[668]. Граф Д. Дона-Шлобиттен, майор Русско-немецкого легиона, происходил из знатной прусской семьи. Его отец граф А. Дона в 1808–1810 гг. занимал пост прусского министра внутренних дел. Майора Норденбурга Александр I отправил из Петербурга к Паулуччи для переговоров с Йорком. Именно Дона доставил Йорку письмо Паулуччи с изложением основных положений будущей Таурогенской конвенции[669].
Судя по реляции самого Дона к Паулуччи, он достиг Прусского корпуса 26 декабря (вероятно, ближе к утру) между Крожами и Колтынянами, когда Дибич накануне уже отрезал пруссакам дорогу на Тильзит, и «генералу Йорку это не было неприятно». Дона передал Йорку письмо от Паулуччи, и прусский генерал разрешил ему остаться при корпусе весь день во время марша (то есть 26-го) и провести следующую ночь в его главной квартире. Дона имел возможность беседовать с Йорком, который склонялся к тому, чтобы принять предложения, поступившие со стороны русских, но пожелал создать видимость вынужденности этого шага. С этой целью он и шел к Тильзиту малыми маршами в надежде, что 29 декабря Витгенштейн вступит в Тильзит и одновременно сделает движение через Мемель без больших потерь невозможным. 26 декабря, отметил граф Дона, пруссаки и русские не обменялись ни одним выстрелом[670].
По всей видимости, именно этими представлениями о действиях и намерениях Йорка поделился граф Дона с Клаузевицем вечером 26 декабря. Об этом говорят строки самого Клаузевица: «Из того, что мне передал граф Дона, вытекало, что генерал Йорк не собирался нас обмануть, но что он заинтересован в оттяжке решения на несколько дней; и так как он не может в течение этого времени стоять, как прикованный, на одном месте, то ему нужно несколько пододвинуться к прусской границе. В чем заключался интерес генерала Йорка, легко было понять: помимо того, что он ожидал возвращения своего адъютанта из Берлина, прибывшего только 29-го, ему в военном отношении для приличия следовало продемонстрировать хотя бы две-три попытки соединения с Макдональдом. Если бы тот продолжал стоять в с. Войнуты и Таурогене, где он находился 25-го, или вернулся туда 26-го, то соглашение с Йорком так бы и не состоялось. Но так как Макдональд продолжал свой путь, а русские, находясь между ним и генералом Йорком, могли воспрепятствовать передаче Йорку сообщений и приказов маршала, то Йорк мог сделать вид, будто он покинут Макдональдом»[671].
26 декабря Дибич перешел в Шелель, а Йорк в Барташишки[672]. При этом переходе 20 казаков по предложению Норденбурга составили своего рода авангард прусской колонны, дабы избежать инцидентов. Между тем Йорк, наблюдая, как пруссаки и русские уже фактически стали смешиваться и даже брататься, пришел в ярость и закричал: «Мы теряем честь и репутацию!»[673]
В полдень 27-го, дождавшись обоза, дабы раздать продовольствие войскам, Прусский корпус двинулся из Барташишек на Шелель. К ночи корпус достиг Шелеля и разбил бивуак. Этот переход по разбитым тропам выдался очень тяжелым. Особенно трудно было двигаться обозу, который «сопровождал рой казаков»[674].
27 декабря Йорк подготовил два письма для прусского короля. В первом письме он сообщил Фридриху-Вильгельму о переговорах с Паулуччи, изображая все в достаточно сдержанных выражениях. Он констатировал факт своего отставания от Макдональда, написал о боязни не соединиться с ним, а главное – поведал о своих переговорах с русскими ради сохранения корпуса, но без того, чтобы скомпрометировать честь оружия. Йорк посетовал на отсутствие каких-либо указаний на предмет движения корпуса. Под угрозой со стороны Витгенштейна он вынужден отклониться на Мемель[675] и пойти на соглашение с Паулуччи. Заключил он свое письмо заявлением, что, если его действия не заслужат в дальнейшем одобрения его величества, он будет готов без упреков положить свою голову к ногам его величества короля[676].
Во втором письме, подготовленном, по-видимому, в ночь на 28 декабря, Йорк описал ход событий начиная от Митавы. Не упоминая о переговорах с Дибичем, генерал написал, что оказался на дороге, проходящей между двумя возвышенностями, занятыми русскими. Усталость пехоты заставила его отказаться от попыток выяснить силы врага и его расположение. Поэтому он остановил войска на некотором расстоянии от противника: «Очень выгодное положение противника не дало мне возможности точно оценить состояние его сил. Дорога, по которой я должен был пройти на Колтыняны и прогнать врага, уходила вправо, и на дистанции картечного выстрела была зажата двумя небольшими холмами, которые он занимал. Г-н маршал приказал мне избегать, как только возможно, столкновений в ситуации неопределенности. Более того, мне приходилось ожидать того, что, если бы я даже, расчищая себе путь, отбросил неприятеля, я бы все равно поставил под угрозу положение корпуса, ибо многочисленная русская кавалерия не преминула бы захватить обозы»[677].
28 декабря, рано утром, Прусский корпус покинул Шелель и двинулся маршем на Тауроген, куда прибыл вечером. Часть корпуса расположилась в Таурогене, в то время как обоз оставался еще где-то позади. Зейдлиц (как известно, склонный к оправданию действий Йорка) пишет, что генерал мог надеяться, прибыв в Тауроген, застать здесь, как было накануне, 16 эскадронов кавалерии и 16 орудий конной артиллерии, находившихся в распоряжении маршала. Вместо этого он узнал, что Макдональд после боя у Пиктупёнена (Pietupoemen), когда прусская кавалерия отбросила авангард Витгенштейна, нанеся ему значительные потери и открыв тем самым дорогу на Тильзит, «отступил за Мемель и занял там позицию»[678].
Йорк, по словам Зейдлица, не собирался давать своим войскам более одного дня (29 декабря) отдыха, который был необходим, чтобы подтянуть обоз и амбулансы, и предполагал возобновить 30-го марш на Тильзит. Однако как раз в это время прибыл из Берлина майор Зейдлиц, появления которого уже перестали ждать[679].
Что рассказал Зейдлиц Паулуччи о целях и результатах своей миссии, что он поведал о настроениях в Берлине и в Кёнигсберге, прусский майор в своем «Дневнике» умалчивает. Но можно предполагать, исходя из того, какое впечатление новости, доставленные Зейдлицем, произвели 29 декабря на Йорка, что он изложил Паулуччи ситуацию в благоприятном для русского генерала свете. Тем не менее, мы не можем не констатировать, что информация, изложенная 29-го Зейдлицем Йорку, не могла не быть более противоречивой, чем та, которой он поделился с Паулуччи. Так, Зейдлиц не мог не доложить Йорку, что король полон решимости придерживаться договора, заключенного с Наполеоном, пока события (в том числе позиция венского кабинета) не дадут ему возможности придать «новую ориентацию политике государства»[680].
Тем не менее, готовя свой «Дневник» к изданию спустя годы после происходивших в 1812 г. событий, когда европейская ситуация была уже совершенно иной и выбор Пруссия давно сделала, а ключевая роль в этом выборе безусловно принадлежала генералу Йорку, а вместе с ним и Зейдлицу Зейдлиц не преминул вложить в уста прусского генерала слова, полные пафоса. Йорк, пишет Зейдлиц, заявил: «Сегодня или никогда, от немедленного решения зависит, изменит ли Пруссия политику Европы и будет ли восстановлена независимость короля и страны»[681].
По мнению Зейдлица, у Йорка уже не оставалось сомнений, что ему следует делать, и он предложил Дибичу встретиться на следующий день на Пошерунской мельнице[682].
В действительности это судьбоносное для мира решение, которое 29 декабря принял генерал Йорк, далось ему очень нелегко. Обратимся к Клаузевицу. Согласно ему, 28-го Дибич из Пагремонта «через Тауроген прибыл в селение Вилькишкен[683], находившееся всего лишь в 2 милях от Тильзита. В этот день Макдональд выступил в Тильзит с последним эшелоном и предполагал дождаться здесь Йорка, прибывшего в Тауроген. По существу, ничто не стояло на пути их соединения кроме редкой цепи казачьих разъездов»[684].
Дибич хорошо понимал, что Йорк может теперь легко прорвать заслон из казаков и немногочисленной русской пехоты и вступить в Тильзит[685]. Поэтому в полдень 29-го Клаузевиц, выступивший из Таурогена в предшествующую ночь, вновь был послан туда к генералу Йорку.
Состояние, в каком находился Йорк к моменту прибытия Клаузевица, хорошо описал граф Дона. «29 декабря, в первом часу пополудни, – пишет он, – возвращаясь от генерала Левиза из местечка Ворни, я прибыл в Тауроген, где застал Йорка, еще вчера бодрого и веселого, в чрезвычайно подавленном настроении. Едва я вошел в комнату, как Йорк сказал мне, что все переговоры должны быть прерваны, мотивируя это решение полученным от Макдональда распоряжением. Он больше не примет парламентеров и завтра начнет военные действия против русских и просит передать это Дибичу»[686]. Граф Дона далее пишет, что после обеда, часа в три, Йорк вызвал полковника фон Рёдера, которому повторил все то, что ранее сказал в присутствии Дона, и велел собрать весь корпус вместе с обозом. Рёдер, в свою очередь, указал на затруднения, которые встретятся при исполнении этого приказа ввиду расположения войск, обозов и неудовлетворительного состояния дорог. Когда Рёдер вышел из комнаты, Дона, видя, что Йорк вновь стал колебаться, продолжил его уговаривать, надеясь, что вскоре прибудут известия от Дибича. Около 4 или 5 часов пополудни сообщили о приезде в лагерь Клаузевица