– Назад! – рявкнул поп. – Отойди от меня, бес прельщения! От глаз моих, от ушей моих, от чутья и касания моего – отступись, отвратись!
Он покосился на нас со Свиридовым грозно вытаращенным, налитым кровью глазом.
– А вы чего молчите?! Жить надоело?! Врежьте «Отче наш», да так, чтоб стекла повылетали!
– Ванечка! – сейчас же захныкала свиридовская мать. – Как же нам тяжело без тебя! Одиноко! Холодно!
– Не молчите, дурни! – взвыл отец Роман. – Глушите ее! Она же щупальца вам в мозги запускает!
Я посмотрел на Ваньку и понял, что он совсем раскис – ни черта не врубается, только слезы по мордасам размазывает. А тетка-то не молчит!
– Ну иди же ко мне, сыночек! Не бойся! Все с нами в порядке! И с тобой все будет хорошо!
Вижу – он уж к ней тянется. Да и самому-то мне тошно, чувствую – вот-вот разревусь. Ну я и заорал что есть силы:
– Господи! Иже еси на небеси! Да святится имя Твое! Да приидет Царствие Твое! Да будет Воля Твоя яко на небеси и на земли…
Ванька обернулся, смотрит на меня как на идиота. Но, главное, остановился, к упырям не приближается.
Томилин взъярился, пытается меня переорать.
– Отдай хоть одного! – кричит отцу Роману. – Он уже наш! Меченый! Все равно не убережешь! Уступи!
– Не сегодня, брат! – Батюшка поднял ружье и нажал на спуск в тот самый момент, когда все трое разом кинулись на нас. Их смяло ударной волной и сдуло куда-то в темноту, будто конфетные фантики ветром. Я и глазом моргнуть не успел, как мы остались втроем.
С минуту стояли в полной тишине. Потом Ванька повалился на землю и остался лежать. Я наклонился и потряс его за плечо.
– Ничего, с Божьей помощью оклемается, – сказал поп.
– Что это было?
– Так. Инцидент на границе.
– На границе чего?
Отец Роман не ответил. Он поднял выроненный Ванькой фонарь и протянул мне.
– Свети да не зевай. Этот светец вам жизнь спас. Только по нему и нашли…
– Кто нашел?
– Мы с Томилиным, – он вздохнул. – Быстро бегал майор… Разве угонишься? Не успел я…
Он щелкнул ружьем, отсоединил баллон и последние капли жидкости вытряхнул в лицо Свиридову. Ванька зашевелился.
– Подымай его, – сказал поп. – Нечего тут разлеживаться. Ночь не кончилась…
Вместе мы поставили Ваньку на ноги и повели, держа с двух сторон.
Отец Роман перезарядил ружье и часто оглядывался, наставляя ствол в темноту. Мне тоже все время казалось, что оттуда прямо в спину мне глядят строгие глаза майора Томилина.
– Придете сегодня в церкву, – сказал поп, будто мысли мои услыхал, – свечку поставьте за упокой. Выручил он вас, балбесов, себя не поберег.
– От чего выручил? – спросил я. – Что с ним случилось?
– Узнаешь в свое время, – буркнул отец Роман. – В части, касающейся…
«Здравствуй, Алёнушка. Не представляешь, как я по тебе скучаю. Очень хотел бы тебя увидеть. Только не здесь. То есть ты не подумай, у меня все хорошо. Просто не выспался сегодня. Было трудное дежурство. Это же не на тумбочке стоять – граница все-таки. Может быть, когда-нибудь расскажу, но пока что-то не хочется. Да и нельзя. Одно могу сказать: после того, что со мной… в общем, после сегодняшнего дежурства меня перевели в другую роту. Не для солобонов, а поопытнее. В общем, служба продолжается. Целую тебя. Передавай всем приветы. Скажи, что у меня… нет, лучше не говори. Вернусь – там видно будет. Андрей».
– Занимай шконку, – старшина кивнул в угол. – Да не расчехляйся там особо, скоро на обед строиться. Или пропустишь? Смотри, заставлять не буду.
Он смотрел на меня так, будто я только что из госпиталя после ранения.
– Пойду, – сказал я, хотя в животе и в горле сидело что-то такое, что аппетитом не назовешь. – Две кормежки пропустил. Так недолго и ноги протянуть.
– Силен! – Старшина поощрительно хлопнул меня по плечу. – Некоторые по трое суток на еду смотреть не могут… после первого свидания. А тебе, говорят, еще родня встретилась.
– Не мне. Ваньке Свиридову. Мы с ним в одной роте. Были…
– А что с ним?
Я пожал плечами:
– В санчасти он. Отец Роман говорит, комиссуют…
Старшина нахмурился:
– Отцу Роману, конечно, виднее. Ну, пошли… – и прибавил громко, для всех: – Первая рота! Выходи строиться!
Хотел я его порасспросить, раз уж такой душевный старшина попался, но приказано строиться, значит, стройся. Рота ждать не будет. Война войной, а обед по расписанию.
Однако до обеда опять дело не дошло. Только спортплощадку миновали, как зазвенело со всех сторон – тревога.
– Рота, кругом! – командует старшина. – Бегом – марш!
Вернулись в казарму, а там уж отцы-командиры задачу ставят. Оказывается, самолет-нарушитель вторгся в запретную зону со стороны материка, наши «Миражи» его, конечно, перехватили, взяли в коробочку и ведут сажать. А нас, значит, – в оцепление. Надеялся я, что раздадут ружбайки, как у отца Романа, пощупаю наконец, что это за агрегат. Но нет, не дали. И вообще, закралось у меня подозрение, что против нормальных людей пушки эти не годятся.
Ладно, запрыгнули в «КамАЗ», двинули на аэродром. Лейтенант Баранов, новый мой комвзвода, в дороге сказал нам так:
– Самолет пассажирский. Похоже, просто сбился с курса. Значит, будут гражданские. Поэтому вести себя корректно. Дипломатично.
– Как в прошлый раз? – уточнил чернявый младший сержант.
– Отставить как в прошлый раз! – Баранов погрозил ему кулаком. – Без команды – пальцем не трогать! Особисты сами разберутся, что с ними делать. Наша задача – теляча: обеспечить оцепление. Следить, чтобы никто из задержанных под шумок от кучи не отбился и не уполз с поля в расположение части.
– А если напролом попрет? – спросил кто-то.
– Ну, тогда уж в зубы, что поделаешь… – лейтенант развел руками. – Но корректно и дипломатично. А самое главное – не болтать. Кого стережем, от кого и почему – молчок! – Он повернулся ко мне: – Тебе понятно, молодой?
– Так точно, тр-щ лейтенант! Только… – тут я споткнулся.
Надо ли при всех дураком себя выставлять?
– Ну, ну, – подбодрил командир. – Говори, раз начал. Больше на инструктаж времени не будет.
Эх, думаю, была не была!
– Я ведь правда не знаю, кого от кого мы тут стережем. Что это за город рядом? Откуда там взялись свиридовские родители? И что вообще с нами было сегодня ночью?
– Не торопись, – лейтенант отвел глаза, будто застеснялся. – Все доведут. Еще не рад будешь, что узнал…
Самолеты появились минут через пятнадцать после того, как мы выехали на поле. Мне повезло, я сидел в кунге прямо под окошком, хоть одним глазком, да увидел представление. Первая пара «Миражей» ловко спрыгнула с неба в начале полосы и тут же стала гасить скорость, чтобы нарушитель не вздумал выкинуть номер – для виду сесть и сразу снова оттолкнуться. Взяли его плотно – замыкающая тройка французов прижимала толстенький пассажирский «Эмбраер» к земле, пока тот не плюхнулся на полосу и не покатился послушно прямо к нам. Когда он остановился, два «КамАЗа» тут же заблокировали полосу.
– Ну, вперед, гвардейцы! – скомандовал Баранов. – Вылезай! Быстро! Пошел, пошел, пошел!
Высыпали из машин, оцепили самолет, стоим. Не сказать, чтоб на нас тут главная надежда была, стоим безоружные, цепь редкая, до самолета от меня метров тридцать. К самому-то фюзеляжу полезли, конечно, «космонавты» – морпехи. Лихие ребята, ничего не скажешь. Подкатили свои хитрые трапы, вмиг облепили самолетик, как муравьи – банку сгущенки, и уже вскрывать приготовились. Но не пришлось. Люк отъехал в сторону без уговоров и консервного ножа – сам. Показался человек в пилотском кительке – машет руками, показывает, что пустые.
В общем, потарзанили наши «космонавты» по фюзеляжу, овладели самолетом и вывели троих. Двое по виду – пилоты, а третий – пожилой дядька, борода лопатой, патлы седые во все стороны торчат, тараторит что-то без умолку, жаль, далеко, слов не слышно. Он бы и руками махал, да держали его с двух сторон нормальные такие Сильвестр с Арнольдом, у них не размахаешься. Подъехал «Хаммер» штабной, пожилого повели туда сажать одного, без пилотов. А он все травит, наседает на майора-особиста, да так убедительно, что тот уж не знает, какому богу молиться, кого слушать – то ли начальство, которое в рации шипит, то ли этого патлатого. Подошли они ближе, и тут я наконец разобрал слова:
– Всех офицеров собрать немедленно! – вещал пожилой. – Каждый в отдельности уже не надежен. Только всех вместе, иначе я говорить не буду!
– Да вы только и делаете, что говорите! – не выдержал майор. – Чего тут еще говорить? Вооруженный захват и угон самолета! Влипли по полной, гражданин Тессель!
– Это не важно, – поморщился пожилой.
– Что не важно?! Вы угрожали пилотам оружием, заставили их вторгнуться в запретное воздушное пространство, вы хоть представляете, какой вам срок светит?
– Я должен был предотвратить большую беду, – с достоинством сказал пожилой. – Рядом с нами находится человек, представляющий крайнюю опасность! Его нужно немедленно изолировать, никого к нему не подпускать, провести проверку рефлексов. При малейшей активности – баптизалп на поражение.
– Откуда вы знаете про баптизалп? – быстро спросил майор.
– Не важно! – повторил патлатый. – Я все объясню потом. Поймите! Мы можем опоздать! Он здесь, в вашей части!
– И кто же это? – Особист подошел ближе к задержанному. – Можете назвать фамилию, звание?
Патлатый смерил его недоверчивым взглядом с головы до ног, пожевал губами и наконец решился.
– Могу, – сказал он. – Это должны знать все. Его зовут Свиридов Иван Григорьевич. Рядовой. Сегодня ночью он потерял родителей. Сгорели в своем доме…
Я, как услышал, чуть не сел тут же на полосу, на манер грузового «Ила». Но приземлиться мне не дали. Над полем, в той стороне, где кончалась полоса, поднялась вдруг сигнальная ракета, за ней еще несколько, цепочками, да не в одном месте, а сразу в трех. По всему аэродрому взвыли сирены.