Примерно в тот же час, что и Бертье, утром 1 января отписал Наполеону о драматических событиях – измене Йорка – и Мюрат. «Генерал Йорк изменил общему делу, покинул знамена, уповая на благосклонность врага», – восклицал король Неаполитанский. Он писал, что в этой ситуации ему остается только «отойти на Вислу со всем тем, что осталось от дивизий Гранжана, Эделе, Луазона и вашей гвардии». Мюрат намеревался обеспечить оборону Данцига и разместить войска для обороны. Из Кёнигсберга он собирался как можно скорее «эвакуировать все, что возможно»[499].
Глава 4Трагедия Х корпуса(декабрь 1812 г.)
Решение о формировании Х корпуса Великой армии и его составе император Наполеон принял 30 апреля 1812 г. Он определил, что корпус должен включать в себя: 1. Дивизию прусской пехоты, состоящую из трех бригад общей численностью в 14 тыс. человек. 2. 7-ю дивизию из трех бригад и 18 батальонов. 3. Прусскую кавалерийскую дивизию. 4. 80 орудий. Общую численность корпуса Наполеон установил в 30–32 тыс. человек[500]. При этом корпус изначально должен был носить «интернациональный» характер. Помимо Прусского вспомогательного корпуса, включавшего три пехотных бригады и две бригады (26-ю и 27-ю) легкой кавалерии, 2,5 батареи артиллерии и три роты инженеров (общая численность 18,6 тыс. человек при 60 орудиях), в корпус входила 7-я пехотная дивизия (командир – 43-летний дивизионный генерал Ш. Л. Д. Гранжан). Первая бригада 7-й пехотной дивизии включала 5-й польский пехотный полк и 13-й баварский линейный полк; вторая бригада состояла из 10-го польского пехотного полка; третья бригада – из 1-го вестфальского линейного полка и 11-го польского пехотного полка. В дивизию входили две роты польской артиллерии и рота 1-го польского саперного батальона. Общая численность 7-й пехотной дивизии составила около 11 тыс. человек при 24 орудиях. При этом к 7-й пехотной дивизии причислили 1-й прусский сводный лейб-гусарский полк численностью в 514 человек[501].
Формированию Х корпуса предшествовала напряженная политическая борьба, связанная с выбором Пруссией внешнеполитического курса. Раздавленная в 1806–1807 гг. и мечтавшая (пока только мечтавшая) о своем возрождении и реванше в условиях приближавшейся войны между Россией и Францией, Пруссия проявляла очевидную (и вполне понятную) непоследовательность. После того как в сентябре 1811 г. французский посланник в Берлине А. М. Ф. Сен-Марсан совершил первый демарш, предвещавший необходимость для Пруссии со всей определенностью вскоре решить вопрос об участии в войне против России, прусский король Фридрих-Вильгельм III и его ближайшее окружение направили в Санкт-Петербург начальника Генерального штаба Г. Шарнхорста с целью заключения военной конвенции. Первоначально русская сторона отклонила предложенный Пруссией в случае совместных прусско-русских действий против Франции вариант, предусматривавший значительное выдвижение русских армий вплоть до перехода их на левый берег р. Вислы. Однако вскоре Александр I пошел навстречу прусской стороне и согласился на это. Окончательный текст конвенции предусматривал, в частности, совместные действия русских войск под командованием П. Х. Витгенштейна и прусских сил во главе с генералом Л. Йорком. И все же, хотя текст военной конвенции был подписан, Фридрих-Вильгельм III отказался ее ратифицировать[502].
Несмотря на все больший крен Пруссии к подчинению Франции, в последние месяцы 1812 г. генерал Йорк осуществлял действия с целью подготовки к возможному отражению французской агрессии. В частности, адъютант Йорка майор А. Ф. Ф. фон Зейдлиц упоминал в своем «Дневнике» об инструкции, подготовленной Йорком для генерала Ф. В. Бюлова[503].
24 февраля 1812 г. министр иностранных дел Франции Ю. Б. Маре и прусский посланник в Париже Ф. Круземарк подписали в Париже прусско-французский договор о наступательном и оборонительном союзе, имевший антироссийскую направленность. Пруссия в случае войны Франции с Россией обязалась предоставить вспомогательный корпус в 20 тыс. человек. Остальным силам Пруссии (20 тыс. человек) в течение всей войны надлежало находиться в крепостях Глаца[504], Грауденца и Кольберга[505]. Кроме того, Пруссия обеспечивала поставки продовольствия и снаряжения в счет невыплаченной контрибуции по итогам войны 1806–1807 гг.[506] 5 марта 1812 г. договор был ратифицирован. Франция получила возможность использовать прусские ресурсы в войне против России.
Во главе Х корпуса 3 июня 1812 г. поставили 46-летнего Этьена Жана Жозефа Александра Макдональда (1765–1840), получившего маршальский жезл в 1809 г. на поле битвы при Ваграме. Несмотря на то что до сих пор историки не создали цельной биографии Макдональда[507], складывается достаточно убедительный образ талантливого, чрезвычайно опытного военачальника, последовательного и прямого человека, не лишенного аристократического благородства. В сущности, выбор Макдональда, происходившего из рода шотландских якобитов, на должность командира «интернационального» корпуса был вполне разумным, поскольку маршала отличал исключительный такт в обхождении со своими подчиненными. Военный историк В. Е. Жамов в свое время справедливо заметил, что Макдональд очень быстро приобрел симпатии прусских офицеров.
Жамов процитировал слова двух из них. «По своим духовным качествам это рыцарь чести, человек разумный и доброжелательный. В его благородной внешности соединяется выправка солдата с изяществом аристократа», – заметил один. Второй офицер отметил: «Он очень вежлив, предупредителен по отношению к прусским офицерам; он заметно выделяет даже самых младших… Особенно мне нравится в нем его понимание жертв, понесенных Пруссией для общего блага. Он любит Пруссию и сожалеет ее»[508]. Французский историк Ф. Ребуль, соглашаясь в том, что Макдональд подходил для командования войсками, состоявшими из разных наций, что давало возможность избегнуть рецидивов на межнациональной почве, вместе с тем указал и негативную сторону этого факта, поскольку поведение французского маршала могло иметь следствием рост индифферентности, а потом вызывать и враждебность[509].
Что касается Прусского вспомогательного корпуса, то первоначально 20 марта 1812 г. командование им принял 65-летний генерал-лейтенант, позже произведенный в генералы от инфантерии Юлий Август Рейнгольд Граверт. Русский военный историк начала ХХ в.
B. Е. Жамов так был склонен характеризовать Граверта: «Убежденный в высшем назначении Наполеона – генерал Граверт относился к нему с рабским уважением и видел в нем сверхчеловека, задача которого: объединить под своей властью весь культурный мир. Человек преклонных лет, дряхлый, ограниченных способностей и сговорчивого характера»[510]. Характеристика чрезмерно пристрастная и вряд ли убедительная. И все же, несмотря на немалый опыт военных действий против французов, Граверт, по широко распространенному мнению (впрочем, вызывающему серьезные сомнения), слыл приверженцем Наполеона и сторонником профранцузской партии, что не находило понимания среди большей части офицеров Прусского корпуса. Более того, его назначение стало во многом результатом настоятельных рекомендаций со стороны Парижа. В конечном итоге уже в ходе начавшейся кампании, 31 июля 1812 г., по причине плохого состояния здоровья (в сражении при Экау он упал с лошади и сломал ногу) он попросил отставки. 24 сентября Фридрих-Вильгельм III удовлетворил его просьбу и назначил на его место генерал-лейтенанта Йорка[511].
Эта перемена в командовании Прусским корпусом имела, как мы полагаем, судьбоносные последствия не только для Х корпуса Великой армии, но и в целом для исхода наполеоновских войн, а возможно, и более – для европейской истории всего XIX в. В связи с этим очевидно, что оценки личности Йорка нередко оказывались прямо противоположными – от резко критических со стороны французских авторов (в особенности в периоды роста франко-германских противоречий)[512] до безгранично восторженных в германской историографии. Действительно, германские историки, в противоположность французской традиции, были всегда склонны воспевать и героизировать Йорка как личность, воплотившую в себе национальный дух и сделавшую непростой выбор между формальным исполнением долга преданности государю и стремлением к национальному освобождению. Свой законченный вид подобная трактовка образа Йорка обрела в «Дневнике» его адъютанта Антона Флориана Фридриха Зейдлица, изданном в 1823 г.[513] и особенно в хорошо фундированном двухтомнике И. Г. Дройзена «Жизнь фельдмаршала графа Йорка фон Вартенбурга», вышедшем впервые в 1851–1852 гг.[514]
Яркую и цельную характеристику Йорку дал участник войны 1812 г., имевший возможность видеть генерала в обстоятельствах, полных драматизма, а позже осмыслить свои впечатления, – К. Клаузевиц. Он писал о Йорке так: «Пылкая, страстная воля, скрываемая под личиной наружной холодности, огромное честолюбие, всегда маскируемое выражением покорности судьбе, сильный и смелый характер являлись отличительными особенностями этого человека. Генерал Йорк был человек честный, но вследствие своей непроницаемости, скрытности и желчности являлся плохим подчиненным». Наконец, Клаузевиц отмечал и силь