Девушка отпрянула. И снова повела плечами, словно озяб-нув, откинула волосы движением головы, сощурила глаза, готовясь сделать нечто.
Мужчина тоже встал. Со стороны казалось, что он галантно раскланивается со своей юной дамой. Он же, заслонив ей путь к выходу и правда слегка поклонившись, но не отрывая взгляда от ее глаз, прошептал особым глубоким чарующим голосом:
— Если бы ангелы лично знали некоторых живущих, то многие из них захотели бы обрезать себе крылья ради чуда в жизни своих людей. И не жалели бы об этом потом.
— О Боже! — воскликнула девушка и прижала руку к плечу, но быстро овладела собой. — Позвольте пройти, я опаздываю, — почти спокойно произнесла она. — Всего вам доброго.
Человек отступил. Она почти выбежала из кондитерской, накидывая на ходу белое буклированное шерстяное пальто.
Мужчина направился к барной стойке, не глядя больше на девушку. Охранник Сергей у бара и рыженькая официантка Леночка у кофейного аппарата посмотрели вслед убегающей девушке. Стеклянная дверь за ней закрылась. Когда хрустальные колокольчики над входом закончили петь свою волшебную трель, фигурка девушки промелькнула на фоне снегопада за широким окном. Каждый из этих троих подумал о своем.
«Как странно, — подумала Леночка, — она же вроде бы была брюнеткой с каре, а теперь у нее длинные белые волосы. Хотя снег же на улице, а она без шапки. Мне, наверное, показалось. Как не мерзнет? Интересная, хотя ничего особенного»
«Красивая походочка, летящая, словно у нее крылья за спиной, — отметил Сергей. — Чудная девчушка. К кому-то спешит». За спиной девушки снежинки летели снизу вверх. Видимо, она шла очень быстро.
Импозантный пожилой мужчина в благородно-сером джемпере усмехнулся про себя: «Я прекрасно понимаю тебя, девочка. Помню себя на твоем месте. Столько всего обрушилось сразу: цвета, звуки, запахи, вкусы, чувства, ощущения, чувство тяжести от земли, от людей. У людей есть целое детство, чтоб все это освоить. А у нас… Представляю твое состояние. Когда-нибудь ты представишь мое. Хорошо, что я ветре-тил тебя сегодня. Уж мне ли не знать, как могут болеть шрамы под лопатками в такую погоду».
— Чудесная девушка, — произнес он вслух и подмигнул Леночке. — Мне еще порцию какао, оно у вас замечательное.
3:2
Дежурный администратор вышла из подсобки, как балерина на поклон. В возрасте «пятьдесят навсегда» и при своей комплекции она сохранила девичью легкость движений. Так казалось со стороны. Пришла ночным дозором. Окинула суровым взглядом свои владения. В тени никто не таился. Везде был порядок. Официантка протирала витрину. Охранник лениво опирался о стойку.
— Кассу сдали? Дверь заперли? Чё домой не идете? Свободны.
И развернувшись на каблуках, так, что юбка поднялась, приоткрыв черные шерстяные колготки, нырнула назад в полутьму кулис своей подсобки. Кончики шнурков на ее ботинках подпрыгивали. «Вылитая Бастинда перед вылетом», — хихикнула Леночка. Завскладиванну звали Софья Ивановна. Она жила неподалеку и была уже на пенсии. Любила сама закрывать свою кондитерскую.
Когда она ушла, Серега убрал локоть со стойки и по-заговорщицки подмигнул Лене. Как в детстве, склонились они над оставленной посетителем вещью. Это была настоящая старинная золотая монета.
— Ого! — вырвалось у девушки. Сергей только присвистнул. — И что нам делать с этой красотой? Как думаешь, она чего-нибудь стоит?
3:3. «Доля ангела»
Белые снежные хлопья падали с серого неба. Падали быстро и густо, в три минуты залепляя стекла очков. На плечах, коленях и носках валенок уже образовались кружевные холмики из снежинок. «Как быстро», — подумала Софья Ивановна, сняла очки и протерла их пальцами в вязаных перчатках когда-то черной шерсти, порыжевших и истончившихся теперь. Неприглядный вид их смущал старую женщину не меньше, чем слишком обильный снегопад. Она стеснялась старых поношенных вещей, пусть даже ею самою поношенных. «Как все-таки быстро все…» — она не додумала мысль и не стала надевать очки. Сунула их в карман некогда добротного пальто. Очки в темной роговой оправе неприятно холодили переносицу, да и не понадобятся они ей больше. «Они мне не идут», — решила женщина про себя, словно кто-то ее мог спросить. Такой ответ всегда оправдывал ее в своих и чужих глазах.
Живя в молодости в маленькой комнатке большой коммуналки, Софья всегда была образцом для соседей и соседок. Даже на кухню выходила в шелковом трофейном халатике и довоенных, но крепеньких лодочках (и то, и другое было выменяно по случаю на картошку). Девушкой она была всегда свежа, умыта, причесана к лицу, весела и приветлива. Мамы ставили ее в пример дочкам, а сами тайно завидовали и сплетничали между собой. Мужики поначалу пытались заигрывать и волочиться, но Сонечка быстро дала им понять, что не ее они поля ягоды, и получила прозвище «фифа».
Может быть, и затянул бы кто-нибудь из подвыпивших мужиков ее однажды втемную кладовку в дальнем углу коридора, но маленькая фифа нашла себе покровителя из военных и сменила квартиру. Быстро съехала она из своей первой коммуналки, где помнили ее хорошенькой девчонкой из пригорода с маленьким деревянным чемоданчиком. Подумать только, в него умещались тогда все ее вещи!
Сменив квартиру, Сонечка также сменила «фифу» на «ангелочка». Так назвал ее первый покровитель, ее первый мужчина, с этим имечком затем она и шла по жизни.
— Мне очень шло это прозвище, — любила рассказывать она всем, кто оказывался ее собеседником, — волнистые волосы, светлая кожа, стройная фигура, миниатюрные ручки и ножки. «Тебе не хватает только крыльев», — говорил мне один из моих поклонников. А другой уверял, что готов их мне подарить. Кажется, он был художник. Я тогда засмеялась и ответила, что предпочитаю шелка и автомобили. Ах! Я легко кружила мужчинам головы своими красивыми руками, они в ответ дарили мне красивые веши. «Вы должны жить как в раю», — уговаривали они, и я благосклонно не отказывалась.
Все, что Софья Ивановна хотела услышать в ответ после своего откровения: «Вы почти не изменились». Но уже давно говорила комплименты себе сама и старалась не смотреть в зеркало.
Волосы ее и сейчас были волнистыми, но совершенно седыми, на все еще светлой коже давно уже проступили возрастные пятна, рыжие, как ее перчатки. Стройность превратилась в старческую сухость. Маленькие руки потемнели, а ступни ног распухли, обросли болезненными шпорами, ныли к непогоде. Модельные сапожки и туфельки на каблучках уже давно уступили место нелюбимым валенкам и растоптанным войлочным туфлям.
«Я похожа на поношенную вещь, — осознала сегодня утром Софья Ивановна. — Поношенные веши надо выбрасывать, если хочешь хорошо выглядеть. Так меня учили, и так я всегда поступала, пока была такая возможность. Нужно следовать принципам до конца. До самого конца». И решилась.
Сейчас за голенища валенок падал снег. Падал и таял где-то в черной глубине, оседая на толстых самовязаных шерстяных носках. Видимо, снега там уже было много, старая женщина чувствовала, что ноги начинают зябнуть.
«Долго ли еще?» — подумала про себя Софья Ивановна. «Нужно снова выпить для храбрости», решила она и озябшими пальцами вытащила пробку из початой уже бутылки зеленого стекла. «Вино «Доля ангела» — гласила этикетка. Плечики бутылки тоже уже изрядно припорошило снегом. «Как кружевная мантилья, — подумала женщина, — у меня была такая. Когда она пожелтела, я ее выбросила. Или отдала дочке домработницы? Не помню». Судьба поношенных вещей ее никогда не интересовала. Сделала большой глоток прямо из горлышка. Холодная жидкость обожгла гортань. Снежная мантилья свалилась старухе на нос.
Та фыркнула и пролила несколько капель вина на пальто. Потом отерла губы рукой в перчатке и, не закрывая бутылку, поставила ее прямо на снег возле лавочки, на которой сидела. «Доля ангела» ушла в сугроб почти наполовину.
Софья Ивановна усмехнулась иронически: незавидная доля у этого ангела, его тоже занесет снегом. Найдут тут чужие люди двух «ангелов» в обнимку и разлучат: ее в морг, его в пункт приема пустых бутылок, что, собственно, одно и то же. Их отправят на склад подержанных вещей.
С бутылки сдерут этикетку и вымоют, прежде чем отправить дальше. Ее тоже разденут и обмоют перед похоронами.
«Мы, в сущности, похожи. Даже хорошо, что меня не будут хоронить в этих страшных рыжих перчатках и валенках. В чем сейчас хоронят? Наверное, есть какая-то форма, рубаха. Хорошо бы, чтоб она была белая… Оденут в белую рубаху, сложат руки на груди, и я снова стану «ангелочком». Круг замкнется. Скорее бы уже, а то холодно», — поежилась старуха, потом улыбнулась, закрыла глаза и, откинувшись на спинку скамьи, сложила руки на груди. Примерила роль мертвой, как примеряют новое платье перед зеркалом.
Белый снег с серого неба падал женщине на лицо. Ему было безразлично, куда падать.
Софья Ивановна решила больше не шевелиться. Лежать, ждать и вспоминать.
…Сонечка пыталась работать манекенщицей. Но долго она там не задержалась: мешала любовь к красивым вещам и к себе. «Ангелочку» так нравились сами наряды, что ни о каком сценическом образе и речи быть не могло. Какой там образ, когда здесь шелк, бархат, кружева, меха. Парча ей не нравилась — колючая. Чувствуешь себя королевой, а потом вдруг — бац! — и натягивать какой-нибудь комбинезон для ударниц соцтруда? А эти бесконечные томительные примерки, посадки по фигуре, выкройки из папиросной бумаги на плечах! Булавки! Недовольный мастер, дымящая цигаркой швея, репетиции проходов… И так много часов каждый день за мизерную зарплату и час в свете софитов. Ужасно!
Почему нельзя просто наслаждаться красотой? Почему она рождается из такого сора, как пот и папиросная бумага?
Сонечка нашла выход. Быстро ушла из манекенщиц и перешла в музы. А чтобы проблем с законом не было, вышла замуж за военного моряка. Долгое отсутствие мужа ее не обременяло, как не мешала и его большая зарплата и красивые редкости из дальних стран. Даже наоборот, милые вещицы красивой хозяйки свободной квартиры привлекали людей. «Деньги — к деньгам, красота — к красоте», — говорили гости и дарили «Ангелочку» очередную прелесть.