Для нас важно не только обозначение территориальных и хронологических координат наследников Византии. Сознавая, что культурные границы не имеют жестких очертаний, тем не менее можно довольно точно сказать, чем именно отличаются ценностно-идентификационные системы наследников Западного Рима от наследников Восточного Рима.
Ответим на вопрос, в чем их различие, в чем специфика. Но сначала об общности, характер которой вполне очевиден: вся Европа – это христианский мир и христианская культура, принявшая единую систему летоисчисления – от рождества Христова. Однако после разделения в 1054 году христианского вероучения на западный католицизм и восточное православие различие между двумя этими направлениями стало важнейшим разделяющим фактором.
Другое дифференцирующее обстоятельство, тесно связанное с первым, – различие письменности. Запад Европы – это латиница, а восток – как правило, кириллица.
Еще одно отличие, пожалуй, хронологически оно было первым: у наследников Рима, как и у продолжателей Константинополя, главные общественные регуляторы, важнейшие способы ориентации в социальном пространстве – право и мораль. Но на Западе приоритет в этой паре у права, а на Востоке главный регулятор – мораль.
Добавлю, что ряд наших важных культурных традиций также не совпадает… Когда на Западе из жизни уходит человек, оставивший после себя значимый и заметный след, в память о нем создается финансово-мемориальный фонд (Нобелевский, Фридриха Эбберта, Конрада Аденауэра, Джона Олина и т. д.) На Востоке в память об ушедшем ставят храм или часовню (храм Спаса на Крови – на месте убийства императора Александра II в Санкт-Петербурге, Храм на Крови в Екатеринбурге – на месте Ипатьевского дома, где был расстрелян Николай II, часовни на местах захоронений воинов, погибших в Афганистане…) Еще одно языковое отличие – в именах и фамилиях людей. Хотя внутри Европы имена в общем-то схожи, их не спутаешь с японскими, китайскими или арабскими, но на западе больше Франсуаз, Анри и Уинстонов, а на востоке чаще знакомишься с Татьянами, Ольгами, Иванами, Олегами…
Внутрицивилизационное различие между культурным западом и культурным востоком Европы сохранялось много столетий. Две эти части единого целого порой сближались, местами перемешивались, иногда, напротив, размежевывались, но при этом всегда сохраняли свою специфическую идентичность и самобытность.
II. СССР, Европа и постСССР, еще раз о цивилизационном разрыве
Радикальные изменения в культурном сообществе наследников Византии произошли после и в результате большевицкого переворота. Советский Союз заявил, что он «впервые в мире»…, что «все народы пойдут вслед за нами», что «подлинная мировая история начинается с залпа «Авроры»» (а не с Рождества Христова и тем более не с падения Константинополя) и т. д., и т. п. Захваченную ленинцами Россию – Третий Рим, – важнейшую часть и наследницу Византии принудили выйти из всех ее культурно-исторических связей и традиций. 95 % наших культурных ценностей – усадеб, церковных храмов и украшений, памятников, захоронений, библиотек, картинных галерей, музеев… было уничтожено. Тысячи культурных нитей были разорваны и перерезаны. Большевики перемешали и сбросили все знаковые фигуры с цивилизационной доски Востока Европы и попытались провозгласить совершенно иные принципы жизни. В результате этого беспримерного насильственного исторического вандализма ленинцы зашли в тупик и потерпели полное фиаско. Глубокий философский анализ и осмысление произошедшего в поверженной России, а под ее давлением и в соседних странах Европы и Азии, еще ждет своих исследователей. В самой России такая работа до сих пор не проведена… И лишь с конца прошлого века, с распадом т. н. СССР, немногие гуманитарии в нашей стране начали задумываться о действительном месте России в мировой цивилизации.
В возникшей дискуссии наметилось два подхода.
А. Постсоветская Россия как постСССР и ее соотношение с Европой.
Официальный, назовем его условно подход № 1 состоит в попытке игнорировать историю, в стремлении продолжить и переложить на постсоветский язык традиционный советский нарратив, традиционный красный абсолютизм и изоляционизм. В текстах официальных идеологов – бывшего министра Медынского, бывшего зам. главы администрации Суркова, в заявлениях официальных политологов по-прежнему утверждается, что мы не Евразия и даже не Азиопа, а нечто уникальное и ни на что не похожее. Мы – сами по себе, и сравнивать нас ни с кем нельзя. Правда, прежний миф про то, что «мы впереди планеты всей» власти все-таки, пришлось отбросить.
Лента новостей, 18-03-2021. Итоги опроса «Левада-центра»: большинство молодых россиян не считают Россию Европой
Непонятые строчки из тютчевского четверостишия – «аршином общим не измерить» приобретают при таком подходе зловещий и иррациональный смысл. По существу, в переводе на нормальный язык пропаганда изоляционизма, квазиуникальности и практика преследования т. н. иноагентов – это косвенное признание того, что у России как продолжательницы советчины нет и не будет союзников, отсутствует будущее, у нее нет места в этом мире.
(Реальный и многими не понятый смысл стихотворения Тютчева совсем иной. Измерить и понять человек может только то, что является частью целого, что вписывается в нечто большее, то, что конечно. Бесконечное – Бог – это объект веры, а не познания. Когда Тютчев пишет о неизмеримости России, о вере в нее, он боготворит свою Родину, он отождествляет ее с Богом! Четыре строчки Федора Ивановича – это высшая форма признания в любви своей стране…)
Официальный, выдуманный пропагандой и привязанный к потребностям сегодняшнего дня подход несостоятелен с точки зрения независимой науки еще и потому, что его авторы регулярно меняют свою позицию, причем всякий раз ее объявляют незыблемой и абсолютно правильной. Официальная версия – раньше или позже – может измениться на противоположную. Приведу пару примеров:
– До 1991 года у нас Бога не было, а после 91-го оказалось, что Бог есть!
– После подписания пакта Молотова – Риббентропа советская пропаганда навязчиво доказывала, что СССР и Германия – важнейшие европейские государства и для них крайне важно «сохранение мира на нашем континенте»; в середине 50-ых СССР объявлял себя «главным оплотом мира во всем мире» и т. д. Ну а теперь нас объявляют «единственными», ни на кого не похожими и существующими «сами по себе».)
Б. Второй подход: постсоветская Россия как продолжение исторической России и ее соотношение с Европой.
Второй подход – это реализация концепции преемства – это попытка вернуться домой, вернуться в Европу из постсоветского внебытия. При этом необходимо понимать, что сама Европа за 100 лет советско-постсоветского изоляционизма и разрыва существенно изменилась.
Поиск ответов на этом направлении – на пути возвращения – означает включение в дискуссию о новых острых вызовах, которые стоят сегодня перед западной цивилизацией…
III. Россия и Европа, вызовы XXI века. Свобода как цивилизационный тупик
Вся Европа, как и Россия, с конца XIX века попала в полосу фундаментального цивилизационного кризиса. Христианское понимание мира разрушалось, его вытесняло безбожие.
Принципы устройства христианской цивилизации хорошо известны. Основа мира – высшее, всеохватное и всесистематизирующее начало – Бог, который одновременно является и творцом самого этого мира и его упорядочивателем. Бог – это начало бесконечное, всепроникающее. И верующий в него, и его не принимающий не могут существовать «вне творца», вне его правил. Бог есть начало и мера всех вещей и отношений. При этом правила, утверждаемые христианством, – это набор позитивных норм. Библейские заповеди есть концентрированное выражение морально-правовых начал (не убий, не лжесвидетельствуй, чти отца, чти мать…) Христианские моральные нормы – набор фундаментальных принципов, разрушение которых делает невозможной саму жизнь.
Итожу: христианство систематизирует, упорядочивает и иерархизирует мир, объявляя ценности, необходимые для сохранения человека и сохранения жизни, сакральными и неприкосновенными. Христианство делило мир на дозволено-позитивное – на «добро» и на то, что не дозволено – на «зло». Гарантом соблюдения ценностей оставался всемогущий творец.
Конечно, только святые могли полностью соблюдать библейские заповеди, реальный человек всегда был и будет грешен. Но реальный человек получал от христианства поддержку в виде важнейших жизненных ориентиров – системы правил, – которыми следовало руководствоваться, а в случае прегрешения – каяться.
Кризис православия заключался не в несостоятельности вечных религиозных догматов, а в сложности их сохранения в условиях быстро изменявшегося с середины XIX века, ускорявшегося мира. Другая грань проблемы состояла в том, что погружение в новый, динамичный мир капитала, в упрощенно-понижающий мир золотого тельца, было плохо совместимо с возвышенным миром традиционной веры. Первый выигрывал (по крайней мере – временно) в сложной конкуренции и противостоянии со вторым.
Западноевропейский ответ на возникший вызов был двояким (об этом – чуть позже). Россия предложила три разных, отчасти дополняющих, а отчасти – взаимоисключающих ответа.
Рождение интеллигенции как первый ответ России. У нас самосформировалась особая социальная группа выполняющая функцию надколлективного авторитета и «коллективного Творца». Эта группа предлагает обществу морально выверенные ориентиры, представляя эталонное толкование и оценку происходящих событий. В середине XIX века писатель Д. Боборыкин ввел глубоко укоренившийся у нас термин «интеллигенция». Так называли людей с широкими познаниями, которые непременно сочетались с их нравственным подходом (нравственная компонента отличает русскую интеллигенцию от западных интеллектуалов). Захват власти большевиками сопровождался преследованием, уничтожением и изгнанием из страны интеллигенции. Однако истребить этот слой полностью не удалось, и в разные периоды голос людей совести – то «из-под глыб», а иногда, но гораздо реже – открыто – звучал нравственным камертоном для всей подавляемой большевизмом страны.