В вопросе о принципах будущего европейского мира серьезное влияние на Вену оказывала не только позиция Парижа, но и мнение берлинского двора, с которым правительство Австрии находилось в постоянном контакте. К середине декабря 1812 г. Гарденберг обозначил мнение Берлина так: Франция должна будет возвратиться к своим естественным границам по Рейну, Альпам и Пиренеям. В отношении России, которая представляет опасность для Европы, следует создать систему контрбаланса; в любом случае надо будет исходить из условий Тильзитского договора[835].
Теперь, к середине января 1813 г., Берлин вновь довел до Вены свою точку зрения, отправив в австрийскую столицу К. Ф. Кнезебека, прибывшего туда под именем купца Хельвига (Hellwig). Пруссия совместно с Австрией должны будут выступить в роли посредников. Что же касается будущего германских земель, то они, полагал Берлин, должны быть независимы от Франции, а на месте Рейнской конфедерации нужно создать две конфедерации – Юга (под влиянием Австрии) и Севера (под влиянием Пруссии). Линия р. Майн станет разделом двух зон влияния[836].
Ж. д'Юссель справедливо отмечает, что Австрия, в отличие от Пруссии, предпочла бы большее единство германских земель через создание Германской конфедерации (Conféderation germanique), не разделенной на две зоны влияния. Однако эти различия в позиции Австрии и Пруссии не имели на тот момент первостепенного значения[837]. Вена и Берлин не торопились ставить Париж в известность о содержании своих контактов. Судя по характеру депеш, которые французский посол в Вене Л. Г. Отто отправлял в те дни в Париж, Меттерних последовательно внушал французскому послу идею о готовности Австрии разделить французские представления о перспективах дальнейших действий[838].
Только с 12 января, когда прибывший в Париж Флоре был принят Бассано, позиция Вены для французов стала проясняться. Во время беседы 12 января Бассано заявил о необходимости проведения новой кампании против России. В ответ на это Флоре, только что переживший малоприятное бегство из Вильно, осведомился, не понадобятся ли в таком случае третья и четвертая кампании? Через два дня – 14 января – в ходе очередной беседы двух дипломатов на предложение Бассано увеличить австрийский воинский контингент Флоре резонно поинтересовался, зачем это делать, если они стремятся к миру[839].
Параллельно с усилиями убедить Париж в необходимости поиска мира при посредничестве Австрии Вена активизировала контакты с Россией. Меттерних предложил Штакельбергу (по всей видимости, письмо австрийского канцлера с этим предложением было отправлено 16 января) возвратиться в австрийскую столицу[840].
Еще в ноябре 1812 г. Меттерних отправил Штакельбергу в Грац письмо, в котором сообщил, что принял графа А. К. Разумовского, вручившего ему письмо от графа К. В. Нессельроде. Сам же Разумовский имел поручение от Александра I выслушать мнение Меттерниха на предмет позиции Австрии в плане перспектив завершения идущей сейчас войны России и Франции. Меттерних не преминул заверить русскую сторону в готовности императора Австрии «восстановить Европу» и указал на то, что император Франц в течение последних двух лет пытается возвратить Россию к миру[841].
По возвращении Штакельберга в Вену в январе 1813 г. состоялось несколько встреч русского дипломата с Меттернихом. Штакельберг изложил суть русской позиции: император Александр стремится объединить европейские страны в борьбе против Франции; Австрия должна в результате этого возвратить утраченные ею провинции[842]. У самого Штакельберга создалось впечатление, что император Франц склонен принести Наполеону «великую жертву [grande sacrifices]» и поэтому не готов изменить линию своего поведения. Эта перемена произойдет только «при определенных условиях»[843]. По мнению д'Юсселя, Вена осознавала, что мир не может быть заключен напрямую между Францией и Россией. Меттерних направил усилия на создание условий, в которых Австрия могла бы выступить как медиатор[844].
Между тем ни император Франц, ни Меттерних все еще не торопились давать ответы на отправленные им 7 и 8 января соответственно письма Наполеона и Бассано, в которых настойчиво говорилось о необходимости продолжения военных действий против России. 22 января посол Л. Г. Отто напрямую запросил у Меттерниха ответ на эти послания.
На следующий день, 23 января, император Франц дал ответ Наполеону. Ответ был холодным и высокомерным. Письмо же Меттерниха к Бассано, так же помеченное 23 января, было по своему тону вполне дружественным. Австрийский министр иностранных дел предлагал Маре совместными усилиями убедить Наполеона в необходимости привнесения в Европу мира, поскольку в противном случае ситуация будет только ухудшаться[845].
Итак, позиция австрийского политического руководства на протяжении последних месяцев 1812 г. достаточно четко определилась. В январе следующего 1813 г. она еще более упрочилась, и Вена предприняла на этот раз уже не скрываемые от Наполеона усилия по ее реализации. Но насколько последовательно Вена информировала Шварценберга о своих намерениях и своих действиях на дипломатическом поприще? Нам удалось выявить только три письма, отправленные в те месяцы Меттернихом Шварценбергу.
Одно письмо относится к 19 ноября, когда в Вену поступила информация о миссии Лористона в Главную квартиру русской армии; Меттерних информировал Шварценберга об усилиях по выходу из войны и поиску мира[846].
Два других письма помечены уже 26 января 1813 г. В первом письме Меттерних сообщал, что отправляет Шварценбергу тексты писем, которые император Франц и он, канцлер, адресовали французскому императору и Бассано в ответ на их письма (то есть имелись в виду послания Наполеона и Бассано от 7 и 8 января и ответы на них Франца и Меттерниха от 23 января 1813 г.). Меттерних отправлял также копии двух депеш от Бубны. Кроме того, Меттерних писал, что французский император формально согласился, чтобы Лютцельберг был отправлен в Главную квартиру императора Александра, а барон И. Ф. Вессенберг (Wessenberg), который сейчас в Вене, – в Лондон.
Канцлер также информировал, что император Франц отдал распоряжение, чтобы Шварценберг вернулся в Вену, сдав командование корпусом старшему генералу, то есть Фримону[847]. Возвращение Шварценберга, по словам Меттерниха, было необходимо, чтобы, говоря с Наполеоном «языком правды», «открыть ему глаза» на реальность европейских дел. Канцлер прямо писал, что озабочен вопросом о начале Наполеоном переговоров о мире и предлагает Шварценбергу со своей стороны воздействовать на Бассано в том же ключе, в каком действует Флоре, советник австрийского посольства в Париже. Наконец, заявил, что «наш интерес» заключается в том, чтобы напрямую участвовать в переговорах французов с русскими[848].
Во втором письме Шварценберг сообщал новости, прибывшие из Берлина от Гарденберга, от военного министра К. Зичи и от французского посла в Берлине А. М. Ф. Сен-Марсана, прежде всего о том, что прусский король покинул столицу и отъехал в Бреслау[849].
Как видно, Шварценберг в целом был информирован о происходившем на политическом и дипломатическом поприщах. Опыт дипломата и политика давал ему возможность достаточно точно улавливать нюансы в смене настроений европейских лидеров, и постоянные попытки Бассано, а то и самого Наполеона навязать ему искаженное, явно профранцузское, представление о происходивших событиях успеха не имели[850].
Уже в письме к Меттерниху 30 ноября Шварценберг, явно не зная еще достаточно точно о многих событиях, происходящих в европейских столицах, и о глубине той катастрофы, которая постигла Великую армию, прямо написал, что «Наполеон худшим образом обманут в своих расчетах и комбинациях от начала и до конца кампании», и думается, что ради спасения своей репутации он будет сейчас компрометировать других, возлагая на них ответственность за те ошибки, которые совершил сам. Возможно, отметил Шварценберг, Наполеон и ему попытается отвести подобную роль виновника того, что армия почти голая (l'armée est presque nue) и без зимних квартир[851].
Представления Шварценберга о происходившем хорошо отразились в письме к Меттерниху из Белостока от 24 декабря[852]. Поблагодарив Меттерниха за присланный им пакет кофе мокко, Шварценберг обратился к слухам о том, что Наполеон «отяжелел» (un grand homme est lourde). Фельдмаршал счел необходимым оговориться, что он сам не очень хорошо представляет ресурсы, которыми располагают как Австрия, так и Франция, и политический расклад в остальной Европе, однако считает лучшим для его корпуса занять зимние квартиры вдоль Буга, то есть между Наревом и Бугом. Между тем он имеет приказ оборонять Варшаву, которая сейчас зимой не имеет никакой защиты, так как р. Висла замерзла и тет-де-пон у Праги[853] легко обойти. Если придется сражаться в середине января, то в этом случае, писал Шварценберг, «я потеряю всю мою прекрасную армию только из-за одного холода». По той же причине холода кавалерия уже сократилась до совсем малой численности, и нет ресурсов, с помощью которых можно было бы предотвратить ее полное исчезновение