Шел я за попом причастить умирающего деда. Это был третий или четвертый день Святок. Луна ярко светила, так что далеко, далеко, как на ладони, все было видно. Только что с улицы я свернул в переулок, как на меня набросился огромный волк и укусил, но не больно… Я хотел было закричать, но завыл по-волчьи, руки у меня покрылись шерстью, я, словно кто меня насильно гнул, пригнулся к земле и на тени увидел, что я как есть настоящий волк и с хвостом. Хотел было перекреститься, но не мог, я заплакал и побежал. Скоро в лесу наткнулся на стадо волков, у них была свадьба. Я не лез, как другие, к волчице, и меня не тронули…
До половины поста я проходил с волками, ел то же, что и они: попадалась падаль — ел и падаль; рвали собаку — ел и ее. Жил с волками в мире, но только, когда мы шли против ветра, я шел позади стаи, а когда под ветер — я шел первым. Когда стаял снег, я всю весну и осень пробродил один; ел зайцев, лисиц, мышей, но стад не трогал… Зимой я опять соединился с волками. Подошли Святки, и такая взяла меня тоска по родной деревне, по дому, что хоть в прорубь кидайся, но я пересилил себя: не пошел домой, а то бы я там кого-нибудь укусил… Раза два-три в меня стреляли, но не попадали, и я уходил целым. Когда кончились все семь лет, я отделился от волков и укрылся в риге[2371], около одной деревни, и в тот же день, в какой был укушен, я снова обратился в человека. Очутился я на восемьсот верст от родного места[2372].
В новгородской быличке участники свадьбы, превращенные в волков, держатся вместе, как бы образуя особую стаю, при этом молодые по-прежнему составляют пару: «нявеста все ближе к жениху, парой все, к нему жмется»[2373].
Иногда особо подчеркивают тот факт, что оборотню затруднительно питаться той же едой, что обыкновенным животным, и потому он предпочитает получать человеческую пищу. Так, в тульской быличке мужик, превращенный на свадьбе в волка, облюбовал одно место недалеко от деревни и лежал там. Родственники оборотня отметили странное поведение животного и начали оставлять ему куски хлеба. Оборотень питался ими до тех пор, пока не истек срок его превращения и он не стал снова человеком[2374]. В смоленской быличке оборотень ворует хлеб у женщин, работающих в поле[2375]. Согласно свидетельству из Орловской губернии, оборотни «стараются разживаться хлебом и мясным, унося из погребов то и другое». Именно поэтому непонятную убыль запасов крестьяне могли объяснять действиями оборотня[2376]. В архангельской быличке оборотень убивает овцу и жарит мясо на горячих углях, оставшихся от пастушьего костра. Делает он это, поскольку знает, что стоит ему съесть кусок сырого мяса, и он останется волком навсегда[2377]. В некоторых случаях с помощью человеческой «благословенной» еды оборотень может вернуть себе нормальный облик (см. раздел «Возвращение в мир людей»).
А вот уж правда или неправда?.. Друг будто бы дедушкин любил, значит, девчонку, а родителям [его — В. Р.] она была не нужна. Родители сватали из другого дома за его невесту: те богаты были. Но у ей были каки-то недостатки, как вроде уродлива была та девчонка. А он хороший парень, но он бедный был. А вот потому и хотели [его — В. Р.] родители разбогатеть, что больше приданого будет. Он все же никак не согласился на ей жениться, мол, не нужно мне ваше приданое и все такое. И ушел из дому. Ушел из дому в работники. Договорился с девчонкой-то: мол, буду работать, где-нибудь все равно заработаю и тебя потом возьму. И его превратили в волка, вот эти богаты-то [родители отвергнутой невесты — В. Р.]. И вот он ходил: летом в лесу живет, а зимой, гыт, приходил на завалинку. Лягет и лежит. Ну, волк и волк, обыкновенный волк! И вот мать его кормила зимой. Она знала! И вот на сколько лет его заэтовали [так! — В. Р.], он столько лет проходил волком, а потом стал человеком[2378].
Возвращение в мир людей
Возвращение в человеческий облик у вольных оборотней обычно не составляет особого труда, при условии, что все задействованные в превращении предметы сохранились именно в том виде, в котором их оставил колдун. Эти предметы можно разделить на две категории. К первой относят объекты, обозначающие границу между «этим» и «тем» миром, пространством людей и животных: коромысло, положенное на землю, палка, нож, воткнутый в забор. Символически они говорят нам о существовании двух миров, которые различны и разделены, но тем не менее смыкаются друг с другом — ровно в том месте, где расположен волшебный предмет. Ко второй категории относят вещи, связывающие оборотня с человеческим миром, чаще всего это одежда. Их смысл несколько другой, однако дополняющий первый: они указывают, что оборотень имеет отношение сразу к двум пространствам, и, несмотря на то что сейчас он бегает волком или летает сорокой, по ту сторону границы есть нечто, что связывает и удерживает его в человеческом мире.
Если предметы этих двух категорий остались в порядке и неприкосновенности, для обратного превращения достаточно просто проделать те же действия, что и при превращении в животное: перекувырнуться через ножи, переступить через палку, надеть человеческую одежду. Однако бесперебойно работающая символическая граница, заданная волшебными предметами, очень хрупка и ненадежна: порой одного прикосновения или даже взгляда достаточно, чтобы лишить оборотня возможности перехода. Другими словами, если какой-то человек подглядит за оборотнем и тем или иным способом нарушит хрупкий «мостик» между человеческим и животным состоянием, то оборотень останется зверем. Так, в брянской быличке парень подсмотрел, как его невеста-ведьма втыкает в деревянный забор нож, после чего превращается в собаку и убегает. Парень вытащил нож и унес с собой. Ведьма же была вынуждена бегать собакой до тех пор, пока парень не воткнул нож обратно[2379]. В архангельском тексте свекор-оборотень превратился в медведя, переступив через палку на глазах у снохи. Сноха пошевелила палку, и свекор остался медведем[2380]. В рассказе из Нижегородской области мужики вытащили, а затем воткнули по-другому ножи, через которые «переворачивался» оборотень, и тот несколько дней не мог вернуть себе первоначальный облик[2381].
Тот же результат будет у действий, направленных на предметы из второй категории. Однако мифологический механизм здесь немного иной: «ломаться» будет уже не «мостик» из одного пространства в другое, а связь самого оборотня с людьми, человеческой идентичностью. Так, в тексте из Архангельской области оборотень остается медведем потому, что люди сожгли его человеческую одежду[2382]. Согласно свидетельству из Западной Сибири, ведьма-оборотень навсегда останется сорокой, если кто-нибудь просто увидит ее человеческое туловище без головы, которое она, превратившись, скидывает с себя и прячет под корытом для стирки[2383].
У папы на глазах человек в медведя оборотился. В воды вошел человек, а вылез медведем, в лес ушел и сказал одежды его не жгать. А они сожгали, он и остался медведем. Он пояс только не снял. Пошел в стадо, коров задрал, какие люди ему неприятность сделали. Его убили, а на нем ремень[2384].
Следует подчеркнуть, что важны не только волшебные предметы сами по себе, но и правила обращения с ними; другими словами, строгий символический порядок, внутри которого они находятся. Значение имеют такие параметры, как расположение предметов, их неприкосновенность и потаенность от посторонних глаз, а также последовательность прямых и обратных превращений, осуществляемых с их помощью. Последний из перечисленных параметров любопытно обыгран в вологодской быличке. По сюжету сноха подглядывает за свекром-оборотнем, который втыкает в сухую сосну нож, трижды перепрыгивает через него и превращается в медведя. Женщина делает то же самое и становится медведицей, однако обратное превращение тем же путем оказывается невозможным ни для нее, ни для свекра, поскольку сноха «расскакала» колдуна[2385]. По сути, в этой истории иначе реализуется та же мифологическая идея, о которой говорилось выше: «переход» работает только внутри определенного, неприкосновенного порядка, в данном случае обусловленного правильной последовательностью прямых и обратных превращений. Если же этот порядок нарушается, то утрачивается и возможность перехода.
Давным-давно жил в деревне старик. Поговаривали люди про него, что он «знает». Старик этот был очень сердитый; редко кто спорил с ним, потому что все хозяева страшно боялись его. А не бояться его нельзя было: кто поссорится с ним, так и знай, что быть беде со скотом; если кто зимой рассердит старика, у того летом непременно корову медведь задерет. У старика этого самого была молодая сноха. Стала она примечать за своим свекром-стариком, и заметила, что, когда старик сходит на «поскотону» (то есть на пастбище коров) за «обабками» (то есть грибами), то у кого-нибудь и нет коровы: или исцапана вся, или задрана. Вот одинова отправился старик за обабками, а сноха — за ним потихоньку, украдкой. Пришли они так в лес. Видит сноха, что старик скачет