сского революционного движения красную гвардию.
Эта организация продолжала держаться до июля 1906 г., когда она была разбита, в связи с подавлением свеаборгского восстания, при участии белой гвардии, организованной шведской буржуазией Гельсингфорса. Оба эти названия идут от той поры.
Восстановленная автономия продержалась еще дольше: ее удалось сломить Николаю фактически только к 1909 г. (частичные нарушения начались уже с 1907 г.). Эта автономия и теперь сыграла роль незаменимого тылового прикрытия, но уже для русской революции. На финляндской территории, начинавшейся в 50 минутах езды от Питера, беспрепятственно происходило все, что было «строжайше запрещено» в «империи»: съезды профессионально-политических союзов, конференции революционных партий, заседания революционных комитетов, печатание революционной литературы и т. д. и т. д. Только в конце 1907 г. правительство Столыпина решилось посягнуть на эту базу русской революции, и только с 1909 г. автономия финляндского народа перестала давать убежище русским революционерам. А охранялась автономия фактически только винтовками финских рабочих и крестьян. Так прочны оказывались результаты вооруженного восстания там, где его удалось организовать, хотя бы на тесном пространстве одного из углов романовской «империи».
Польская и финляндская революции, как видим, не были органически, тесною внутреннею связью связаны с русской, если не считать того, что руководящую роль в обеих играл пролетариат и что пролетарское движение всего мира объединено тесною связью. Но, как буржуазные революции, польская и финляндская могли быть обращены даже против русской, что и случилось в наши дни. Связь их с движением Центральной России была больше внешняя. Революция возбудила всю ненависть против «Романовых» — рядом с ненавистью к русскому царю и ненависть к «царю польскому» и к «великому князю финляндскому», заслуженные не менее.
С Кавказом мы попадаем в русло революционного течения, уже гораздо более органически связанного с русскою революцией. Прежде всего на Кавказе, среди природы, всего менее похожей на русскую и даже вообще на европейскую, вырос один из крупнейших центров общерусского пролетарского движения, сыгравший в нем роль, крупнее которой мы пожалуй не найдем в самой России вне Питера и Центрально-промышленного района да Урала, — Баку. Вокруг первых открытых в пределах «Российской империи» нефтяных приисков вырос огромный город с интернациональным рабочим населением, где были представлены все народности Кавказа, но где как раз наиболее квалифицированный слой был общерусским. Баку принял большое участие в южной всеобщей забастовке 1903 г. Так как обещанные тогда предпринимателями уступки не были осуществлены, стачка возобновилась в декабре 1904 г. Новые надувательства предпринимателей вызывали новые взрывы, кончившиеся уже упоминавшимся выше грандиозным погромом и пожаром августа 1905 г.; отражение его на внутреннем русском движении нам уже известно.
Через Баку, где, повторяю, были представлены в различных условиях образчики населения всего Кавказа, последний был таким образом связан с общерусским пролетарским движением. Вот отчего, когда говорят о кавказской революции, то имеют в виду обыкновенно не Баку, а страну, на первый взгляд гораздо более отрезанную от остальной России всем своим прошлым, чем даже Польша или Финляндия, и тем не менее связавшуюся с русской революцией пожалуй теснее, чем они. Этой страной была Грузия, точнее, даже ее западная часть, небольшой уголок, население которого исчислялось даже не миллионами, а лишь сотнями тысяч, — Гурия, давшая русской революции два образчика: большевикам — иллюстрацию к лозунгу вооруженного восстания, меньшевикам — образчик их «революционного самоуправления».
Грузия, страна с чрезвычайно старой культурой (грузинская история начинается со времени Александра Македонского, т. е. за тысячу с лишним лет до начала первых сведений о России), имела счастье находиться на перекрестке бойких торговых дорог от Черного моря к Каспийскому и из Европы в Азию. По этой причине ее история — история постоянных нашествий и завоеваний. После македонского завоевателя сюда приходили и римляне, и персы, и византийцы, и турки, и опять персы. Две последние разновидности завоевателей произвели опустошения особенно сильные: персы в конце XVIII в. оставили в Тифлисе только два дома, все остальное было выжжено до тла. После этого России уже не пришлось завоевывать Грузию, — царские войска ее просто заняли (в 1801 г.): грузины были слишком ослаблены, чтобы оказать сколько-нибудь серьезное сопротивление. Царское правительство уверяло, что оно заняло своими войсками Грузию для ее «защиты». «Защитники» конечно не имели никакого понятия о грузинском прошлом, о грузинской культуре. Грузия управлялась как русская губерния, притом губерния, состоящая на военном положении. Одно лишь туземное учреждение оказалось вполне понятно русских генералам из помещиков: в Грузии сохранились крупные остатки феодализма, было многочисленное дворянство и крепостное право. Грузинских дворян русские генералы соглашались считать за людей, хотя и второго сорта: многочисленное грузинское помещичье сословие, по составу весьма похожее на польскую шляхту, — немного магнатов, получивших русский княжеский титул, и масса мелкопоместных владельцев десятков гектаров, — сделалось аппаратом русского управления, аппаратом, при помощи которого русское начальство, не знавшее грузинского языка, могло «наводить порядок» в Грузии. Магнаты становились русскими генералами и губернаторами или вице-губернаторами при русских, а мелкопоместные довольствовались должностями приставов и даже урядников.
В 1864 г. крепостное право было отменено и в Грузии, но грузинские дворяне при этом широчайшим образом использовали и свое положение в крае и полное невежество русского центра насчет грузинских порядков. Нигде «освобождение» не заслуживало больших кавычек, чем здесь. Некоторые русские авторы уверяли даже, что в Грузии вообще была не отмена крепостного права, а лишь некоторое его смягчение, и они были не так далеки от истины, поскольку на грузинских крестьянах осталась лежать масса средневековых повинностей. Земли они получили невероятно мало, — в среднем на двор не больше 1,5 га. В Тифлисской губернии на 1,4 млн. га, оставшиеся у дворян, крестьяне получили менее 0,8 млн. га. А доход по «уставным грамотам» при «освобождении» распределился так: в Тифлисской губернии на долю помещика в виде разных поборов с гектара приходилось 12 р. 38 к. золотом, а на долю крестьянина — 7 р. 80 к., в Кутаисской (две эти губернии вместе и составляли Грузию) — на долю помещика приходилось 15 р. 23 к., а крестьянина — 12 р. 26 к. Многолюдный разряд крестьян-«переселенцев» (хизан) совсем не получили земли в собственность, и помещик мог их прогнать, когда вздумается.
Совершенно понятно, что поставленное в такие условия крестьянство могло пропитаться только отхожими промыслами. «Громадное большинство гурийского крестьянства — не самостоятельные хозяева, это скорее полупролетарии или даже настоящие пролетарии; их земледельческое хозяйство при таких земельных отношениях, какие сложились после уничтожения крепостного права, в самом лучшем случае дает возможность только лишь не умереть с голода».
«Такие селения, как Хидистави, Амаглеба, Суреби, Чохатаурн и пр., отсылают большую часть своих рабочих рук в промышленные центры Кавказа, главным образом в Батум, Поти, Новороссийск. Гурийцы составляют значительную часть промышленных рабочих по всему побережью Черного моря; много их идет и на бакинские промыслы, а также в Тифлис и другие города. Нужда разбросала их по всей России и загнала даже на восток Азии, где их насчитываются несколько десятков тысяч душ»99. О размерах этого дохода дадут понятие несколько цифр: из одного гурийского сельского общества на 520 «дымов» (дворов) уходило на заработки 322 человека, в другом с 350 «дымов» — 266, в третьем с 473 — 300 и т. д.100.
Соседний Батум был переполнен гурийскими рабочими, и большая батумская забастовка февраля 1902 г., кончившаяся расстрелом (19 рабочих было убито), дала первый толчок революционному движению в Гурии. Крестьяне и раньше боролись с помещиками обычными деревенскими средствами: «красным петухом», убийством скота, потравами, порубками. Высланные из Батума «на родину рабочие внесли сюда смысл и некоторую организацию (о влиянии именно рабочих мы еще будем иметь случай привести интересные «показания очевидца»). Уже в апреле 1903 г. в гурийских селах устраивались сотенные манифестации крестьян под красными знаменами и с социал-демократическими лозунгами. В январе следующего года арийская организация формально вошла в состав партии. Политические митинги настолько вошли в обычай, что разгон полицией одного из них в апреле 1904 г. вызвал всеобщее возмущение, как нарушение некоторого завоеванного уже права. Похороны убитых при этом случае крестьян превратились в грандиозную манифестацию. А месяц спустя гурийской полиции пришлось иметь дело с событием, не совсем обыкновенным в России: с крестьянской маевкой. В декабре этого года (напомним, что дело было в разгар русско-японской войны) Гурия уже не давала новобранцев и не платила налогов. 9 января 1905 г. было отмечено бурными митингами и манифестациями.
18 февраля того же года Гурия была объявлена на военном положении. Одновременно однакоже в Гурию был отправлен губернаторский чиновник для расследований «претензий» крестьян. Чиновник конечно ни до чего с крестьянами не договорился, — в качестве крестьянских требований он получил программу-минимум РСДРП. Чиновник уехал, а крестьяне начали осуществлять программу «явочным порядком». Были последовательно сожжены все «сельские управления» (только за 10 дней, с 1 по 11 марта 1905 г., их сгорело 16), выгнаны или истреблены пристава и урядники. Помещики поддались и начали заключать с крестьянами договоры, по которым крестьянские платежи определялись в