[213]. В середине 1930-х гг. в соборе был установлен киот в память убиенных российского императора Николая II и югославского короля Александра I Карагеоргиевича.
Святитель Варнава неоднократно публично выражал свои антикоммунистические убеждения. Уже в его интронизационной речи говорилось о «преследуемом антихристами русском православном народе», об освобождении которого необходимо «усердно молиться». Жесткие антикоммунистические высказывания звучали и в последующих обращениях патриарха к пастве, например, в Рождественском послании 1936 г.[214] Святитель Варнава был почетным председателем Исторического общества памяти государя императора Николая II и Комитета по сооружению храма-памятника Царственным мученикам в Брюсселе (завершенного только в 1977 г.).
При этом патриарх Варнава считал законным главой Русской Церкви проживавшего в Москве заместителя патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) и неоднократно оказывал ему поддержку Так, в 1932 г., после того как глава русской Западно-Европейской епархии митрополит Евлогий (Георгиевский) перешел в юрисдикцию Константинопольского Патриархата, Сербский первосвятитель направил Вселенскому патриарху Фотию письмо, где возмущался его действиями. В это же время святитель Варнава отказался участвовать в намеченном на Афоне Всеправославном совещании, если на нем не будет представлена «Тихоновская» (необновленческая) Русская Церковь[215]. В 1933–1936 гг. святейший патриарх Варнава активно переписывался с митрополитом Сергием, пытаясь предотвратить запрещение архиереев РПЦЗ, однако, когда это не удалось, несмотря на угрозу разрыва со стороны Московской Патриархии, сохранил каноническое общение с ней[216].
Подобную, дружественную по отношению к Русской Православной Церкви за границей, позицию занимали и многие другие сербские архиереи, прежде всего выпускники российских духовных академий. Так, например, епископ Нишский Досифей (Васич) в письме от 16 февраля 1927 г. негативно оценивал разрыв митрополита Евлогия (Георгиевского) с РПЦЗ. Сам же митрополит Антоний с особенной симпатией относился к митрополиту Сараевскому Петру (Зимовичу), епископу Пакрацкому Мирону (Николичу) и епископу Вршацкому Викентию (Вуйичу). Как убежденный русофил был известен епископ Мукачевско-Пряшевский Владимир (Раич) и т. д.[217]
Ведущими религиозными мыслителями Сербской Церкви в XX веке были два ее святых – епископ Николай (Велимирович) и архимандрит Иустин (Попович), взгляды обоих имели ярко выраженную прорусскую и антизападную направленность. Владыка Николай окончил Петербургскую духовную академию, в 1932 г. он так писал о России: «Совесть наша заставляет нас плакать, когда русские плачут, и радоваться, когда русские радуются. Велик наш долг России. Может человек быть должен человеку, может и народ – народу. Но долг, которым Россия обязала сербский народ в 1914 году, настолько огромен, что его не могут вернуть, ни века, ни поколения. Это долг любви, которая с завязанными глазами идет на смерть, спасая своего ближнего»[218]. В 1920-е гг. владыка Николай (Велимирович) одним из первых заговорил о необходимости почитания расстрелянной в России царской семьи.
Митрополит Николай (Велимирович).
Архимандрит Иустин (Попович) учился в Петроградской духовной академии, в 1923 г. он издал свой труд «Философия и религия Ф. М. Достоевского». Отец Иустин был большим почитателем владыки Антония (Храповицкого) и считал себя его учеником[219]. В период работы в Сремских Карловцах архим. Иустин часто посещал митрополита и других русских эмигрантов.
В 1930–1931 гг. о. Иустин в качестве помощника епископа занимался миссионерской деятельностью в Прикарпатской и Пряшевской Руси, где происходило возвращение униатов в лоно православия, был выдвинут кандидатом на Мукачевскую епископскую кафедру, но отказался. С 1934 г. он работал профессором богословского факультета Белградского университета. В этот период архимандрит Иустин продолжал поддерживать тесные связи с русскими эмигрантами. В частности, на богословский факультет он был принят благодаря поддержке заведующего кафедрой церковной истории профессора А. Доброклонского. Отец Иустин также дружил с новым первоиерархом РПЦЗ митрополитом Анастасием (Грибановским), протоиереем Алексием Нелюбовым, имел тесные связи и со свт. Иоанном (Максимовичем)[220]. В 1930-е и последующие годы о. Иустин, которого его последователи называли «совестью Сербской Церкви», написал целый ряд богословских работ.
Отношение же к русской церковной эмиграции правительства и значительной части интеллигенции Югославии было гораздо более прохладным, чем у православного духовенства[221]. Впрочем, для части сербской элиты присутствие в стране многочисленной и интеллектуально активной русской эмиграции являлось желательной поддержкой. Наиболее позитивно к эмигрантам из России относились сербские националисты, к которым принадлежал и премьер-министр (в первой половине 1920-х гг.) Никола Пашич. Поскольку Российская империя вступила в Первую мировую войну, защищая Сербию, и в результате войны была разрушена, русофилы в сербской элите рассматривали этот факт как определенное самопожертвование России. Но присутствие русской эмиграции положительно оценивалось не только националистами, но и унитаристами, которые до середины 1930-х гг. доминировали на политической сцене и боролись с сербским сепаратизмом ради упрочения югославского единства. В этом плане им была выгодна пропаганда идеи славянской солидарности многими русским эмигрантами, в том числе богословами и священнослужителями.
Эти настроения разделял и югославский король Александр I Карагеоргиевич, много сделавший для оказания помощи русской эмиграции. Следует упомянуть, что в 1919 г. он единственным из руководителей европейских государств официально признал белое правительство адмирала Колчака[222]. С глубоким уважением относился король и к митрополиту Антонию (Храповицкому). Характерный случай произошел в начале 1930-х гг. Гуляя по парку, патриарх Варнава вез в кресле митрополита и случайно встретил короля, который сначала подошел под благословение владыки Антония, а уже затем Сербского первосвятителя[223].
В 1934 г. король Александр был застрелен в г. Марселе болгарским боевиком В. Димитровым, членом террористической организации, связанной с хорватскими усташами. Организация усташей была создана в 1928–1929 гг. под руководством Анте Павелича и вела нелегальную, главным образом террористическую, борьбу за создание независимой Хорватии при активной поддержке фашистской Италии и нацистской Германии. После этого убийства в интервью корреспонденту эмигрантской газеты «Царский вестник» патриарх Варнава заявил, что русские и сербы имеют общих друзей и врагов, а король Александр был убит общими врагами Сербии и России[224].
С осени 1935 г. Сербская Церковь решительно сопротивлялась попыткам правительства подписать с Ватиканом конкордат (соглашение), который давал Римско-Католической Церкви большие права и ставил ее в привилегированное положение по сравнению с другими конфессиями. Однако в июне 1937 г.
югославское правительство все-таки заключило с Ватиканом конкордат и представило его на ратификацию в скупщину (парламент).
Протесты Сербской Церкви поддержали некоторые политические партии и движения, прежде всего националистическая организация «Збор» под руководством Д. Лётича. 19 июля 1937 г., несмотря на запрещение властей, по улицам Белграда прошел многотысячный крестный ход. Полиция получила приказ разогнать его. Произошли массовые столкновения; в результате так называемой «Кровавой литии» были избиты архиереи, священники и многие миряне, разорваны хоругви, брошены на землю иконы и транспаранты.
23 июля 1937 г. скупщина большинством голосов проголосовала за ратификацию конкордата, однако массовое народное возмущение и непримиримая позиция Сербской Церкви вынудили правительство отказаться от дальнейшего продвижения этого проекта – внесения конкордата на утверждение в Сенат. Патриарх Варнава умер 23 июля 1937 г., в день утверждения конкордата в скупщине, при загадочных обстоятельствах; по мнению некоторых сербских исследователей, он был отравлен католиками[225]. 9 октября того же года ратификация конкордата с Ватиканом была отклонена в сербском Сенате.
21 февраля 1938 г. на Соборе Сербской Православной Церкви новым патриархом был избран митрополит Черногорско-Приморский Гавриил (Дожич), в его хиротонии принял участие Первоиерарх РПЦЗ митрополит Анастасий (Грибановский)[226]. Как и святитель Варнава, митрополит Гавриил испытывал теплые чувства к Русской Православной Церкви. В частности, получив письмо митрополита Антония (Храповицкого) от 18 октября 1921 г. о предстоящем открытии в следующем месяце Всезарубежного Русского Церковного Собора, он в ответном послании от 18 ноября писал: «Мы, сербы, веками привыкли смотреть на могучую Россию, как на свою покровительницу и общую мать славянских племен, а на любимый и почитаемый великий русский народ, как на нашего старшего брата и нашего защитника… Поэтому существует прирожденная любовь и благодарность нашего народа и нашей Церкви к Святой Руси и братскому русскому народу»[227]