, дедов вообще держали отдельно, и были они какие-то тихие. Пуганые, что ли? В общем, заткнуть Ваньку было некому.
– Про опасность не Томилин говорил, – все-таки возразил я. – Это француз предупреждал.
– Да какой там, в задницу, француз?! – отмахнулся Свиридов. – Ты что, серьезно поверил, что эти клоуны – иностранцы?
– А кто?
– Да самые обыкновенные ролевики! Знаешь, такие придурки, что сами себе шьют форму и бегают с игрушечными автоматами. Ты, кстати, автоматы видал у них?
– Ну…
– Может, марку назовешь? – Ванька прищелкнул языком. – То-то! Нет такой марки! Фуфло пейнтбольное!
– Да откуда здесь ролевики? – не сдавался я. – Кто их сюда пустит? Пограничная зона, пропускной режим…
– Это тебе кто сказал? – ехидно улыбнулся Свиридов. – Товарищ майор сказал? А еще он сказал, что тот чудак по-французски с нами говорил. Этому ты тоже веришь? А я так сомневаюсь. Тут, может, до пограничной зоны еще километров пятьдесят! Просто нас, салабонов, стращают, чтобы бдительность не теряли. Может, это вообще специальный такой город – для игры в пейнтбол! А что? Вон целые корабли в море топят, чтобы дайверов развлекать. Может, и здесь так?
Ванькины слова меня злили. Во-первых, потому, что возразить было нечего. А во-вторых, просто хотелось спать.
– Ну и что ты собираешься делать со своими сомнениями? – устало спросил я. – Пойдешь и скажешь Томилину, что он врет?
Ванька пожал плечами:
– Зачем? Пусть врет, если ему нравится. Красиво даже выходит. Только задешево меня не купишь. Я вот пойду и проверю, что там за французский легион и что там за сектор у них такой!
От неожиданности мне даже спать расхотелось. Я тоже уселся на койке.
– Ты что, сдурел?! Как это ты проверишь?! Когда?!
– Да прямо сейчас! – Ванька принялся натягивать штаны. – Ну, чего сидишь? Одевайся!
– А я-то здесь при чем?!
– Ссымневаешься? Ну правильно. Я и один схожу. Только уж тогда не говори, что вру! Будешь каждому слову верить, как проповеди отца Романа!
– Не дождешься! – сказал я и тоже начал одеваться.
Ночью город был еще мрачнее, чем на закате. Вообще на человеческое жилье не похож – ущелья какие-то, а не улицы. Мало того что тихо, как на ватном складе, так теперь еще и тьма кромешная, какой вблизи жилья сроду не бывает. Фонарик-то мы из дневальной тумбочки сперли, но толку от него здесь, как от свечки в чистом поле – все равно дальше своего носа ни черта не видно.
– Ох, напоремся мы на патруль, – вздыхал я.
Мне было холодно и, откровенно говоря, страшновато. Правда, спать больше не хотелось. Хотелось самому себе морду набить – за то, что согласился на Ванькину авантюру.
– Ничего, – шептал в темноте Свиридов. – Не убьют, поди. Ну, зарядят в лоб пейнтбольным шаром, подумаешь!
– Тебе-то, конечно, без разницы! – огрызаюсь потихоньку, – А у некоторых во лбу не только кость!
Ну, кость или не кость, а иду за Ванькой, не бросать же…
Вот и перекресток тот прошли, где французов встретили.
«Этот сектор больше не может считаться безопасным».
А в чем опасность-то? Заминирован он, что ли?
– Да от кого тут минировать? – фыркнул Свиридов, будто мысли мои прочитал.
Потом помолчал и прибавил:
– Может, утечка газа где… или стена обвалилась…
Ага, думаю, пробрало все-таки! Опасается, краевед хренов! Присмирел…
– Тихо!
Ванька ткнул меня в бок.
– Гаси фонарь!
Тут и я услышал. Голоса. Неразборчиво пока, но явно приближаются.
Влипли.
– Быстро во двор!
Сквозанули через газон, по кустам, за угол. Ждем. Может, пронесет…
– Ну вот, заблудились! – сказал кто-то неподалеку. – Говорил тебе – давай такси возьмем!
– А?! – Ванька так дернулся, что мне пришлось ухватить его за руку.
– Да поставь ты чемоданы, – раздраженно произнес женский голос. – Зажги хоть спичку! Надо же посмотреть, какой номер дома!
– Мама… – прошептал Ванька. – Мамочка! – заорал он в голос, оттолкнул меня и рванул на середину улицы.
Вспыхнула спичка. Огонек маленький, а все же видно над ним два лица – мужское и женское.
– Мама, папа! Я здесь! – Ванька включил фонарь и сразу нарисовался в темноте силуэтом – встрепанный, хэбэшка нараспашку, пилотку где-то потерял – ну прямо дембель. Женщина увидала его, руками всплеснула.
– Ванечка!
И навстречу.
– Вот здорово! – орал Свиридов. – Ко мне родители приехали!
И вдруг откуда-то сбоку метнулась тень, сшибла его на бегу, не дала прикоснуться к матери.
– Бегите, идиоты! Спасайтесь!
Я даже не сразу узнал голос – и злоба в нем, и обида на нас – прямо до истерики. Но громче всего слышен был страх.
Ванька шлепнулся было, но тут же вскочил, направил на орущего фонарь. И видим – это майор Томилин! Мечется, руками машет, а лицо серое, застывшее, будто понял он уже, что не спастись. Тогда я в первый раз и увидел, как это бывает: родители Свиридова набросились на майора сзади и впились зубами – один в шею, другой в плечо. Даже повалить не пытались. Вцепились, повисли и не шевелятся. А глаза радостные.
– Мам, пап… – растерянно произнес Ванька. – Вы чего?
– Это не… – и голос майора погас. Он опустился на асфальт, как большой, равнодушный бизон, у которого на шее висят два равнодушных льва. И он, и они ждут одного – когда придет смерть.
Голова Томилина свесилась на грудь, и мало-помалу сомлел майор. А эти двое только урчали сыто.
– Зачем вы?! – по-детски как-то, с обидой спросил Свиридов. – Мама?!
Еле я успел ухватить его за хэбэшку.
– Стой! Не подходи к ним! Тут дерьмо какое-то творится, Ванька!
Томилин вдруг поднял голову. Я аж попятился: он смеялся! Подмигнул нам, как родной.
– Ну вот и все, – говорит, – и совсем не больно…
Отпихнул Ванькиных родителей, будто пару котят надоедливых – те только молча облизывались да рукавами утирали кровь с подбородков.
– Теперь, ребята, можете подойти, – майор встал как ни в чем не бывало, весь такой пружинистый, энергичный, ни страха в глазах, ни злобы. – Идите, идите, не бойтесь! Сразу не убежали – теперь уж поздно…
Все трое двинулись к нам, неторопливо, вразвалочку. И тут я понял, что начинается самое страшное. Больше всего пугала эта томилинская улыбочка.
– Вы спрашивали, почему город пустует? – сказал он. – Это ненадолго. Скоро мы снова его заселим. Он меняет хозяев, только и всего. Вам еще доведется здесь погулять. И поохотиться всласть…
И руку к нам протягивает, а рука-то темная, вены под кожей почернели и шевелятся, как черви…
Знаю, знаю – не мог я всего этого рассмотреть. От Ванькиного фонарика свету было всего ничего. Но я видел. И в полной темноте увидел бы. И до сих пор каждую ночь вижу эту руку. И когда-нибудь она до меня дотянется…
Но тогда я ни о чем таком не думал, было просто страшно. Ведь вот она – рука, сейчас вцепится…
И вдруг, будто с неба – голос отца Романа:
– Запрещаю тебе!
Не знаю, откуда выскочил поп, я и глазом моргнуть не успел, как он оказался между Ванькой и майором. В одной руке фальшфейер – искры фонтаном, в другой – точно такая же несерьезная пукалка, как у начальника французского патруля – что-то с толстым стволом и баллоном, ну точь-в-точь пейнтбольное ружьё. Однако и майор, и родители Свиридова, как это ружьё увидели, причмокивать аппетитно перестали, хоть нехотя, но попятились.
– Прощай, Томилин, – спокойно сказал отец Роман. – Ты был хорошим солдатом…
– Не торопись, отец, – ответил майор с усмешечкой. – Дай бойцу с родителями повидаться.
– Повидается, когда время его придет, – угрюмо отвечал поп. – Нечего живому с вами разговаривать.
– А сам-то разговариваешь, – майор, будто с ноги на ногу переминаясь, незаметно подступил к отцу Роману на шаг. – Ведь знаешь, что все в конце концов наше будет. Не пора ли утихомириться?