Вместе с о. Алексием Федоровичем Крыжко были арестованы девять его прихожан[421]. В августе 1949 г. по обвинению в намерении просить посольство СССР ходатайствовать перед югославскими властями за невинно арестованных в Сараево (о. А. Крыжко и его прихожан) был схвачен протоиерей Владислав Неклюдов. По свидетельству о. Иоанна Сокаля, высказанному в письме митрополиту Крутицкому и Коломенскому Николаю (Ярушевичу), «эта просьба квалифицируется как шпионаж, и за это подвергаются оба большой опасности»[422].
В начале декабря 1949 г. в Сараево состоялся громкий показательный судебный процесс над «бывшими белогвардейцами – советскими гражданами, завербованными советской разведкой». На нем 11 человек, в том числе два священника, без всяких оснований обвинялись как агенты немецкого гестапо, контрреволюционеры, враги социализма и в то же время члены советской «шпионско-диверсионной группы»[423].
В результате югославский народный суд приговорил о. Алексия по обвинению в шпионской деятельности к 11,5 годам заключения, а его прихожан – к срокам от 3 до 20 лет. Сидевший вместе с пастырем в тюрьме священник Владимир Родзянко 1 января 1952 г. написал святейшему патриарху Алексию, что о. А. Крыжко просил передать первосвятителю и в его лице всей Русской Церкви: «Скажите там, что все клевета, и никогда я никаким шпионом не был, а только лишь хотел быть верным своей церкви, пастве и родине»[424]. Русская церковь в Сараево была закрыта вскоре после судебного процесса, а ее имущество передано сербским церковным властям, оказался уничтожен и русский участок на военном кладбище города[425].
Только после восстановления дипломатических отношений СССР и Югославии – в январе 1956 г., прошедший через пять тюрем и два лагеря, в том числе каторжные работы в каменоломнях на Голом острове в Адриатическом море, протоиерей А. Крыжко после официального запроса советского посольства был освобожден. 12 января он вместе с группой других бывших заключенных выехал через Венгрию в Советский Союз. Отец Алексий поселился в Ленинграде, служил в разных храмах и скончался в Северной столице 26 июля 1974 г.[426]
Протоиерей В. Неклюдов не дождался обвинительного приговора, и по утверждению югославских властей, в одиночной тюремной камере «лишил себя жизни»[427]. Об этой смерти о. Иоанн Сокаль так сообщил 9 декабря 1949 г. в письме митрополиту Николаю (Ярушевичу): «В ночь с 29 на 30 ноября погиб о. Владислав. Это случилось накануне суда над ним в Сараево, куда его и переслали из белградской тюрьмы… погиб исключительно благодаря своей честности и доверчивости. Понятно, что такого человека они и не допустили до суда. Он был храбрый, мужественный и бесстрашный; беззаветно любил Родину и преданным ей остался до конца. Его совесть была чиста, и потому он не боялся смерти»[428]. Немного позднее – 28 января 1950 г., о. Иоанн в беседе с работниками Совета по делам Русской православной церкви прямо сообщил, что о. Владислава Неклюдова «повесили в тюрьме»[429].
Высокого мнения об о. Владиславе был и священник Владимир Родзянко, сам приговоренный в 1949 г. к 8 годам исправительных работ за «превышение дозволенной религиозной пропаганды» (ему также «припомнили» и отказ вступать в прокоммунистический сербский Союз священников, против которого о. Владимир повел борьбу)[430]. После двух лет заключения в тюрьме и лагере о. Владимир в 1951 г., благодаря вмешательству архиепископа Кентерберийского, был освобожден и вместе с семьей выехал из Югославии во Францию, а затем – в Великобританию (позднее, после принятия монашеского пострига с именем Василий, он служил епископом в Американской Православной Церкви)[431].
Эти преступления югославских властей возмутили Сербского патриарха Гавриила. В состоявшейся 28 декабря 1949 г. беседе с первым секретарем советского посольства в Югославии А. М. Зубовым первосвятитель «по своей инициативе коснулся сараевского антисоветского процесса, назвав его «кощунством над православной церковью». В газетах писали, сказал он, что священник Неклюдов повесился. Этого не только нельзя допустить, но даже об этом грешно подумать. Неклюдов был очень стойкий и честный человек. Крыжко тоже хороший человек. Он любил народ, и народ его тоже любил. Поэтому его и осудили на долгие годы»[432].
В условиях жестоких репрессий русские священнослужители продолжали покидать страну Вместе со многими другими эмигрантами в 1949 г. был изгнан из Югославии и настоятель русского храма св. Архангела Михаила в Великом Бечкереке священник Александр Мирошниченко. В дальнейшем службы для русской общины здесь до начала 1970-х гг. совершали сербские священники Милош Попович и Нинчич[433].
В этом же году уехали в США игумен Лука (Родионов) и бывший наместник мужского иноческого братства Святого Креста в Земуне игумен Феофан (Шишманов). На свободную территорию г. Триеста (вскоре отшедшего к Италии) в конце 1949 – начале 1950 гг. выехали протоиерей Василий Колюбаев, священники Пантелеймон Капланов и Алексий Шевченко[434]. К этому времени оказалось фактически разгромлено и прекратило свое существование русское благочиние в Бачской епархии.
В марте 1950 г. был арестован за отказ от «пропаганды против СССР» и в мае того же года выслан в Албанию священник Григорий Крыжановский, в марте 1950 г. был выслан в Албанию и принявший в 1946 г. советское гражданство священник Димитрий Томачинский. 19 марта 1950 г. югославские власти выслали в Венгрию священника Михаила Толмачева. В начале 1950-х гг. уехал из Югославии служивший в белградской Свято-Троицкой церкви протодиакон Александр Качинский, в марте 1950 г. был выслан в Болгарию преподаватель Призренской Духовной семинарии игумен Иоанн (Кухтин), будущий Предстоятель Чехословацкой Православной Церкви в сане митрополита, в том же году уехал в Венесуэлу протоиерей Флор Жолткевич и т. д.
После долгих мучений смог в конце концов выехать в Советский Союз протоиерей Иоанн Сокаль. Виза все же была получена, и 25 января 1950 г. о. Иоанн вместе с семьей приехал в СССР. Уже в феврале 1950 г. его назначили ректором Саратовской Духовной семинарии. 10 мая 1959 г., после принятия монашеского пострига с именем Иннокений, он был хиротонисан во епископа Смоленского и Дорогобужского[435].
В состоявшейся вскоре после возвращения – 28 января 1950 г., беседе в Совете по делам Русской православной церкви о. Иоанн Сокаль так описал трагическое положение русских общин в Югославии (его слова приводятся здесь в изложении работника Совета В. С. Карповича): «В отношении Русской церкви титовцы добиваются ликвидации патриарших приходов в Югославии, как очагов русского влияния… Духовенство Московской Патриархии арестовывается и уничтожается… В Югославии имеется 6000 советских граждан. Каждый из них ожидает ежеминутно высылки за границу, как бы давно он ни жил в Югославии. Людей хватают и везут к границе, не давая взять с собой необходимые вещи. Титовцы к весне собираются совсем разделаться с советскими гражданами… Протоиерей Сокаль говорит, что он оставил [вместо себя] о. Виталия – советского гражданина… в помощь ему был вызван Александр Тугаринов, которого Сокаль характеризует, как умного, высоко богословски образованного человека. Однако на пути в Белград Тугаринов был арестован»[436].
После гибели о. Владислава Неклюдова и отъезда о. Иоанна Сокаля настоятелем Свято-Троицкой церкви, на основании телеграммы Московской Патриархии от 22 января 1950 г., длительное время служил бывший участник Белого движения протоиерей Виталий Васильевич Тарасьев. Следует упомянуть, что он был и духовником преподобного архимандрита Иустина (Поповича), который проводил в Свято-Троицком храме много времени и совершал там свой монашеский подвиг.
Отец Виталий фактически стал и благочинным русских православных приходов в Югославии. Ему, одному из немногих оставшихся в стране священнослужителей Московского Патриархата, удалось избежать ареста[437].
В помощь о. Виталию, еще по ходатайству протоиерея Иоанна Сокаля, был назначен о. Александр Тугаринов из г. Ниша, но как только он приехал в Белград, югославские власти выслали его в Болгарию. К осени 1950 г. вместе с о. В. Тарасьевым в Свято-Троицкой церкви еще служили иеромонах Владимир и о. Алексий Погодин, но затем и им пришлось покинуть приход[438].
К 1950 г. в русском благочинии осталось восемь общин, при этом четыре имели свои церкви: в Белграде, Белой Церкви, Земуне и Цриквенице, а еще четыре использовали помещения сербских храмов: в Панчево, Зренянине, Нови Саде и Сараево. Число прихожан сократилось до шести тысяч[439].
Более трех лет отец Виталий не имел связей с Московской Патриархией и только после начала нормализации отношений между Югославией и СССР, 8 августа 1953 г., обратился к святейшему патриарху Алексию с письмом, в котором охарактеризовал положение русских общин за последние годы: «…все русские церкви в Югославии в материальном отношении вполне самостоятельны. Они ни от кого не получают никаких субсидий или помощи и существуют исключительно на приходы от продажи свечей, тарелочных сборов, пожертвований и треб. Конечно, положение их довольно тяжелое, особенно в связи с значитель