Чехии, Словакии и Вене не должна быть повреждена в новообразованном митрополичьем округе. В ответе владыки Анастасия от 11 июля говорилось, что Архиерейский Синод РПЦЗ не рассматривает епархию чешского епископа Горазда в качестве составной части Средне-Европейского округа, и сербская юрисдикция над ней сохраняется, хотя епископ и подчиняется временно митрополиту Берлинскому и Германскому Серафиму (Ляде)[298]. В дальнейшем конфликт был улажен. На заседании Синода под председательством митрополита Иосифа от 26 сентября 1942 г. была принята к сведению информация о том, что Средне-Европейский округ РПЦЗ не включает общины, подчиненные Сербской Церкви[299].
В дни оккупации для русских эмигрантов в Белграде духовным центром стала их приходская церковь Пресвятой Троицы. Здесь 9 октября 1942 г. был рукоположен во диакона, а 14 октября – во иерея известный славист, палеограф и византинист, бывший доцент философского факультета Белградского университета (в г. Скопле) Владимир Алексеевич Мошин[300]. В своих воспоминаниях он с большой нежностью рассказывал о русской приходской жизни в Белграде, отмечая, что в «гибельные времена» войны и оккупации Церковь была «главным духовным прибежищем»[301].
С начала 1940 г. в Югославии проживал крупнейший православный патролог, известный в Западной Европе и Америке богослов и философ протоиерей Георгий Флоровский, избранный в 1939 г. членом-корреспондентом Русского научного института в Белграде. В 1940–1942 гг. он преподавал историю религии и был духовником Крымского кадетского корпуса и Донского Мариинского девичьего института в Белой Церкви[302]. В 1942 г. Флоровские переехали в Белград, где протоиерей преподавал Закон Божий в мужской и женской русско-сербских гимназиях[303].
Большую активность также проявлял приехавший в Белград в начале 1941 г. из Ужгорода духовник митрополита Анастасия игумен Аверкий (Таушев, будущий архиепископ). Он служил вторым священником в Свято-Троицкой церкви, преподавал пастырское богословие и гомилетику на миссионерско-пастырских курсах, читал систематический курс лекций на духовные темы в Русском доме, был председателем просветительного отдела Белградского приходского совета, организовывал религиозно-просветительские собрания и, кроме того, после смерти в июне 1943 г. архиепископа Курского Феофана являлся хранителем чудотворной Курской Коренной иконы Знамения Божией Матери, с которой во время бомбежек посещал дома русских белградцев и служил молебны. В конце 1944 г. Архиерейский Синод возвел о. Аверкия в сан архимандрита[304].
В. А. Маевский так охарактеризовал поведение священнослужителей РПЦЗ в период немецкой оккупации: «…русское духовенство в Югославии в эти печальные годы было на большой высоте и держало себя с исключительным достоинством. Невзирая на гонения, обыски, угрозы и аресты, – а от красных партизан также побои, издевательства и смерть, – все русские священнослужители проявили незаурядное мужество и непоколебимую любовь к своей родине, достойно поддерживая измученную, запуганную и растерявшуюся паству свою»[305].
30 октября 1941 г. закончились продолжавшиеся несколько месяцев (с лета) и вызвавшие большой интерес у русских белградцев занятия богословско-миссионерских курсов (планировалось, что они подготовят церковных деятелей для миссионерской работы в России)[306]. Целый ряд талантливых лекторов согласились безвозмездно читать лекции и проводить со слушателями семинары. Заведующим курсами был профессор-протоиерей Георгий Флоровский, а в число лекторов входили: епископ Митрофан (Абрамов), протоиерей Владислав Неклюдов, профессора А. И. Щербаков, С. В. Троицкий, А. В. Соловьев и В. А. Мошин, а также миряне П. С. Лопухин, Б. Р. Гершельман и К. Н. Николаев. Почти все слушатели хорошо сдали экзамены[307]. В 1942 г. богословско-миссионерские курсы работали вновь.
В начале ноября 1942 г. был учрежден Комитет по оказанию зимней помощи нуждающимся русским эмигрантам под покровительством митрополита Анастасия. Особым посланием к православным русским людям владыка призвал их широко пойти навстречу деятельности комитета и помочь бедным эмигрантам перенести тяготы зимы. Работой комитета руководил профессор Новиков, но все важнейшие заседания проходили под председательством Первоиерарха РПЦЗ. По всему Белграду был проведен сбор денег, топлива, продуктов и вещей, самое активное участие в нем приняли церковно-благотворительные учреждения[308].
18 июня 1943 г. скончался переехавший в Белград из Хоповского монастыря 15 октября 1942 г. и оставивший по себе добрую память архиепископ Курский и Обоянский Феофан (Гаврилов), хранитель чудотворной Курской Коренной иконы Знамения Божией Матери, вывезший ее из своей епархии за границу Перенесенному на следующий день в Свято-Троицкую церковь телу владыки поклонились председатель Сербского Синода митрополит Иосиф и все бывшие в городе сербские архиереи, присутствовавшие 19 июня на отпевании. 20 июня архиепископ Феофан был погребен на русском участке Нового кладбища, около алтаря Иверской часовни[309].
После его кончины Курская Коренная икона всецело перешла в ведение Архиерейского Синода, который постановил поместить ее для хранения и поклонения в белградскую Свято-Троицкую церковь, а 14 мая 1944 г. обязал причт храма вести особый учет дохода от молебнов перед иконой на дому, отчисляя одну треть Синоду[310]. Новым членом Архиерейского Синода, вместо покойного владыки Феофана, митрополит Анастасий, с согласия владык Серафима (Ляде), Серафима (Соболева) и Серафима (Лукьянова), 17 июля 1943 г. назначил епископа Венского Василия (Павловского) – в качестве представителя Западно-Европейского митрополичьего округа[311].
Отношение оккупационных властей к русской церковной эмиграции в Югославии в целом продолжало оставаться настороженным. Показательно, как 10 марта 1942 г. немецкий цензор исправил статью Г. П. Граббе «Сербская Церковь против коммунизма», опубликованную затем в белградской газете «Наша Борба». В этой статье управляющий делами Синода достаточно объективно и в то же время лояльно по отношению к немецкой политике проанализировал отношения Сербской и Русской Церквей в новейшее время. Цензор вычеркнул из статьи несколько слов, показавшихся ему вредными и опасными, – «вечная, великая, славянская Россия» и «Югославия»[312].
В марте 1942 г. белградское гестапо завело на Г. П. Граббе личное дело, где он был назван «секретарем РПЦЗ в Сербии».
Дело появилось в связи со статьей, где Граббе упоминал «великую Россию», и в основном содержит материалы о взаимоотношениях управляющего делами Архиерейского Синода с немецкими органами власти и цензуры; факт сотрудничества Граббе с СД в качестве секретного сотрудника в нем не зафиксирован. В целом со стороны германских органов безопасности к Граббе проявлялось благожелательное внимание, но оно не переходило границы обычного отношения к фольксдойче (лицу немецкой национальности) и известному антикоммунисту[313]. В журнале Архиерейского Синода «Церковная жизнь» в период оккупации изредка публиковались антиеврейские статьи, и все они, очевидно, вышли из-под пера Г. П. Граббе[314].
С другой стороны, многие представители русской церковной эмиграции подвергались гонениям со стороны оккупантов и поддерживавших их албанских и хорватских националистов. Так, в апреле 1943 г. в Белград из-за жестокого преследования усташей и хорватских властей вынужденно переехали около 40 сестер Хоповской (бывшей Леснинской) русской монашеской общины. Они поселились в двух комнатах русского дома (общежития) престарелых на городской окраине Сеньяк, где был небольшой домовый храм. Здесь сестры испытали тесноту, голод, бомбардировки англо-американской авиации[315]. В сентябре 1944 г. сестры переселились в центр города в бывшее общежитие русских студентов.
Неблагоприятные для III рейха перемены в позиции Православных Церквей Юго-Востока Европы на завершающем этапе войны в конце концов заставили германские ведомства внести некоторые коррективы в свое отношение к РПЦЗ. Проводившаяся с начала войны политика по возможности полной изоляции Архиерейского Синода в Белграде неукоснительно осуществлялась до сентября 1943 г. Все попытки членов Синода получить разрешение на встречу с архиереями оккупированных областей СССР или даже с епископами своей Церкви в других европейских странах оканчивались безрезультатно. Даже митрополит Серафим (Ляде) только один раз смог приехать в Белград с докладом, да и то не на заседание Синода.
Архиепископ Василий (Родзянко).
С иерархами возникших автономных Украинской и Белорусской Церквей, несмотря на всевозможные препятствия, РПЦЗ в 1942 г. установила связь и поддерживала эти Церкви, так как они рассматривались в качестве составных частей единой Русской Церкви. Определенные непрочные и непостоянные контакты удалось установить и с духовенством оккупированных областей России[316].
Из всех государственных немецких ведомств Первоиерарх РПЦЗ изредка переписывался лишь с Министерством церковных дел, как и в 1930-е гг., занимавшим достаточно благожелательную позицию по отношению к русскому православию