Однажды ему даже пришлось иметь дело с Канцелярией тайных розыскных дел из-за стиха «Да здравствует днесь императрикс Анна». Слово «императрикс» показалось цензору подозрительным: «В титуле ее императорского величества явилось напечатано не по форме». Он составил донос. Тредиаковский был вынужден написать обширное разъяснение: «Употребил я сие латинское слово, Императрикс, для того, что мера стиха сего требовала, ибо лишний бы слог в слове Императрица». Объяснения поэта были признаны резонными. Да и слово прижилось – с тех пор его часто употребляли поэты вплоть до Николая Гумилева. После отвратительного избиения, учиненного над ним Волынским, Василий Кириллович выхлопотал себе вознаграждение – 360 рублей.
В 1742 году он женился, в 1745-м был пожалован в профессоры «как латинския, так и российские элоквенции».
Но уже в 50-е годы Тредиаковский, по его собственному выражению, был ненавидим и презираем всеми, «прободаем сатирическими рогами, изображаем чудовищем». В конце XVII и в XIX веках его было принято считать бездарностью… Сейчас трудно судить об этом: он был первым.
Впрочем, вот его стихи – судите сами:
О Родине
Начну на флейте стихи печальны,
Зря на Россию чрез страны дальны:
Ибо днесь мне ее доброты
Мыслить умом есть много охоты,
Россия мати! свет мой безмерный!
Позволь то, чадо прошу твой верный…
О благородстве твоем высоком
Кто бы не ведал в свете широком!..
О любви
Можно сказать всякому смело,
Что любовь есть великое дело:
Быть над всеми и везде сильну,
А казаться всегда умильну —
Кому бы случилось?
В любви совершилось.
Василий Кириллович Тредиаковский, известный пиит и профессор элоквенции, споря однажды о каком-то ученом предмете, был недоволен возражениями Педрилло и насмешливо спросил его:
– Да знаешь ли, шут, что такое, например, знак вопросительный?
Педрилло, окинув быстрым, выразительным взглядом малорослого и сутуловатого Тредиаковского, отвечал без запинки:
– Знак вопросительный – это маленькая горбатая фигурка, делающая нередко весьма глупые вопросы.
Профессор элоквенции Василий Кириллович Тредиаковский также показывал свои стихи Кульковскому. Однажды он поймал его во дворце и, от скуки, предложил прочесть целую песнь из одной «Тилемахиды».
– Которые тебе, Кульковский, из стихов больше нравятся? – спросил он, окончив чтение.
– Те, которых ты еще не читал! – отвечал Кульковский.
Дело Волынского заставляет негодовать потомков, а современников более волновало убийство дипломатического курьера майора Цинклера.
Шведский граф Малькольм Цинклер, иногда его фамилию транскрибируют как Синклер или даже Сент-Клер, – шотландец по происхождению, состоял на военной и дипломатической службе еще со времен Северной войны.
В 1738 году ему было поручено доставить шведским послам в Константинополе дубликаты депеш, касавшихся заключения шведско-турецкого военного союза. Отъезд готовился в строгой тайне, но о нем все же стало известно русскому послу в Стокгольме М. П. Бестужеву, который передал все русским министрам, препроводив и портрет Цинклера. Чтобы помешать заключению союза, майора решено было убить, а потом пустить слух, что на него напали гайдамаки.
Однако Цинклер все же сумел благополучно добраться до Константинополя. В начале апреля 1739 года он отправился назад в Швецию, везя с собой письма от султана, великого визиря и шведских послов и долговые расписки, которые Карл XII выдал турецкому правительству во время своего пребывания в Турции.
До границы австрийских владений его сопровождал эскорт. Далее Цинклер почитал себя в безопасности, но в Силезии, близ Христианштадта, его настигли капитан Кутлер, который был уроженцем Силезии, и поручики Левицкий и Веселовский – все трое российские подданные. Они остановили его, отняли оружие и, проводив несколько миль далее, убили его в лесу. После этого подвига они обшарили его тело и забрали вещи и бумаги.
Дня через четыре тело майора случайно обнаружил крестьянин, а потом обнаружились свидетели – случайные попутчики Цинклера, которые ехали чуть поодаль, и потому сумели спрятаться и остались живы.
В Швеции это убийство вызвало волну негодования и стало одним из поводов для начала Русско-шведской войны 1741–1743 гг. Поэт Андерс даже сочинил «Песнь о Синклере» (Sinclairsvisan), в которой описывал, как Карл XII принимает на Елисейских Полях Малькольма Цинклера, и призывал отомстить России.
Русское правительство всячески открещивалось от причастности к этому преступлению. Однако шведам удалось собрать достаточно доказательств: организаторы (Бирон, Миних и Остерман) были очень беспечны, даже сохранилась инструкция убийцам, собственноручно подписанная Минихом. Однако сама Анна Иоанновна, скорее всего, действительно ничего не знала. Из-за огласки похищенные документы оказались совершенно бесполезны для России: спустя несколько месяцев их выслали с дипломатической почтой в Швецию.
Убийцы Цинклера были сосланы в Сибирь, однако уже в 1743 году возвращены из ссылки и повышены в чине.
В 1909 году на месте убийства шведское правительство установило памятный знак.
В одну из ночей в начале октября 1740 года все обитатели дворца испытали чрезвычайный испуг. В тронной зале видели женщину, очень похожую на императрицу и одетую в ее платье. Не сразу даже разобрались, что это не Анна. С ней пытались заговорить – незнакомка не отвечала. Напуганные фрейлины позвали императрицу – она посчитала происходящее за шутку и, явившись в зал, гневно спросила самозванку: «Ты кто такая?»
Странна я гостья не ответила, молча она прошла к трону, села на него и… растаяла в воздухе. И тогда Анна с ужасом произнесла: «Это моя смерть!»
И действительно, вскоре в один из дней Анна Иоанновна, как обычно, села обедать с Бироном. Вдруг ей стало дурно – императрица упала без чувств. Врачи признали болезнь опасной. На следующий день последовал новый приступ, еще более тяжелый. Среди высших сановников начались совещания: Анне было всего лишь 47 лет, никто не рассчитывал на ее столь раннюю кончину. Назначенный ею наследник престола – внучатый племянник Иоанн Антонович – еще находился в колыбели. Теперь нужно было срочно решить, кто будет регентом до его совершеннолетия.
Бирон предназначил эту должность для себя, а сановники не решились возразить всесильному временщику.
В присутствии Остермана и Бирона Анна подписала обе бумаги – о наследстве после нее Иоанна Антоновича и о регентстве Бирона. Современники передают мрачную, тревожную атмосферу у смертного одра Анны. Бирона она назначила регентом с явной неохотой, поддавшись лишь его настояниям.
– «Я сожалею о тебе, герцог! Ты несчастлив будешь!» – будто бы произнесла она перед смертью.
В 9 часов вечера 28 (17) октября 1740 года Анна Иоанновна скончалась. Врачи причиной смерти объявили подагру в соединении с почечно-каменной болезнью. При вскрытии обнаружили в почках камень величиной с мизинец, что и явилось основной причиной смерти. Похоронили ее в Петропавловском соборе в Петербурге.
В том веке между кончиной коронованной особы и ее похоронами проходило довольно много времени – обычно больше месяца. Это было связано с почестями, которые подданные были обязаны воздать почившему правителю. А заниматься подобными приготовлениями до того как монарх испустит дух, было бы, по меньшей мере, бестактно.
Поэтому гроб с телом Петра I, умершего 28 января 1725 года был перенесен в Петропавловский собор лишь 8-го марта. Там саркофаг заполнили землей, но не зарыли, а оставили стоять у всех на виду, накрыв императорской мантией. «По-христиански» император был погребен лишь в царствование Анны Иоанновны.
Церемония похорон самой императрицы Анны, почившей 17 октября 1740 года, состоялась лишь 23 декабря. Для оформления траурных убранств дворцов и соборов «Печальная комиссия» привлекла архитекторов и художников, членов Академии наук: М. Земцова и И. Шумахера, Л. Каравакка и К. Оснера.
Посреди Петропавловского собора был устроен катафалк, украшенный портретом покойной. Вокруг стояло 12 позолоченных статуй; колонны собора обили черным сукном, разместив на капителях печальные девизы, гербы и фигуры ангелов.
Хоронили Анну в трех гробах, один в другом: дубовом, свинцовом и медном, а сама выкопанная могила была выложена мрамором.
Регентом Бирон был около трех недель: его свергли раньше, чем успели похоронить Анну Иоанновну. Он, вместе с женой, был арестован в своем дворце, предан суду и отправлен в ссылку. Руководил всем фельдмаршал Миних, а непосредственным исполнителем был Кристоф-Герман Манштейн.
Вот как это произошло: уже замысливший переворот фельдмаршал Миних обедал с герцогом. Они засиделись долго, разговаривая о многих событиях, касавшихся настоящего времени. Герцог был весь вечер озабочен и задумчив. Он часто переменял разговор, как человек рассеянный, и ни с того ни с сего спросил фельдмаршала: «Не предпринимал ли во время походов каких-нибудь важных дел ночью?» Этот неожиданный вопрос привел фельдмаршала почти в замешательство; он вообразил, что регент догадывается о его намерении. Справившись с волнением, Миних ответил, что он не помнит, чтобы ему случалось предпринимать что-нибудь необыкновенное ночью, но что его правилом было пользоваться всеми обстоятельствами, когда они кажутся благоприятными.
Они расстались в 11 часов вечера. Именно эта беседа заставила Миниха принять решение более не откладывать переворот.
Фельдмаршал приказал подполковнику Манштейну стать с одним офицером во главе отряда в 20 человек, войти во дворец, арестовать герцога и, в случае малейшего сопротивления с его стороны, убить его без пощады. Кроме исполнителей в заговор посвятили лишь мать императора – Анну Леопольдовну.