.
Отсутствие рапорта Бертье императору ни в коем случае не означало, что 22 декабря активность Главного штаба снизилась. Мюрат в тот день потребовал от Бертье подготовить целый ряд приказов: о передвижении гвардии из Инстербурга в Кёнигсберг, а затем в Эльбинг или в другие места на Висле; об оставлении в Тильзите аджудан-командана (штабного полковника) Терье (Terriers), который должен регулярно сообщать новости о движении X корпуса и действиях неприятеля в этом районе; об эвакуации осадной артиллерии; о согласовании с генералом Бурсье вопроса о размещении главной квартиры резервной кавалерии в Эльбинге; о предании одиночных солдат, оказавшихся на левом берегу Вислы, военному суду как дезертиров[292].
Мюрат потребовал, чтобы части дивизии Луазона, находившиеся в Мемеле, «сохраняли его вплоть до последней крайности», ибо этот объект столь же важен, как Кёнигсберг и Тильзит[293]. В том же приказе король Неаполя поднял вопросы о составе 9-го лансьерного[294] польского полка и о движении кавалерийской бригады генерала Кавеньяка. Особое внимание Мюрат уделил пополнению армии конским составом. Четыре маршевых кавалерийских эскадрона, об отправке которых сообщил Бурсье в рапорте от 18 декабря, король Неаполитанский предложил направить «в соответствующие корпуса», ибо они были сформированы в основном из молодых рекрутов; 1500 лошадей, имеющихся на тот период в «различных депо», приказал посылать «в соответствующие полки» по мере того, как они будут формироваться; особое внимание, ссылаясь на мнение императора, рекомендовал уделить поставкам лошадей в 7-й и 8-й гусарские и 9-й лансьерный полки[295].
Бертье молниеносно реагировал на предложения Мюрата, издавая приказы от имени начальника Главного штаба. Так, сразу был издан «приказ дня» о предании военному суду одиночных солдат, которые оказались на левом берегу Вислы. Так как ряд частей и подразделений 34-й дивизии все еще находились на территории по левому берегу этой реки, в «приказе дня» подробно расписывалось, какие именно части дивизии уже находятся в Кёнигсберге[296].
Реагируя на приказ Мюрата об эвакуации осадной артиллерии, Бертье предложил королю Неаполитанскому познакомиться с письмом генерала Аксо, в котором излагалось реальное положение дел в этом отношении[297].
22 декабря Главный штаб получил послание от Бассано, помеченное Варшавой 17 декабря. В нем министр иностранных дел сообщал о 25 тыс. рекрутов, набранных в Великом герцогстве Варшавском. Одновременно сообщал о просьбе Понятовского перебросить в его распоряжение отдельные части, основу которых составляют поляки[298].
По-видимому, Главный штаб получил подобную просьбу непосредственно и от Понятовского. Бертье представил содержание этого письма Мюрату[299]. Мюрат допустил такую возможность. Исключение должен был составить 4-й полк Легиона Вислы[300]. Бертье по этому поводу подготовил письмо для генерала Дютайи, губернатора Варшавы, с требованием отправить 4-й полк Легиона Вислы силой 2094 человека на Кёнигсберг[301].
Бертье представил также Мюрату на утверждение кандидатуру генерала Луазона на пост коменданта Эльбинга вместо генерала Л. В. А. Байе де Латура, который был болен[302].
Между тем со стороны арьергарда стали приходить тревожные сообщения. Во-первых, Мортье, который вместе с гвардией продолжал находиться в Инстербурге, поведал о том, что «в минувшую ночь» по дороге на Гумбиннен происходили «многочисленные насилия», а именно группа вооруженных крестьян под предводительством прусского офицера стала нападать на французских солдат.
Мортье, проведя разведку, отправил против этих крестьян, «вооруженных плохими ружьями», подразделение солдат. Французы застали крестьян пьяными, собиравшимися под скрипку и трубу отпраздновать свой успех. Как можно понять по строкам документа, они были разогнаны, а их вожак схвачен. Им оказался некто Георг Хаузель (George Hausel), уроженец Майнца, солдат некоего полка «фузилеров-гренадеров». Его Мортье собирался предать военному суду.
В том же письме Мортье доложил, что вчера, 21-го, разведка генерала Кольбера обнаружила в Пильвишках семь или восемь сотен казаков и гусар. Местные жители сообщили о появлении неприятеля на дороге из Гумбиннена и выходе его к Шталлупёнену. Бургомистр Инстербурга уверен, что уже сегодня, 22 декабря, неприятель подойдет к Гумбиннену. Герцог Тревизский отметил, что на дорогах крестьяне постоянно нападают на одиночных солдат. Что же касается самого Инстербурга, то его бургомистр обещал сохранить в городе порядок.
Утром 22-го, по словам Мортье, Кольбер заявил, что под его началом ныне 19 офицеров и 200 унтер-офицеров и солдат; подразделения 19-го и 24-го конно-егерских полков находятся в наихудшем состоянии. Часть их он должен был вчера отправить в Данциг, поскольку ноги и руки у них обморожены и многим грозит ампутация[303].
В тот день, к двум часам дня, «штаб» IV армейского корпуса во главе с Э. Богарне прибыл в Прейсиш-Эйлау. В письме к супруге Богарне сообщил, что местом сбора его корпуса назначен Мариенвердер, куда он и направляется, и что он только что проехал через Фридланд, который, как и Эйлау, для него очень памятное место сражения. В Мариенвердере он намерен быть 26-го или 27-го. Сам он хорошо защищен от холода – от головы до пят, но что касается восьми офицеров его штаба, то в последние дни они отморозили ноги и носы. Сообщил также, что позавчера умер полковник велитов[304] и, по всей видимости, Видман также погиб[305].
Во втором письме супруге, написанном в тот же день, Богарне не удержался от того, чтобы помечтать о возвращении в Милан и о совместном с ней отдыхе.
Наконец, в третьем письме того же дня прямо написал, что «здесь ничего нового, только холод и снег», и что «местные жители сочувствуют нашим страданиям и говорят, что эта зима самая жестокая, какую они видели в течение тридцати лет»[306].
В целом очевидно, что и Мюрат, и Бертье достаточно трезво оценивали ситуацию и понимали необходимость сосредоточения главных сил на Висле для приведения их в порядок и ожидания резервов. Однако они определенно надеялись прикрыть также территорию Восточной Пруссии, а с северо-востока – и Великое герцогство Варшавское. Эти надежды были связаны почти исключительно с подходом к Тильзиту X армейского корпуса Макдональда.
Практически весь день, находясь в Париже, император Наполеон был занят финансовыми и административными делами. Известна только одна его короткая записка от 22 декабря. Вопрос о положении отступавшей Великой армии никак им не затрагивался[307].
23 декабря прошло в интенсивной деятельности Главной квартиры по решению текущих вопросов. Мюрат просил Бертье представить сведения о состоянии артиллерии, находящейся в Кёнигсберге, в том числе принадлежавшей дивизиям Луазона и Эделе; указал на необходимость быть готовыми к движению неприятеля со стороны Тильзита и Инстербурга, взяв эти направления под контроль постоянными патрулями[308].
Король Неаполитанский предложил начальнику Главного штаба уведомить Мортье о том, что он одобрил (при условии, что неприятель не помешает это сделать) переброску императорской гвардии в Эльбинг и Мариенбург[309].
Не менее энергично работал и Главный штаб. За подписью Бертье в тот день вышла целая кипа бумаг. По крайней мере, пять посланий начальник Главного штаба адресовал Мюрату Князь Невшательский запрашивал, какой ответ дать на письмо Понятовского от 19 декабря по поводу литовских войск, формально приписанных к V корпусу[310]; писал о необходимости замещения должности начальника смотров (chef aux revues d'armée), который скончался[311]; сообщал об отправке депеш, полученных от Шварценберга[312]; информировал о возмутительных действиях полковника Т. Лубенского, который увел свой 8-й полк шеволежеров[313]-лансьеров, состоявший на французской службе, в Варшаву и о том, что генерал Ж. Б. Ж. Корбино, а вместе с ним и генерал Дютайи, французский комендант польской столицы, потребовали возвращения этой части обратно[314]; наконец, напомнил Мюрату о решении императора сформировать в Магдебурге подразделение из 560 жандармов для последующей отправки их в Берлин[315].
Одно письмо Бертье адресовал Макдональду информируя герцога Тарентского о прибытии в Кёнигсберг трех батальонов дивизии Эделе и ожидании еще трех батальонов завтра; это должно было обеспечить успешное продвижение 28-тысячного корпуса Макдональда[316].
В послании к Рейнье начальник Главного штаба сообщал об отправке некоего письма генерала Вальтерсдорфа, посла Дании в Париже, и предлагал обсудить содержащиеся там предложения