1/20. Зато каждый из русских «сберегателей» был крупнее даже французского: во Франции на каждого владельца сберегательной книжки приходилось около 160 руб., а у нас на каждую «крестьянскую» книжку — 197 руб. При этом быстрее всего шло накопление вкладов в русских сберегательных кассах именно в голодные годы — 1891 и 1892.
Так уже в конце XIX в. намечался в русской деревне тот слой «крепкого крестьянства», сельской буржуазии, на который должна была опереться впоследствии столыпинская реакция.
Кризис сильно толкнул вперед диференциацию деревни и разорвал на время единый фронт крестьянства в борьбе с помещиком. Но картина быстро стала меняться, как только с 1900 г. цены на хлеб на мировом рынке снова начинают расти. Если цены 1898—1897 гг. принять за 100, то в 1898—1904. гг. хлебные цены выразятся цифрой 122, в 1905—1912 гг. — 165. Первое десятилетие XX в. проходит под знаком высоких хлебных цен, т. е. под тем знаком, под которым шла Россия перед 14 декабря 1825 г. и перед 19 февраля 1861 г. Общая мировая «конъюнктура» (условия рынка) повторяется, и притом даже с большей устойчивостью и настойчивостью, чем прежде, ибо подъем хлебных цен перед 1861 г. далеко не достигал максимального процента — 65, какого он достиг сейчас. Тогда максимальный подъем был 20—25%. Дело в том, что в конце XIX в. Соединенные штаты Северный Америки участвовали в хлебном экспорте более чем наполовину: 52% потреблявшегося Европой хлеба выбрасывалось на рынок Соединенными штатами. А в 1908—1912 гг. Соединенные штаты дали только 18% хлебного экспорта. Произошло это конечно не от упадка земледелия Соединенных штатов, а потому, что в Соединенных штатах появилось то, чего не было в 70-х годах, — грандиознейшая крупная промышленность; появился пролетариат, которому понадобился покупной хлеб. Эта перемена и определила мировую конъюнктуру, которой в значительной степени объясняется то, что происходило в русской деревне в течение первого десятилетия XX в.
Цены на землю немедленно с головокружительной быстротой не поползли, а полетели кверху. Если цены 1900 г. принять за 100, то по Харьковской губернии мы имеем следующие цифры: в 1898 г. — 85; в 1902 г. — 132. В Курской губернии в 1898 г. — 122; в 1902 г. — 207. По Полтавской губернии мы имеем такую таблицу:
| Годы | Ценына землю(в рублях) | В % |
| 1898 | 159 | 100 |
| 1900 | 214 | 135 |
| 1902 | 251 | 158 |
| 1904 | 293 | 184 |
По всей России, если мы возьмем цены разгара кризиса — 1888—1892 гг., — за 100, мы получим в 1904 г. 244. То же было и с арендной платой. По Курской губернии с 15 р. 41 к. (1898 г.) она поднялась до 20 р. 37 к. за гектар (1904 г.). По Полтавской губернии соответствующие цифры будут 9 р. 72 к. и 13 р. 77 к.; по Воронежской — 11 р. 28 к. и 17 р. 20 к. (1905 г.) и т. д.
Это уже било одинаково и по кулаку, и по бедняку, и по середняку. Перед 1905 г. наша деревня была совершенно готова к аграрной революции — и это чувствовали отлично сами помещики. Еще в августе 1901 г. из Воронежской губернии писали: «У нас в воздухе висит что-то зловещее: каждый день на горизонте зарево пожаров; по земле стелется кровавый туман, дышится и живется трудно точно перед грозой. Мужик угрюмо молчит, а если и заговорит иногда, то так, что мороз по коже подирает».
Изменившаяся конъюнктура отразилась не только на судьбах деревни. Русское туземное накопление держалось главным образом на хлебном вывозе, и естественно, что в период низких хлебных цен накопление шло крайне медленно. Если бы не приток иностранного капитала, то в последние два десятилетия XIX в. в России наблюдался бы полный экономический застой. В четырехлетие 1893—1896 гг. средняя ценность всего русского вывоза за год составляла 661,4 млн. руб., а накопление за эти четыре года составляло 104 млн., а за четырехлетие 1905—1908 гг., несмотря на происходившую в это время революцию и кризис, о котором вопила буржуазия, средний годовой вывоз оценивался в 1 005 млн. руб. (золотых разумеется, как во всех этих подсчетах), а накопление дало 339 млн. руб. Какую роль здесь играло повышение хлебных цен, видно будет, если мы сравним рост хлебного вывоза в пудах, с одной стороны, и рост его стоимости в золотых рублях — с другой. В 1900 г. из России выверено было хлеба 6 860 тыс. т, а в 1910 г. — 13 876 тыс. т. Если мы возьмем вывоз 1900 г. за 100, — вывоз 1910 г. будет 196. А стоил весь вывезенный хлеб в 1900 г. 304,7 млн. руб., а в 1910 г. — 735,3 млн. руб.; если мы первую цифру возьмем за 100, вторая будет равняться 245. Вывоз хлеба вырос менее чем вдвое, а доход от вывоза — в два с половиной раза.
Если в деревне политическим последствием повышения хлебных цен было обострение противоречия между крестьянином и помещиком, то здесь это отразилось политическим последствием не меньшей важности: изменением отношения буржуазии к правительству. Давно известно, еще со времен Энгельса, что чем дальше на восток Европы, тем буржуазия подлее. На эту подлость русской буржуазии указывалось и в первом манифесте нашей партии. Но какими же таинственными причинами объясняется это прогрессивное оподление? В крови, что ли, русской буржуазии было такое свойство? Нет, причины этого были экономические. Капиталистическое накопление в России шло в 1880—1890 гг. за счет иностранного кредита. Даже русские номинально предприятия существовали часто на иностранные деньги, полученные правительством в виде иностранного займа и переданные фабриканту в виде субсидии. Но заграничный кредит оказывался в XIX в. государству, а не частным предпринимателям. Начнешь бунтовать против правительства, без кредита останешься, — должен был рассуждать русский капиталист; и действительно, в первую же революцию 1905 г. приток иностранных капиталов чрезвычайно сократился, начался даже отлив, — иностранцы стали массами продавать русские ценные бумаги. Тем не менее тон русской буржуазии в ее разговорах с правительством как раз в эти годы чрезвычайно поднялся: еще никогда русская буржуазия не «дерзила» так царю, как в эти годы. А после первой революции иностранные капиталы шли уже не столько через казенный сундук, сколько через банки в русскую промышленность. Царь терял заграничный кредит, — буржуазия его приобретала.
Этого явления мы не поймем, если позабудем, что одновременно с обмелением золотой реки, текшей с Запада, золото стало бить фонтаном из русской почвы.
А если вы прибавите к этому, что сама русская промышленность колоссально выросла за это время (ее производство с 1 800 млн. золотых рублей в 1897 г. возросло до 4 500 млн. в 1911 г.), то вы поймете, что и удельный вес этой группы должен был во столько же раз увеличиться. Промышленники стали и либеральнее и сильнее. Только благодаря высоким хлебным ценам наше сельскохозяйственное пооизводство держалось на той же высоте, а если бы хлебные цены были те же, что в конце XIX в., то промышленность шла бы в своей производительности далеко впереди по сравнению с сельским хозяйством.
Если Россия конца XIX в. была более буржуазной страной, нежели в середине этого века, то в начале XX в. она стала в два с половиной раза более буржуазной, чем в конце XIX в. А приемы управления в стране «Романовы» старались сохранить те же, что были в 1861 г.; уже этого достаточно, чтобы в самой грубой форме объяснить революцию 1905 г.
Но быстрое развитие русского промышленного капитализма и создавало лишнюю помеху для перехода русской буржуазии от либерализма к революционности. Русский предприниматель был заинтересован в феодальном грабеже русской деревни.
Хорошо поясняет здесь картину сравнение положения русского рабочего в бурно развивавшемся русском промышленном производстве с положением рабочих старой, медленно развивавшейся капиталистической страны, например Англии.
Если мы примем за 100 ту заработную плату, какую английский рабочий получал в 1850 г., то заработная плата 1900 г. выразится цифрой 178, — значит увеличилась больше чем в полтора раза. А если мы примем цены съестных припасов в Англии 1850 г. за 100, то для 1900 г. мы получим 97. Денежная заработная плата выросла, а цена жизни уменьшилась, — значит реальная заработная плата, другими словами, жизненная обстановка английского рабочего за эти 50 лет улучшилась. Английский капиталист ему приплачивал. Откуда же? Из своего кармана, от своей доброты? Ничего подобного! Наоборот, эксплоатация рабочего капиталистом и в Англии конечно увеличилась, а не уменьшилась. Пользуясь увеличением производительности труда, предприниматель все меньшую и меньшую долю из цены продукта уступал рабочему, все больше оставляя себе. В 1819—1821 гг. в каждом фунте обработанного в Англии хлопка заработная плата составляла 15,5 пенса27, а в 1880—1882 гг. — только 2,3 пенса, почти в семь раз меньше. Но заработная плата при этом все же увеличивалась, потому что в первом случае рабочий вырабатывал в год всего на 322 фунта стерлингов28, а во втором — на 4 039. Чем это достигалось? Конечно улучшением техники производства, усовершенствованием машин: английские машины этого периода были первыми в мире. А это делало первыми в мире и продукты английских фабрик. Англия завоевала себе в XIX в. монополию на всемирном рынке, она торговала всюду и всюду устанавливала цены такие, чтобы и капиталисту не было «обидно» и чтобы рабочему кое-что оставалось. Как только под влиянием конкуренции с Германией дела изменились, Англия стала терять мировую монополию, — быстро стали портиться и отношения английского рабочего с его хозяином. Мы это увидим в своем месте.
И вот это-то условие в России совершенно отсутствовало.