Ученики В. О. Ключевского
А. А. Кизеветтер (1866–1939)
Любимым учеником Ключевского был Александр Александрович Кизеветтер.
Кизеветтер был выдающимся историком и общественным деятелем. В 1903–1906 годах он принимал живое участие в политике.
Был прямым и откровенным в своих отношениях с друзьями и недругами. Среди московской интеллигенции той эпохи он занимает видное место.
Кизеветтер родился в Оренбурге. В 1884 году он окончил оренбургскую гимназию. Ближайшим университетом к Оренбургу был Казанский университет. Но Кизеветтера неудержимо влекла к себе Москва. Уже в средних классах гимназии он решил посвятить себя изучению русской истории, и к Москве его притягивало имя Ключевского, тогда только что прогремевшего в ученом мире благодаря его докторскому диспуту, на котором он защитил диссертацию «Боярская дума Древней Руси».
Приехав в Москву в середине лета 1884 года, Кизеветтер прежде всего подал прошение о зачислении его в студенты историко-филологического факультета. До начала учебных занятий оставалось еще около двух месяцев, и Кизеветтер мог без помехи предаться изучению многошумной и многокрасочной Москвы, которая зачаровала его сразу на всю жизнь.
Среди университетских учителей Кизеветтера первое место, конечно, занимал Ключевский. Так случилось, что Кизеветтер попал в университет как раз в тот год, когда Ключевский начинал свой курс с Древней Руси (он прочитывал курс в течение двух академических лет). Кизеветтер сразу подпал под обаяние лектора (о впечатлении Кизеветтера от курса было уже сказано в главе о Ключевском).
Патриархом историко-филологического факультета был в это время профессор всеобщей истории Владимир Иванович Герье, один из учителей самого Ключевского. Кизеветтер прослушал его курсы по римской истории и по истории Европы в XVIII веке (просвещенный абсолютизм). Оба курса, несмотря на их некоторую старомодность, Кизеветтер нашел полезными.
Вторым преподавателем кафедры всеобщей истории был П. Г. Виноградов. Как и Милюков, Кизеветтер ставил его чрезвычайно высоко как преподавателя, в особенности как руководителя семинаров. Кизеветтер вспоминает и оживленные собеседования московских историков в квартире Виноградова. «На этих собраниях мы слышали доклады Милюкова, Фортунатова, А. Гучкова, Карелина, Петрушевского и других». Историю русской литературы Кизеветтер слушал у Н. С. Тихонравова, языковедение у Ф. Е. Корша и Ф. Ф. Фортунатова.
Очень ценил Кизеветтер и С. Ф. Фортунатова, «энтузиаста культа политической свободы». Он читал курс по истории Англии, Соединенных Штатов Америки, Французской революции.
Студенческая масса в эти годы подразделялась на три группы – «на политиков, на будущих обывателей и на будущих ученых».
Кизеветтер примкнул к этой последней группе, прежде всего потому, что ощущал в себе непреодолимую страсть к научным занятиям, а также и потому, что в тогдашних политических движениях студенчества он не усматривал большого толка.
Ученые занятия разнообразились время от времени «вылазками на галерку Малого театра, где в то время за тридцать копеек можно было переживать минуты величайшего эстетического наслаждения от игры Ермоловой, Федотовой, Медведевой, Никулиной, Садовских, Ленской, Южина».
Увлечение театром не мешало научным занятиям Кизеветтера. Уже с третьего курса он взял себе у Ключевского тему для кандидатского сочинения – историю служилого землевладения в Московском государстве XVI–XVII веков.
«К концу университетского курса я уже чувствовал себя, что называется, подкованным по части русской истории и мог захаживать к Ключевскому, не опасаясь явиться перед ним желторотым птенцом, понапрасну отнимающим время у своего учителя. Ключевский встречал меня чрезвычайно радушно, и те беседы, которые мне довелось с ним вести, принадлежат к лучшим моим воспоминаниям о тех далеких годах».
Весной 1888 года Кизеветтер окончил Московский университет. Осенью того же года он был оставлен Ключевским при кафедре русской истории для подготовки к профессуре.
После успешно прошедших магистерских экзаменов Кизеветтер получил звание приват-доцента и начал читать лекции в университете, а после открытия Высших женских курсов Герье в 1902 году стал преподавать русскую историю и там.
Темой своей магистерской диссертации Кизеветтер выбрал изучение петровских нововведений в устройстве по иноземным образцам русских городов. Научная литература не могла дать никакого ответа на вопрос, пока оставался нетронутым архивный материал, относящийся до делопроизводства магистратских учреждений XVIII столетия. Эту задачу и поставил себе Кизеветтер.
При этом у него были и другие побудительные соображения. Хотя он не вступил еще на путь политической деятельности, политические убеждения его уже сложились. Он был убежденным конституционалистом. И тут перед ним, как историком, встал вопрос: какие предпосылки для возможности преобразования политического строя России можно было бы найти в нашем историческом прошлом? И в Московской Руси, и в империи XVIII–XIX столетий существовало местное самоуправление – городское и сельское.
Городским Кизеветтер как раз и решил заняться – «вспахать огромное и никем еще до тех пор не тронутое поле». Ключевский одобрил тему.
Нужные Кизеветтеру материалы находились в архиве Министерства юстиции на Девичьем Поле. В них он и погрузился. Работал там каждый день с увлечением. «В архивных документах таятся особые чары».
Вскоре после того, как Кизеветтер стал заниматься в архиве Министерства юстиции, завсегдатаями этого архива сделались также двое его младших коллег – М. М. Богословский и Н. А. Рожков.
Просидев подряд несколько часов над архивными документами, все трое, чтоб поразмять члены, шли гулять, предаваясь оживленной приятельской беседе. В будущем они оказались тремя политическими противниками: кадет (Кизеветтер), октябрист (Богословский) и большевик (Рожков).
Основным выводом диссертации Кизеветтера было утверждение, что в течение всего XVIII века, вплоть до городской реформы Екатерины II, под покровом Петровской реформы продолжал существовать типичный посадский мир эпохи Московской Руси. Диссертация была напечатана в 1903 году под названием «Посадская община в России XVIII столетия».
Диспут состоялся в декабре 1903 года. Официальными оппонентами были Ключевский и Любавский. Ключевский вел диспут совсем не в своем обычном тоне. Не было «игры кошки с мышкой», соединенной с легким экзаменом диспутанту. Ключевский ясно давал понять всем присутствующим, что он признает в своем ученике собрата по науке. Любавский был вполне корректен.
Докторская диссертация Кизеветтера была посвящена истории Городового положения Екатерины II 1785 года. Основана она была также на никем доселе не затронутом архивном материале. Диспут состоялся весной 1909 года.
Ключевский на этот раз не мог участвовать, находясь в отпуске вне Москвы, по болезни. Оппонентами были Любавский и Готье. Диспут носил характер непринужденной научной беседы.
В 1893 году Кизеветтер стал женихом Екатерины Александровны Кудрявцевой. Она была вдовой его друга Александра Алексеевича Кудрявцева (ученика Виноградова). У нее уже были дети от первого брака – сын Всеволод (математик) и дочь Наталья. Летом 1894 года Кизеветтер женился на Екатерине Александровне. У них родилась дочь Екатерина.
Помимо своей научной работы и университетского преподавания Кизеветтер принял деятельное участие в Московском комитете грамотности и в связи с этим в широком просветительном движении – так называемой Комиссии домашнего чтения и лекционном бюро для организации лекций профессоров в провинции.
Московский комитет грамотности был учрежден еще в 1845 году «для всенародного распространения грамотности на религиозно-нравственных основаниях». Деятельность этого комитета, вначале вялая, временно оживилась в 1870-х годах, когда комитет вошел в сношения со всеми земствами по вопросам народного образования, но затем опять затихла.
В 1892 году в комитет вошло сразу много новых членов, профессоров, земских и городских деятелей, внесших оживление в деятельность комитета. Это вызвало подозрение правительства в благонадежности этого учреждения.
Победоносцев произнес в Комитете министров обличительную речь. Никакого расследования деятельности комитета не было произведено, но 17 ноября 1895 года Московский комитет грамотности (и одновременно Петербургский) был закрыт.
Вместо этих комитетов были учреждены «общества грамотности». Перемена была не только в названии. По новому уставу председатель такого общества назначался Министерством народного просвещения. Фактически отменена была публичность заседаний. Деятельность общества была стеснена различными строгими ограничениями.
Закрытие комитетов грамотности вызвало сильное раздражение в общественных кругах. Члены Петербургского комитета, не видя возможности при новом уставе продолжать плодотворную новую работу, единодушно приняли решение не входить в Общество грамотности.
В Москве мнения разделились. Часть членов (в том числе и Кизеветтер) стояла за уход, другая часть, во главе с такими популярными деятелями, как Чупров и Гольцев, считала необходимым работать в Обществе грамотности, несмотря на сковавший его деятельность устав.
Вопрос страстно и бурно обсуждался. В конце концов громадное большинство членов вышло из общества.
Небольшая группа осталась. Деятельность общества захирела. Пессимисты оказались правы.
Комиссия по организации домашнего чтения возникла по инициативе общественной деятельницы E. Н. Орловой, Милюкова и Виноградова.
Учредительное заседание комиссии состоялось в Большом зале Политехнического музея. Было много профессоров и приват-доцентов Московского университета (в том числе Кизеветтер), а также преподавателей средних учебных заведений. Решено было устроить «университет вне университетских стен», то есть выработать программу заочного преподавания в объеме университетского преподавания по всем отделам университетского курса, за исключением медицинских наук. По всем вопросам программ решено было издать пособия – подходящие труды компетентных авторов. Крупнейшее московское издательство Сытина охотно взяло на себя издание этих пособий. Эта серия получила название «Библиотека для самообразования».
При комиссии было образовано «Лекционное бюро» для чтения лекций в провинциальных городах. Кизеветтер принял в нем деятельное участие. Первая его поездка была в Нижний Новгород. Для устройства лекций требовалось разрешение местного губернатора, которое давалось по предварительному заключению попечителя учебного округа. Попечитель заявил, что не может дать благоприятного заключения, пока ему не будет предложен письменный текст лекций. (Кизеветтер собирался прочесть целый курс о состоянии русского общества в конце XVIII века.) Кизеветтер представил текст. Говоря об отношении помещиков и крепостных, Кизеветтер употреблял выражение «рабовладение». Попечитель сказал, что не может допустить таких выражений, так как это вызовет неудовольствие в среде дворян. Кизеветтер сказал: «Если угодно, я могу заменить термин „рабовладение“ термином „душевладение“».
Попечитель подумал и заявил: это можно.
Лекции Кизеветтера пользовались большим успехом. После Нижнего Новгорода он ездил еще в ряд городов. В Тверь он попал как раз на время земского собрания.
Тверь всегда славилась высоким культурным уровнем своих земских деятелей. «Два дня, – вспоминает Кизеветтер, – проведенные мною в кругу этих деятелей (тут были братья Петрункевич, Бакунин, Кузьмин-Караваев и другие), оставили во мне отраднейшее впечатление».
В 1903 году Кизеветтер по приглашению Гольцева вошел в редакцию журнала «Русская мысль». В этом журнале и в ряде других Кизеветтер поместил много ярко написанных статей по различным вопросам внутренней истории России XVIII и XIX веков.
В 1912 году вышел их сборник под заглавием «Исторические очерки». В нем напечатан его обширный этюд об отношениях Александра I и Аракчеева.
В 1915 году появился второй сборник – «Исторические очерки».
После появления конституционного Манифеста 17 октября 1905 года Кизеветтер написал листовку, чтобы добросовестно разъяснить малосведущим людям истинный смысл манифеста, перевести его юридические формулы на удобопонятный для всякого простолюдина язык. И. Д. Сытин напечатал эту листовку, и она имела большой успех.
Благодаря этой листовке Кизеветтера стали приглашать разъяснять значение манифеста в народных аудиториях. В своих «Воспоминаниях» Кизеветтер рассказывает об одном из таких приглашений. Тогда его пригласили работавшие в этой школе его слушательницы по Высшим женским курсам. Другие учительницы той же школы были социал-демократками. Социал-демократы стояли за бойкот выборов.
Окончив свое выступление, Кизеветтер предложил задавать ему вопросы. Одна работница сказала: «Вот, говорят [социал-демократки], не надо выбирать в Думу, будет обман». На это Кизеветтер ответил: «Что же будет, если рабочие не станут выбирать? Другие-то своих представителей выберут, кто же тогда в Думе ваши интересы представит?»
Этот диалог вызвал потом среди учительниц школы шумные споры и ссоры. Социал-демократки кричали, что нельзя допускать буржуазию говорить с народом. Так велик у них был страх перед свободным обменом мнениями.
Перед самым изданием Манифеста 17 октября в Петербурге состоялся учредительный съезд Конституционно-демократической (кадетской) партии (Партии народной свободы). На этом съезде вследствие железнодорожной забастовки было очень мало участников. Не мог приехать и Кизеветтер.
Фактически партия организовалась на своем II съезде 5–11 января 1906 года.
Кизеветтер был избран в члены центрального комитета партии.
В феврале и марте он принял энергичное участие в предвыборных дебатах между кадетами, октябристами и социал-демократами.
После роспуска Первой думы и злосчастного Выборгского воззвания все подписавшие его были привлечены к суду по статье закона, влекшей за собой всего трехмесячное тюремное заключение, но лишавшее избирательных прав.
Почти все члены кадетской партии в Первой думе – цвет партии – были таким образом устранены от политической жизни.
В начале декабря 1906 года был назначен созыв Второй Государственной думы на 20 февраля, и тем самым официально открылся предвыборный период.
Опять пошли бесчисленные митинги. Кизеветтер был намечен одним из кандидатов во Вторую думу от Партии народной свободы, и ему пришлось выступать почти ежедневно. Дискуссия была разнообразнее, чем перед Первой думой. Левые партии уже отказались от политики бойкота и сплотились в блок. Деятельное участие в предвыборной кампании приняли и партии правее кадетов.
В Москве (как и в Петербурге) кадеты одержали полную победу. От города Москвы прошли в Думу Кизеветтер, князь Павел Долгоруков, Маклаков и Тесленко.
Политический облик Второй думы значительно отличался от Первой.
Центр вместо кадетов заняли трудовики, число депутатов от Партии народной свободы значительно уменьшилось. Председателем Думы был избран, однако, кадет Ф. А. Головин.
Фракция трудовиков состояла в большинстве из крестьянских депутатов, во главе которых стояло несколько интеллигентов умеренных социалистов. Но крестьяне далеко не всегда шли за ними и проводили свою собственную политику, главная цель которой была добиться нового земельного закона для передачи крестьянам возможно большего количества земли. Лозунгом крестьянства и большинства членов Второй думы было избегать конфликтов с министерством и «беречь Думу» для деловой законодательной работы. Но этого нельзя было сделать ввиду отсутствия у какой бы то ни было фракции абсолютного большинства и наличия ряда мелких групп с непримиримыми интересами.
Правее кадетов была небольшая прослойка октябристов и затем крайнее правое крыло черносотенных депутатов Союза русского народа. Левое крыло Думы состояло из умеренных народных социалистов, социалистов-революционеров и социал-демократов (меньшевиков и большевиков). Отдельно держалось польское коло.
Кизеветтер произнес в Думе несколько речей и участвовал в комиссиях.
Министерство Горемыкина (во главе которого фактически стоял Столыпин) было совершенно не удовлетворено Думой и искало только предлога для ее роспуска. 1 июля Столыпин предъявил Думе требование удалить из состава всю социал-демократическую группу – 55 депутатов по обвинению в преступном военном заговоре.
Дума образовала комиссию из депутатов-юристов для рассмотрения основательности требования министерства.
Кизеветтер был выбран председателем этой комиссии. Комиссия заседала до часу ночи 3 июня, чтобы на следующий день возобновить и закончить работу.
Но ночью Столыпин добился у Николая II указа не только о роспуске Думы, но и об издании нового избирательного закона, давшего перевес правым партиям. Сделано это было вопреки основным законам.
«После роспуска Второй думы, – пишет Кизеветтер в своих воспоминаниях, – все указывало на то, что момент политического кризиса миновал и предстоят продолжительные будни… Вихрь улегся. Государственный корабль вступил в тихую воду. И теперь политическую работу можно было предоставить тем, кто испытывал к ней внутренний вкус и непосредственное влечение… Я наотрез отказался ставить свою кандидатуру в Государственную думу».
В 1911 году Кизеветтер вместе с большинством университетских профессоров и преподавателей ушел из Московского университета в виде протеста против незаконных действий министра народного просвещения Кассо. Кассо удалил профессора Мануйлова с должности ректора Московского университета, а также устранил проректора и помощника ректора.
Большинство вышедших из университета профессоров и преподавателей, в том числе и Кизеветтер, сейчас же были приглашены преподавать в только что тогда созданный вольный народный университет имени Шанявского. В 1922 году Кизеветтер вместе с большой группой русских ученых и философов был по распоряжению Троцкого выслан за границу. С Кизеветтером выехали его жена, дочь и падчерица. Они обосновались в Праге.
Прага как раз в эти годы стала русским культурным центром. Началась так называемая «русская акция». Чехословацкое правительство и президент Масарик лично ассигновали значительные средства на приезд в Прагу русских профессоров и студентов. На несколько лет Прага сделалась «русскими Афинами».
В этой обстановке Кизеветтер мог с успехом продолжать свою научную и преподавательскую деятельность. Он вошел в русскую учебную коллегию и был избран профессором русского юридического факультета (по кафедре русской истории). Кроме того, он сделался членом Русского исторического общества в Праге и прочел там ряд докладов.
Кизеветтер принял также деятельное участие в русской общественной жизни Праги, как, например, в годичных собраниях Дня русской культуры, бывших, можно сказать, своего рода отчетом и напоминанием о культурном значении русского рассеяния за рубежом.
За годы пребывания в Праге Кизеветтер написал и напечатал свои воспоминания и много ученых работ. Отметим здесь важнейшие из них: «Иван Пересветов» (собрание статей, посвященных П. Б. Струве; Прага, 1925); «Первое пятилетие правления Екатерины II» (Сборник статей, посвященных П. Н. Милюкову. Прага, 1929); исторические очерки по истории Московского государства (в XV–XVI столетиях), по истории России в XVIII столетии и по истории царствования Александра I (напечатанное по-французски в коллективном издании: Milioukov, Seignobos, Eisenmann. Histoire de Russie. Paris, 1932–1933). В последний год своей жизни Кизеветтер был тяжело болен и к тому же сильно переживал смерть своей жены, верной его спутницы.
М. М. Богословский (1867–1929)
Михаил Михайлович Богословский по окончании гимназии поступил на историко-филологический факультет Московского университета (он был одним курсом моложе Кизеветтера).
Медальную работу Богословский написал о писцовых книгах. Ключевский отозвался о ней с большой похвалой и оставил Богословского при кафедре русской истории для подготовки к профессуре. Темой своей магистерской диссертации Богословский выбрал провинциальную реформу Петра Великого 1719 года. Диссертация была основана главным образом на архивных документах. Вышла содержательная и талантливая книга (1902).
На диспуте официальными оппонентами Богословского были Любавский и Кизеветтер. «Диспут был очень интересный и велся нами в самом джентльменском тоне товарищей по науке» (Кизеветтер).
Через несколько лет Богословский завершил свою докторскую диссертацию «Земское самоуправление на Русском Севере в XVII столетии» (два тома).
Эта книга Богословского представляла собой еще больший вклад в науку, чем первая. В основу ее был положен огромный архивный материал, почерпнутый из делопроизводства Приказа Устюжской четверти.
В этом труде исследовательский талант Богословского проявился во всей силе. Из огромной глыбы архивных документов он сумел изваять стройное скульптурное изображение северного русского Поморья и осветил многие стороны этого быта, ранее представлявшегося ученым лишь в неясных очертаниях.
Докторский диспут состоялся в 1910 году. Оппонентами опять были Любавский и Кизеветтер.
«Мы спорили очень оживленно, не без шуточной язвительности с обеих сторон, и публика несколько раз весело аплодировала каждому из нас» (Кизеветтер).
В 1911 году (уже после смерти Ключевского) Богословский был избран на вторую кафедру русской истории (первую занимал Любачевский). Через десять лет после того он был избран членом Академии наук.
Богословский интересовался и краеведением, особенно севера России. Его статья «Областная история России, ее научные особенности и современные задачи» была напечатана в сборнике «Вопросы краеведения» (Нижний Новгород, 1928).
Яркую характеристику личности Богословского дал Кизеветтер в своих воспоминаниях: «Богословский говорил басом, имел вид степенного и положительного человека, ступал твердо, его телодвижения были медленны, но вески. На первый взгляд его можно было принять за человека тяжелого во всех отношениях. Но достаточно было сойтись с ним поближе и познакомиться с его произведениями, как вы с удовольствием находили в нем человека изящного и острого ума и ярко выраженной талантливости. К либеральным идеям он относился с немалым скептицизмом и был упорен в отстаивании своих мнений».
Как уже было сказано, Богословский выбрал тему для своей магистерской диссертации из эпохи Петра Великого, таким образом, он хорошо ознакомился с приемами и характером деятельности Петра как реформатора. Хотя докторская его диссертация была посвящена другой теме и более раннему времени, тема о Петре прочно утвердилась в его мышлении.
В тяжелое время Первой мировой войны Богословский задумал и начал подготовлять многотомную биографию Петра.
Отрывок из второго тома этого труда – «Петр Великий в Вене в 1698 году» – Богословский поместил в журнале «Дела и дни» (1921. № 2).
Первый том к этому времени уже был написан.
Можно догадываться, что Богословский взялся за свой громадный труд под влиянием впечатлений катастрофических (для России) событий войны. Он чувствовал приближение конца созданной Петром империи и обратился к тщательному рассмотрению жизни и деятельности Петра, чтобы запечатлеть в сознании русского общества панораму героической эпохи русской истории.
Труд Богословского очень своеобразно построен. Личность Петра стоит в центре, но вокруг нее в рассказ автора вступают, по мере их появления и значения, все, с кем Петр входил в соприкосновение. Рисуется вся обстановка жизни Петра, начиная с младенчества.
Читая книгу, как бы видишь Петра и живешь с ним в окружающей его действительности.
Богословский работал над биографией Петра до самой смерти.
После него осталось в рукописи пять томов. Последний напечатанный им том охватывает деятельность Петра за 1698 и 1699 годы – до заключения мира с Турцией.
На последней странице проставлена дата завершения им этого тома – 6 апреля 1929 года. Дальше должно было следовать изложение Северной войны, но 20 апреля Богословский скончался, и его труд остался незаконченным. Но и то, что он успел написать, – большой вклад в историческую науку. Труд был напечатан в 1941–1948 годах.
Н. А. Рожков (1868–1927)
Николай Александрович Рожков приехал в Москву из Перми в середине 1890-х годов. В Перми он был учителем истории в гимназии. В фундаментальной библиотеке этой гимназии было богатое собрание книг по русской истории. Рожков там и подготовился к магистерскому экзамену.
По выдержании экзамена он был оставлен Ключевским при кафедре.
Рожков высказывал тогда самые определенные народнические воззрения, но постепенно превратился в марк систа.
Магистерскую диссертацию он написал очень быстро, обогнав и Кизеветтера, и Богословского. Темой диссертации было «Сельское хозяйство в России в XVI веке». Основал он ее на изучении писцовых книг. Собрал груду материала. В методологическом отношении труд был очень слабый.
На диспуте Ключевский беспощадно разобрал несовершенства диссертации. Вторым оппонентом был Кизеветтер. Он старался смягчить впечатление от выступления Ключевского, но все же указал на ряд промахов.
Тем не менее и Ключевский, и Кизеветтер рекомендовали факультету дать Рожкову степень магистра.
Докторской диссертации Рожков уже не стал писать. Он вошел в редакцию большевистской «Борьбы», был арестован, долго просидел в тюрьме и был сослан в Иркутск.
После Октябрьской революции 1917 года Рожков вернулся из Сибири, но тотчас разошелся с прежними товарищами по партии. Он остался верен воспринятой им марксистской догме, но увидел, что большевики в своей деятельности ее переиначили. Он не мог с этим примириться. Частные органы печати в это переходное время еще существовали, и он напечатал письмо, в котором резко критиковал текущую политику партии. За это он был арестован и посажен в тюрьму. В конце концов он сдался и написал покаянное письмо. После этого он был поставлен во главе одного из учебных институтов и на этом посту умер.
Рожков был плодовитым писателем. Большинство его работ было написано с социологической точки зрения. Заслуживает внимания его «Город и деревня в русской истории» (3-е изд., СПб., 1913).
Главный его труд – «Русская история в сравнительно-историческом освещении» (12 томов, 1918–1926). Это едва ли не первый опыт обобщающего обзора русской истории с социологической точки зрения. В основу периодизации русского исторического процесса Рожков положил эволюцию форм хозяйства, смену натурального хозяйства денежным.
Рожков насчитывает девять периодов русской истории: первобытное общество; общество дикарей; дофеодальное общество (с этого периода начинаются события русской истории); феодальная революция; феодализм; дворянская революция; господство дворянства; буржуазная революция; капитализм.
Ю. В. Готье (1873–1943)
Юрий Владимирович Готье был талантливым историком и археологом. Он окончил историко-филологический факультет Московского университета в 1895 году и был оставлен Ключевским при кафедре. Другими двумя учителями его были Герье и Виноградов.
С 1903 по 1915 год Готье был приват-доцентом, затем профессором Московского университета.
С 1898 года Готье состоял секретарем Румянцевской библиотеки, затем заместителем ее директора. Оставался в этой должности до 1930 года (после утверждения советской власти библиотека была переименована в Ленинскую).
В 1939 году Готье был избран членом Академии наук.
Готье был ученым широкого кругозора и разнообразной тематики.
Первым крупным его трудом был «Замосковный край в первой половине XVII века» (1906; переиздано в 1927 г.) (его магистерская диссертация).
Труд этот был основан на тщательном анализе данных писцовых книг и представляет собой картину постепенного изживания катастрофических опустошений Смутного времени.
К Смутному времени относится и изданный Готье сборник документов «Памятник обороны Смоленска 1608–1611» (1913).
После XVII века Готье обратился к XVIII веку. В 1913 году вышел первый том его обширного труда «История областного управления в России от Петра до Екатерины II» (его докторская диссертация).
Готье начинает с того, чем кончил Петр Великий, – с отмены дорогостоящих провинциальных учреждений в 1727 году.
Все функции управления и суда возложены на губернаторов и воевод в канцеляриях при них. Наказ воеводам в значительной степени повторял предписания воеводских наказов XVII века.
В дальнейшем дело пошло в сторону расширения прав местного дворянства в местной жизни. Этот процесс описан Готье во втором томе его книги, который появился в 1941 году (этот том мне недоступен, я знаю о нем из советской энциклопедии – статья о Готье). Новая эра была возвещена манифестом Петра III о вольности дворянской.
В 1915 году Готье напечатал «Очерк истории землевладения в России».
С 1900 года Готье начал заниматься археологией, которой он и раньше уже интересовался. Он стоял за необходимость привлечения данных и истории и археологии к изучению древней русской истории. Производил много раскопок в среднерусских и южнорусских областях.
На результатах этих раскопок были основаны его два труда – «Очерки по истории материальной культуры Восточной Европы» (1925) и «Железный век в Восточной Европе» (1930). Эти книги содержат первый в русской историографии научный обзор предыстории России. Они не утратили значения до наших дней.
С. В. Бахрушин (1882–1950)
Сергей Владимирович Бахрушин родился в Москве. В 1904 году, по окончании Московского университета, он также был оставлен Ключевским при кафедре.
Первая его работа была по истории княжеского хозяйства (1909). За ней последовало исследование о московском мятеже 1648 года (1917). В 1916 году появилась его статья «Туземные легенды в „Сибирской истории“ С. Ремизова».
Главные труды Бахрушина написаны были после Октябрьского переворота 1917 года.
Бахрушин работал преимущественно над двумя вопросами: история Сибири XVI–XVII веков и предприятия русских торговых людей той же эпохи, а в связи с этим исследовал предпосылки возникновения всероссийского рынка в XVI веке. Научные труды Бахрушина изданы в четырех томах (М., 1952–1959).
Бахрушин был выдающимся историком и неутомимым исследователем.
А. И. Яковлев (1873–1951)
Алексей Иванович Яковлев учился в Московском университете. Когда он был на третьем курсе, начались студенческие волнения, а в феврале 1899 года произошла бурная забастовка. Более 150 студентов было уволено правлением университета. Яковлев был удален «за выходки».
20 февраля Ключевский написал письмо ректору университета, ходатайствуя о вторичном приеме Яковлева в студенты: «Он написал прекрасное сочинение по русской истории для соискания медалей, когда еще состоял на первом курсе – редкий случай в истории русских университетов… Чем ближе узнавал я его, тем более укреплялся в составленном о нем мнении, возлагая на него самые добрые надежды. Думаю, что поступок его вызван был крайне возбужденным состоянием и не имел неисправимо дурных побуждений… Я с своей стороны готов вполне поручиться за его благонадежное поведение по возвращении в Московский университет».
Яковлев в конце концов был опять допущен в университет. Ключевский оставил его при кафедре.
По выдержании магистерского экзамена Яковлев сделался приват-доцентом.
В 1916 году вышел его труд «Засечная черта в XVIII веке». В нем Яковлев описал систему русских оборонительных укреплений против татарских нашествий. Труд этот до сих пор не утратил своей ценности для истории военного дела в России и русской исторической географии.
В следующем году появилось исследование Яковлева «Приказ ратных дел». После этого Яковлев получил профессуру.
После Октябрьского переворота 1917 года Яковлев продолжал свою научную деятельность. В 1943 году напечатан был его труд «Холопы и холопство в Московском государстве». За несколько лет перед тем под его редакцией был издан большой сборник документов – «Новгородские записные кабальные книги» (1938).
Я. Л. Барсков (1863–1937)
Яков Лазаревич Барсков был старейшим учеником Ключевского, беззаветно преданным своему учителю.
По окончании университетского курса Барсков не был оставлен при кафедре Ключевским. Мне не известно, хотел ли Барсков пойти по академической дороге. По-видимому, он не чувствовал в себе призвания к этому. Во всяком случае, он и Ключевский остались на всю жизнь в близких отношениях.
По окончании университета Барсков сделался преподавателем истории в московских средних учебных заведениях.
Между прочим, он преподавал историю в старших классах московской пятой гимназии, когда я там учился (я окончил эту гимназию весной 1905 года). На своих уроках Барсков добивался того, чтобы ученики не только знали предмет, но вдумывались в него и научились самостоятельно осмысливать исторический процесс. Барсков заложил во мне интерес и любовь к истории. Когда я окончил гимназию, я уже решил поступать на историко-филологический факультет Московского университета.
Время от времени Барсков ездил в Петербург, виделся с петербургскими учеными и литераторами, иногда исполнял какие-нибудь поручения Ключевского и осведомлял его о петербургских новостях.
В 1902 году статс-секретарь Финляндии В. К. Плеве просил Ключевского собрать материалы по истории Финляндии. Ключевский отговорился болезнью и указал вместо себя на Барскова. Поручение было щекотливое: с 1899 года (когда Плеве был назначен заведовать финскими делами) началась подготовка к ограничению автономии Финляндии.
В этой связи Плеве и понадобились исторические данные.
Плеве Барскова к себе не вызвал – вероятно, поручил эту работу кому-нибудь из чиновников своей канцелярии.
В 1909 году ученики, друзья и почитатели Ключевского посвятили ему сборник статей по случаю тридцатилетия его профессорской деятельности в Московском университете. Для этого сборника Барсков составил список трудов Ключевского.
Много потрудился Барсков для приведения в порядок «Курса русской истории» Ключевского. Еще будучи студентом, он записал прослушанные им лекции Ключевского, читанные в 1883–1884 годах. По его записи «Курс» тогда же был литографирован. Двадцать лет спустя Барсков помог Ключевскому подготовить к печати первые четыре части «Курса». Пятая часть была издана Барсковым в 1921 году.
После смерти Ключевского Барсков переехал в Петербург. Там он получил место ученого сотрудника Государственного архива. Эта работа была как раз то, что для него было нужно по его склонностям и способностям. Он очень быстро освоился с новыми обязанностями.
Вместе с тем он ознакомился и с материалами других петербургских архивов и Публичной библиотеки.
Барсков вникал в нужды русских и приезжих заграничных ученых, занимавшихся в архиве, и всегда готов был помочь им советом и указаниями.
В том числе он много помог и мне, когда я в 1913 году переселился из Москвы в Петербург и готовился к магистерским экзаменам и диссертации под руководством С. Ф. Платонова.
При всем том Барсков успевал заниматься и собственной научной работой. В 1915 году он написал для Русского биографического словаря биографию масона И. В. Лопухина. В том же году он прочел в Военно-историческом обществе доклад о переписке графов Н. И. и П. И. Паниных с цесаревичем Павлом Петровичем. В 1915 году Барсков издал любопытную переписку русских масонов 1780–1792 годов.
Барсков был старообрядцем и знатоком старообрядческой литературы. Имея это в виду, член Археографической комиссии В. Г. Дружинин предложил ему составить сборник памятников первых лет русского старообрядчества. Барсков работал над изучением этого ценного материала в течение нескольких лет. Сборник был напечатан под редакцией Барскова в 1912 году в XXIV томе Летописи занятий Археографической комиссии.
В 1922 году Барсков поместил в «Русском историческом журнале» (книга 8) обширную рецензию на книгу С. Ф. Платонова «Борис Годунов». Барсков отмечает, что интерес Платонова к личности и судьбе Бориса возник уже при работе Сергея Федоровича над его магистерской диссертацией «Древнерусские сказания и повести о Смутном времени» (1888), затем проявился в его «Лекциях по русской истории» и в его «Очерках по истории Смуты в Московском государстве» (1899).
«Проходили годы, десятки лет, – пишет Барсков, – и автор неизменно продолжал питать не только научный интерес, но и глубокую симпатию к Борису, настойчиво подбирая аргументы для его оправдания». «Новый труд Платонова, – продолжает Барсков, – имеет основной целью оправдание Бориса».
Барсков высоко оценивает литературный талант Платонова.
«Много наговорить и мало сказать каждый умеет; но заключить в тесные границы обширный материал может только большой мастер своего дела. По стройности и гармонии целого, по расположению и пропорциональности частей, по изяществу и легкости языка книгу Платонова можно поставить рядом лишь с работами лучших французских историков – Г. Буассье, Сореля, Тена».
«Книга не содержит ничего нового сравнительно с другими трудами Платонова, но по своей конструкции и стилю, по обработке основной темы это – крупная и драгоценная новость для русской историографии».
Последняя научная работа Барскова – его статья о Радищеве. Озаглавлена она «А. Н. Радищев – Торжок». Это как бы комментарий к главе под таким названием в нашумевшей книге Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» (1790).
Статья содержит в себе анализ мнений Радищева о свободе печати и цензуре. Опубликована она была уже после смерти Барскова.
Вклад Барскова в русскую историческую науку не ограничивался его собственными исследованиями и публикациями. Нужно учесть его помощь Ключевскому, а также и его содействие целому ряду других русских историков и историков русской литературы, которые обращались к нему за помощью в их работе.