.
Во второй половине 1940-х гг. был исключен из Союза художников Болгарии крупнейший русский изограф страны Н. Е. Ростовцев, как «не имеющий особых заслуг» в болгарском искусстве. Несмотря на отсутствие официального признания в социалистической Болгарии Н. Е. Ростовцев продолжал активно работать. В послевоенные годы он помимо фресок и двух икон, в русской софийской церкви свт. Николая, написал фрески в кафедральном соборе Успения Богородицы в Варне (1950), роспись русского храма-памятника Рождества Христова на Шипке (1959–1961), фрески в церкви Успения Богородицы на центральном софийском кладбище (1969), в кафедральном софийском храме Святой Недели (1973), роспись алтаря в софийской церкви свв. Седмочисленцев (1975), фрески в часовне св. Климента Охридского в Софийской духовной академии (1978) и т. д.[574].
Часть русских эмигрантов подверглись репрессиям, пик которых пришелся на июнь 1946 г., в это время были интернированы в так называемые трудовые воспитательные общежития (ТВО – фактически лагеря) с конфискацией имущества 424 эмигранта, обвиненных в сотрудничестве с немцами. К началу 1947 г. в ТВО находился 401 русский эмигрант, а к 1949 г. – 45. В дальнейшем все не принявшие советское гражданство находились в поле зрения органов безопасности. Для наблюдения за высланными из Югославии в 1949–1952 гг. 777 русскими в болгарском МВД была создана специальная секция «белогвардейцы»[575]. Последний всплеск репрессий произошел в 1952 г. – в этом году были арестованы 96 белоэмигрантов.
Русские священнослужители, как правило, репрессиям не подвергались. Однако в 1946 г. оказался арестован священник Василий Мирович, служивший в годы войны в Русском корпусе в Югославии. Он отбывал наказание в ТВО, после освобождения перешел в юрисдикцию Московского Патриархата и был назначен священником русской общины при инвалидном доме в г. Шумене (с 1960 г. и до кончины в 1971 г. отец Василий служил в храме св. вмч. Пантелеймона при русском доме инвалидов в с. Княжево)[576]. Кроме того, в конце 1940-х гг. на некоторое время подвергался аресту протоиерей Андрей Ливен, до своей кончины 19 июня 1949 г. служивший в русской Никольской церкви Софии[577].
Более серьезных репрессий позволила избежать деятельность архиепископа Серафима. Он занимал выгодную в то время советскому руководству ярко выраженную антиэкуменическую позицию и в этом качестве неоднократно выступал на международной арене, как представитель Московского Патриархата. В частности, в июле 1948 г., на Всеправославном совещании в Москве владыка произнес три доклада, в одном из которых говорил: «Памятуя сущность и цели экуменизма, всецело отвергнем экуменическое движение, ибо здесь отступление от православной веры, предательство и измена Христу Экуменизм еще не будет торжествовать своей победы, пока он не заключит все Православные Церкви в свое экуменическое вселенское кольцо. Не дадим ему этой победы!»[578] В результате участники Московского совещания категорически отвергли саму возможность участия Православных Церквей в экуменическом движении и единогласно приняли резолюцию «Экуменическое движение и Православная Церковь», направленную против «гнезда протестантизма» Америки и Англиканской Церкви.
Владыка Серафим активно боролся и против экуменических и либеральных течений в Болгарской Православной Церкви. В 1949 г. он поместил в болгарском журнале «Църковен вестник» статью, в которой «осудил, как неканонические, притязания Союза священников на умаление власти Синода и на введение второбрачия, предостерегая от “живоцерковных” ошибок и сползания в экуменизм». А 26 апреля того же года архиепископ писал патриарху Алексию I обширное послание о необходимости борьбы с экуменическими тенденциями внутри Болгарской Церкви[579].
Одно время в Московской Патриархии и Совете по делам Русской православной церкви владыку Серафима (Соболева) рассматривали в качестве кандидата на пост главы Западно-Европейского экзархата вместо митрополита Серафима (Лукьянова). Предварительные переговоры об этом велись с архиепископом Серафимом во время его пребывания на Всеправославном совещании в Москве в июле 1948 г. Владыка не возражал против такого назначения, но поставил условие – взять с собой в Париж двух священников из Болгарии. 4 августа патриарх Алексий написал Г. Г. Карпову о необходимости «исходатайствовать» для архиепископа право въезда во Францию. 16 августа Совет по делам Русской православной церкви направил в МИД СССР письмо с просьбой выяснить вопросы: как отразится переход архиепископа Серафима из Болгарии на имеющихся там русских православных приходах, кем он может быть заменен и кого из священников намерен взять с собой в Париж? Московская Патриархия предполагала в качестве преемника Богучарского архиепископа назначить протоиерея Всеволода Шпиллера, который тоже участвовал в работе Московского совещания 1948 г. Эта кандидатура не вызвала особых возражений у Совета по делам Русской православной церкви, однако намеченные архиепископом для переезда в Париж священники одобрены не были. В сентябре 1948 г. Г. Г. Карпов информировал отдел Балканских стран МИД СССР: «Совет считает, что в ходатайстве архиепископа Серафима о разрешении взять с собой в Париж из Болгарии перечисленных в его письме к патриарху Алексию священнослужителей – Андрея Ливена, Ухтомского, Старицкого и Шелехова – должно быть отказано, так как тут явное стремление перекочевать из страны народной демократии в более безопасное место»[580].
1 ноября 1948 г. советское посольство в Болгарии в ответ на запрос МИДа сообщило, что архиепископ Серафим и архимандрит Пантелеймон (Старицкий) «не скомпрометированы своей прошлой и настоящей деятельностью. Пользуются авторитетом среди прогрессивных деятелей болгарской церкви. Установили нормальные отношения с Комитетом советских граждан в Болгарии и поддерживают начинания Комитета в области культурной просветительной работы среди новых советских граждан… Посольство не возражает против выезда на работу в Экзархат Старицкого, Никандровой и Шелехова»[581].
Посольство также отмечало, что оно не возражает против назначения протоиерея Всеволода Шпиллера «руководителем Русской Церкви в Болгарии, в связи с выездом архиепископа Серафима», но рекомендовало первоначально назначить протоиерея наместником архиепископа, что дало бы «возможность Московской Патриархии присмотреться к работе Шпиллера, прежде чем решить вопрос о назначении его главой Церкви». Однако переезд владыки Серафима в Париж не состоялся, в том числе по причине его монархизма. Так, в отзыве советского посольства во Франции в ноябре 1948 г. подчеркивалась связь архиепископа с монархистами вплоть до разгрома фашистской Германии, и сообщалось, что «некоторые советские граждане из бывших эмигрантов опасаются, что в Париже Серафим свяжется с местными монархистами и тем самым повредит Московской Патриархии»[582].
В результате было отклонено и предложение о назначении отца Всеволода. По ходатайству патриарха Алексия и при поддержке Г. Г. Карпова 20 ноября 1949 г. распоряжением Совета Министров протоиерею В. Шпиллеру был разрешен въезд вместе с семьей на постоянное место жительства в СССР. Со словами: «Вручаю Вас, детки мои, покровительству Матери Божией», – архиепископ Серафим благословил их возвращение на Родину. Отпускную грамоту пастырю с «перечислением его заслуг перед Болгарской Церковью и благословением на дальнейшее его служение Русской Церкви» подписал наместник-председатель Синода митрополит Врачанский Паисий. 5 февраля 1950 г. отец Всеволод приехал в Москву. Первоначально его назначили настоятелем Ильинского храма в г. Загорске (Сергиевом Посаде) и преподавателем Московской духовной академии и семинарии, некоторое время пастырь исполнял обязанности инспектора этих учебных заведений. 21 сентября 1951 г. протоиерей В. Шпиллер был назначен настоятелем Николо-Кузнецкого храма в столице, в котором прослужил более 32 лет, до своей кончины 8 января 1984 г.[583]. В мае 1992 г. Православный Свято-Тихоновский богословский институт провел в Москве первые «Чтения памяти протоиерея Всеволода Шпиллера», которые с того времени стали традиционными.
Встретившись сразу после приезда в Москву – 7 февраля 1950 г. с заместителем председателя Совета по делам Русской православной церкви С. К. Белышевым, отец Всеволод в беседе с ним охарактеризовал архиепископа Серафима (Соболева), «как человека святой жизни, праведника, он далек от земных дел. У него милые отношения, и он одинаково целуется со всеми, как с прежними, так и теперешними представителями власти. Ему ориентироваться трудно. Он знает одно, что надо бороться с Союзом священников, как с нарушителем канонов… Окружают архиепископа Серафима, под стать ему, глубоко религиозные, абсолютно лояльные люди. Советское посольство относится к ним хорошо. Им трудно ориентироваться в обстановке, и таким образом представительство Московской Патриархии лишено людей, способных влиять на ход церковных дел в Болгарии. Союз священников нападает на них, как на белогвардейцев, по ошибке получивших советские паспорта»[584].
Относительно благополучное положение русских приходов в Болгарии сохранялось до кончины владыки Серафима. 5 января 1950 г. Министерство иностранных дел СССР сообщало в Совет по делам Русской православной церкви, что среди русских священнослужителей в Болгарии находятся в основном советские граждане. При этом, подчеркивалось, что архиепископ Серафим, «руководствуясь в своей деятельности указаниями Московского Патриархата», старается «не допускать в число церковных служителей политически скомпрометированных лиц» и проводит курс на сближение с Болгарской Церковью