натурального хозяйства, обнищанием крестьянина (см. часть II). Он, как это еще в 1861 г. предсказывал Чернышевский, переставал носить домотканную холстину, — и ткать-то уже не из чего было, — и начинал покупать фабричный ситец.
Как видим, революции было что упразднять в области русских «привилегий». Но разница с Францией все-таки была огромная. Там даже революционная власть — «Национальное собрание» — не решалась уничтожить привилегии даром; у нас даже старое, царское правительство круговую поруку отменило еще до начала революции — в 1903 г., под влиянием первой революции 1905 г. и совсем приступило к ликвидации сельской поземельной общины. У нас поэтому революция сразу поставила вопрос, о котором робко заговаривали во Франции: вопрос о конфискации всей крупной частной поземельной собственности и передаче ее тем, кто землю обрабатывает — крестьянам. Уже в 1906 г. большевики выступили с проектом национализации земли (Ленин о ней писал еще в XIX в.), а как только революция окончательно восторжествовала в октябре 1917 г., был немедленно издан тот самый «закон», которым французские революционеры пугали детей.
Русская революция начинала с того, чем французская не посмела и кончить. Конфискация всех крупных имений — это еще не социализм, но это такой удар по «священной собственности», какого еще никогда не наносилось во всем буржуазном мире. Даже как буржуазная революция, русская является поэтому предельной революцией, — дальше итти некуда.
Но мы не ограничились, как известно, конфискацией земли, — в 1918 г, были национализированы все крупные промышленные предприятия. Это уже шло, без всякого сомнения, гораздо дальше буржуазной революции, даже самой беспредельной, ибо целью ее является беспрепятственное накопление частного капитала, а отнюдь не превращение этого частного капитала в государственную собственность. Такого превращения всегда и везде требовали только социалисты, — никакой буржуазный революционер не мог бы выставить такого требования. Денационализация промышленности, возвращеиие национализированных предприятий «законным» владельцам, является лозунгом всей борющейся с нами буржуазии — как нашей, белогвардейской, так и заграничной, антантовской. И уже этого лозунга контрреволюции достаточно, чтобы охарактеризовать эту часть нашей революции как революцию социалистическую.
Социалистической была и идеология нашей революции, причем социалистическую окраску и даже название социалистов принимали у нас революционеры явно буржуазного типа. Таковы энесы — «народные социалисты», в сущности буржуазные демократы. Левое крыло наших буржуазных демократов имело смелость присвоить себе даже звание «социалистов-революционеров», и только когда они стали у власти и не сумели сделать ни одного шага в направлении к социализму, люди поняли, что перед ними самозванцы. Но и самозванство их любопытно и выразительно: в прежнее время самозванцы объявляли себя царями, а в России XX в. самозванцы объявили себя социалистами.
И, совершенно естественно, буржуазия у нас иначе отнеслась к революции, чем во Франции. Там буржуазия летом 1789 г. начала атаку на королевскую власть, решила ей не подчиняться и наконец при помощи восставшей народной массы подчинила короля своему Национальному собранию. У нас буржуазия все время старалась сторговаться с самодержавием, поднимая цену по мере успехов народной массы, которую вела в бой не она. А когда городская масса — пролетариат — была разбита в декабре 1905 г., трудно сказать, кто больше торжествовал — буржуазия или самодержавие и его слуги.
А когда самодержавие неожиданно для буржуазии было опрокинуто пролетариатом в феврале старого стиля 1917 г., она с необыкновенным упорством стала отстаивать из старого порядка то, что еще можно было отстоять. Тут особенно поучительно сравнить поведение русской буржуазии в 1917 г. и французской — в 1792 г. Тогда крайняя левая буржуазная партия, соответствовавшая нашим кадетам, была определенно республиканской и первое время шла во главе республиканского движения; тотчас по низвержении королевской власти было созвано Учредительное собрание (Конвент), всего через шесть недель после переворота (королевская власть пала 10 августа 1792 г., а Конвент открылся 20 сентября). Буржуазия упиралась во Франции только в экономическом вопросе, — когда революция начинала затрагивать «священную собственность».
У нас после февраля 1917 г. буржуазные партии прежде всего другого стремились спасти монархию. Только когда выяснилось, что новый царь не усидит на престоле и полчаса, что его свергнут много раньше, чем он успеет короноваться, буржуазия согласилась примириться, на словах, с республикой... На деле они оттягивала елико возможно ее установление, отсрочивая созыв Учредительного собрания, как будто в России 1917 г. с железными дорогами и телеграфами было труднее его созвать, чем во Франции 1792 г., где ездили исключительно на лошадях и все сношения велись при помощи почты. С момента торжества революции буржуазия в России становится открыто контрреволюционной, реакционной силой. И уже одно это должно быдо помешать русской революции остаться в рамках революции «буржуазной». Как французская революция не могла оставить имения в руках контрреволюционера-помещика, бежавшего за границу и там сговаривавшегося с иностранцами о нападении на революционную Францию, так и русская революция не могла оставить завода в руках контрреволюционера-капиталиста, шушукавшегося с разными иностранными «миссиями» о том, как бы подавить движение рабочих и крестьян. Это не было разумеется главной причиной превращения нашей революции в социалистическую, — мы дальше увидим, что для этого были глубокие экономические основания, глубокое перерождение нашего народного хозяйства. Но это лишний раз подчеркивает неизбежность такого превращения.
Не только субъективно, в сознании своих руководителей, но и объективно, по ходу вещей, русская революция должна была стать и не могла не стать революцией социалистической.
Но такой она стала не сразу. Упомянутые нами сейчас объективные условия выступили со всей силой к 1917 г., а первым днем революции в России было 9/22 января 1905 г. .Первый взрыв русской революции прошел еще под буржуазными лозунгами — учредительного собрания и демократической республики. На деле революция 1905 г. остановилась, не добившись осуществления даже этих лозунгов, и могло показаться, что революция в России кончилась, как в Германии 1848 г., что самодержавию удалось открепиться от революции конституцией. Только со второго раза самодержавие было окончательно сброшено. Русская революция прошла таким образом две ступеньки, что и дает все основания разделить дальнейшее изложение на две части. Предметом первой будет именно революция 1905 г., т. е. первая попытка буржуазной революции, с ее непосредственными причинами и ближайшими последствиями. Предметом второй части — воскресение рабочего движения, начиная с 1910—1912 гг., война, победа буржуазной революции и вторая, социалистическая революция.
Глава I. Экономика революционного периода
Народное хозяйство огромной страны, которая называлась «Российской империей» и большая часть которой вошла теперь в состав Советского Союза, представляло собою в начале XX в. противоречивую картину. С одной стороны, это была страна очень развитого промышленного капитализма, притом развившегося быстрее, нежели в какой бы то ни было другой стране. Меркою развития крупной промышленности считается производство средств производства, т. е. машин, орудий и т. д.; а так как все этой делается из металла, то производство металла в стране, в грубых чертах, и может служить показателем ее промышленного развития. Так вот, если мы сравним выплавку чугуна в передовых капиталистических странах и в России с 1890 по 1913 г.,—мы получим такую картину:
| Годы | САСШ | Англия | Германия | Франция | Россия |
| 1890 (в миллионах тонн) | 9,2 | 7,9 | 4,6 | 1,9 | 0,9 |
| 1913 (в миллионах тонн) | 30,9 | 10,2 | 19,2 | 5,2 | 4,7 |
| 1913 в % к 1890 | 336 | 129 | 418 | 273 | 522 |
Итак у нас производство чугуна увеличилось за 24 года с лишком в пять раз, — тогда как для Германии мы имеем увеличение лишь в четыре с небольшим раза, а для Соединенных штатов Северной Америки даже только в три с половиной раза.
Еще более яркой будет картина, если мы возьмем двадцатипятилетие — 1887—1912 гг.: 0,6 млн. т и 4,3 млн. т — увеличение с лишком в семь раз, на 612%.
Но развитие промышленности сказывается не только в увеличении производительности фабрик, но и в увеличении массы того, на чем эти фабрики работают, — промышленного сырья. И тут мы видим опять-таки, что добыча каменного угля за десятилетие (1889—1899 гг.) увеличилась в России на 131%, тогда как в Германии она увеличилась на 52%, в Соединенных штатах — на 61%; добыча нефти увеличилась на 132% тогда как в Соединенных штатах — всего на 9%; по добыче нефти в 1899 г. Россия стояла на первом месте во всем мире.
Другим показателем развития крупной капиталистической промышленности служит концентрация производства, — а она выражается в размерах предприятий. И тут, если мы сопоставим например Россию и Германию начала XX в. (1907-1913 гг.), у нас получатся такие два ряда цифр.
Из 100 рабочих были заняты на предприятиях (в процентах):
| Размеры предприятий | Россия | Германия |
| От 21 до 100 раб. | 10 | 22 |
| От 101 до 500 раб. | 17 | 21 |
| От 501 до 1 000 раб. | 10 | 6 |