дома… рядом с особняком, который в скором времени превратится в новое, возрожденное родовое гнездо…
Слуги идут за ним, следуя привычке; им много раз приходилось выполнять эту грязную работу. Все по отработанной схеме – забираешь жертву, связываешь, отвозишь хозяину, а потом избавляешься от останков. Только эта парочка посвящена в то, что происходит. Они умеют держать язык за зубами. Виктор улыбается. Конечно, умеют, потому что языков у них нет. Писать они не умеют – двойная гарантия, что тайна останется тайной.
Виктор ставит лампу на каменный пол и открывает квадратный люк. Открылся глубокий узкий зев, туннель, ведущий вниз. Барышев смотрит на слуг. Те положили ношу у своих ног. Хозяин кивает. Слов не надо. Им предстоит избавиться от этого обезглавленного и лишенного конечностей тела. Виктор видит то, что попадает в пятно света, так же хорошо, как серую ленту дороги и машины, едущие впереди. Вид изувеченного трупа не вызывает в нем никаких особенных эмоций – и Барышев не может понять, как такое может быть…
Какая-то машина попыталась подрезать его, но Виктор не обратил на это внимания. Он поглощен своим видением, где на него набросили чужую личину (неужели он до сих пор не знает, кто это?). Джип вильнул вправо, но тут же выровнялся. Виктор посмотрел на себя в зеркальце у лобового стекла и увидел восковую бледность на вытянувшемся, похожем на череп лице. На лбу блестел пот. Сам себе Виктор казался покойником.
Он первым спускается в лаз, становится на ступеньки, истертые от времени и от прикосновения сотен тысяч ног. Он вносит в их разрушение свою лепту. Забрав с собой лампу, Виктор спускается. Приходится идти пригнувшись, потому что свод туннеля низкий. Повсюду сырость, но тепло. Даже жарко. Виктор, сидящий за рулем, не понимает, откуда тепло здесь, внизу. Но тому Виктору, который идет по ступеням, все ясно – или он так считает, потому что привык и воспринимает это как данность.
Спуск оказывается долгим. Слуги идут позади, неся свой нелегкий груз. В спертом воздухе чувствуется застарелый запах разлагающейся плоти и свежей крови. Эта свежая вонь – от расчлененного вчера тела, которое пролежало в комнате на втором этаже. Сегодня утром Виктор завтракал превосходно приготовленным бифштексом, но мясо оказалось жестковатым. Не каждый раз попадается мягкое и нежное.
Виктор сбавляется скорость, проезжая мимо поста милиции. Его рот наполняется слюной от наползающей тошноты. Омерзительно.
Туннель приводит их в подземную камеру, наполненную водяными парами. Под ногами лужи. Вода сочится из стен. Виктор лезет в нору, вход в которую находится справа и внизу. Тут почти нечем дышать. Кровь стучит в висках. Но Виктор лезет, не понимая, как может проделывать это каждый раз… Из норы он попадает в новую пещерку. Она меньше первой, и тут вонь просто ужасающая. Виктора, впрочем, не смущается этот запах. Он вызывает в нем какое-то сладостное ощущение. В паху от него начинает шевелиться, а по телу бежит дрожь.
Следом ползут слуги. Несколько минут уходит на то, чтобы протолкнуть торс мертвеца через узкий проход. Виктор освещает новую дыру в стене. Туда они уже не полезут, потому что это конец пути. Вот она, утроба, которая поглощает свои жертвы. Иногда Виктор бросал туда живых и долго сидел перед лазом и слушал крики; человек мог кричать несколько дней – если бросаешь жертву, которая не ранена и не избита, она может прожить долго. Там, во мраке, лежа на куче гниющего мяса, она умирает от голода и жажды. По мнению Виктора, нет ничего прекрасней этой песни смерти.
В большинстве случаев Виктор бросает туда уже расчлененные тела. Дому нужны страдания и кровь. А потом его утроба проглатывает останки, насыщаясь… особняк набирается сил. Виктор и приблизительно не знает, для чего ему столько могущества, да это и неважно. Дом, построенный им, уже не просто стены и крыша, а нечто большее…
В награду Виктор получает власть над жизнью и смертью. Он служит. Этого достаточно, чтобы чувствовать себя счастливым. Его семья ничего не знает, но придет время и кто-то из сыновей приобщится к тайне. Он не даст дому умереть от голода. Нет, такого не может произойти…
Виктор поднимает руку и дает себе пощечину.
Он – Виктор, а не Александр Тарашевский!
При строительстве дома обнаружилось какое-то древнее святилище, указания на авторство которого так и не нашлось. Идея построить дом прямо над входом в подземелье показалась графу заманчивой. Так он и сделал. Позже он сам обследовал подземные помещения. Его интересы, касающиеся всего необычного, темного, запредельного, были удовлетворены с лихвой. Под землей скрывалось нечто, о чем он раньше не мог и подумать; то, что граф искал, путешествия по другим странам, было здесь, под ногами… Нечто проникло в дом, напитало собой стены, балки и крышу своим духом. Оно обрело новую жизнь и требовало пищи. Граф выполнял его приказы, находя в этом ни с чем не сравнимое удовольствие. Так и началась история этого долгого кровавого безумия…
Виктор снова бил себя по лицу, пытаясь выйти из своего жуткого транса.
Те женщина и девочка умерли потому, что дому требовалась еда. Чтобы проснуться и открыть глаза. Слишком долго дом голодал и находился на грани полного угасания. Но не только поэтому понадобились эти три тела. Человек, собиравшийся купить особняк, не мог быть хозяином. Он был чужаком, кровно не связанным с графом, который когда-то вдохнул новую жизнь в древнее святилище.
Хозяином мог быть только Виктор. И вот он пришел, чтобы исполнить свою роль до конца.
Но ему пытаются помешать эти жалкие твари, которые ничего не могут понять. Как можно было доверять этим людям? Надо быть близоруким дураком, чтобы доверить семейное дело Наталье. Его сумасшедшая жена привлекла на свою сторону дочь, девочку, которая могла бы принять на себя почетную роль. Единственный ребенок Виктора тоже оказался по другую сторону. Лиду не интересовало семейное дело. Мысль об этом наполняло сердце Барышева скорбью, тяжелым невыносимым чувством, что все разваливается, уходит у него их рук. И ничего больше не вернуть.
Он обязан принять меры. Но какие?
Виктор услышал щелчок у себя в голове. Он видел, как двое слуг заталкивают в расщелину изуродованное тело. Им приходится прилагать много сил, потому что плоть так и цеплялась за неровные края дыры. Наконец кусок того, что было раньше человеком, проскальзывает во тьму, чтобы упасть на кучу других останков на полу пещеры. Раздается глухой удар. Внизу шуршат кости тех, кто успел разложиться. До ноздрей Виктора долетает смрад. Он кружит голову, пробуждая волнующие фантазии.
Он приказывает слугам пошевелиться, и те выползают из пещеры. Им надо вернуться за конечностями и головой убитого. Виктор остается на несколько минут один. Лампа чадит, дым ест глаза, но он удовлетворен.
Джип сворачивает на проселок.
Он провел рукой по щеке и обнаружил кровь. Видимо, поцарапался, когда упал возле машины. Грозы все не было, хотя стало уже так темно от грозовых облаков, словно наступила ночь. Виктор поглядел на часы. Всего лишь половина десятого… Всего? Или уже? Виктору ни о чем не говорили эти цифры.
Он очень устал. Чтобы работать над планом, надо отдохнуть как следует, а потом уже бросаться в дело с головой.
Опираясь на машину, Виктор поднялся на слабых ногах. Оглядел деревню, то, что от нее осталось. Когда-то она была во владениях его семьи. По идее каждый камешек здесь принадлежит ему. Здесь все принадлежит ему. И никто не имеет права поднимать руку на его собственность…
Сколько раз я уже это повторял?
Сев за руль, Виктор увидел того же самого мальчика с белыми волосами. Он стоял в десяти метрах от машины. Стоял и смотрел безо всякого выражения на лице. Виктор посмотрел в его глаза и почувствовал, как волосы приподнимаются на затылке.
– Убирайся!
Мальчик не исчезал. Виктор завел мотор и стал разворачиваться. Джип метнулся к глубоким колеям, ударился в них, машину подбросило и чуть не перевернуло. Виктор ударился головой о потолок салона. Зубы клацнули. Хорошо, что между ними не попал язык. Ничего не оставалось, как дать по газам. Взревев, джип преодолел препятствие и остановился на другой стороне дороги, вблизи фундамента несуществующего здания.
Барышев обернулся через плечо, но не увидел ничего. Мальчика с белыми волосами не было. Вероятно, он просто порождение его натруженного, исковерканного сознания, вот и все.
Больше Виктор не останется здесь ни минуты. Джип устремился в обратном направлении, оставляя позади пустое пространство, заполненное воем ветра, призрачными голосами и безумием. Когда машина Барышева въезжала в лес, началась дикая гроза. Молния дважды ударила в то место, где недавно стоял джип, но банкир, вцепившийся в руль, ничего этого не видел. Гром приводил его в ужас. Ни одной мысли не было в его голове в те минуты. Он знал только, что должен добраться до особняка. Там спасение и убежище.
14. Руки в крови
Старостин остановился у подножия холма, и в этот момент молния прорезала небо над особняком. Контур здания высветился четко, тени, опоясывающие его, были четкими, филигранно вырезанными из темноты.
Старостин проверил у себя на поясе моток веревки, тряхнул головой и пошел вперед. Лучшего времени для того, чтобы чем-нибудь поживиться, не было. Пусть Олег охраняет себе дом сколько угодно – ему-то какое дело? Сейчас гроза, хозяин собаку на улицу не выгонит в такую погоду, а наш псих наверняка сидит дома и смотрит телевизор. «Или занимается черте чем – он же сдвинутый на всю голову», – подумал Старостин, ступая по размокшей земле болотными сапогами. Почва хлюпала под подошвой. Потоки воды лились с неба и не иссякали. Ливень шел уже часа три, а напор стихии не ослабевал. Старостин не помнил, чтобы прошлым летом были такие грозы. Погода совсем сошла с ума, подумал он. Еще раз сверкнула молния – и раскат грома заставил его присесть. Дом, ухмыляясь, смотрел на ночного вора.