В 4 часа утра 17 января Мюрат покинул армию. Перед отъездом он еще успел набросать послание Бертье, дабы тот отдал приказ об отправке в Неаполь неаполитанской гвардии, которая, впрочем, была уже в пути[1184].
Глава 7Э. Богарне во главе армии(17–31 января 1813 г.)
В 4 часа утра 17 января Мюрат покинул армию. В 8 утра 17 января вице-король, заняв кабинет Бертье, начал интенсивно работать, разбирая многочисленные бумаги и вникая в ситуацию. Князь Невшательский, помогая Богарне, отметил в отчете императору, что вице-король «сделал за день больше, чем Король в течение полутора месяцев, когда был командующим»[1185].
Между тем Бертье указал, что вице-король ничего не изменил в диспозициях, сделанных королем Неаполитанским, за исключением того, что приказал принцу Экмюльскому (Даву) сформировать, если еще не поздно, гарнизон Торна на ⅓ из баварцев и на ⅔ из французов. Бертье также сообщил Наполеону, что в Позен прибыл маршал Гувьон-Сен-Сир, который временно заменит князя Невшательского на посту начальника Главного штаба, поскольку сам он, Бертье, очень болен, но, «может быть, несколько месяцев отдыха, – писал он далее, – позволили бы мне восстановиться»[1186].
Богарне, заступив на пост начальника Главного штаба, в тот же день нашел время подготовить подробное послание императору и написать краткое письмо супруге Августе-Амалии. Жене он написал, что Мюрат болен и не мог более сохранять за собой командование армией, что дела находятся «в большом беспорядке», но он все же надеется выйти из создавшейся ситуации со славой[1187].
В послании к Наполеону вице-король в нескольких словах поведал об отъезде Мюрата и безуспешных попытках отговорить его от этого шага. Он, Богарне, был вынужден принять командование армией до того момента, пока император не назначит нового главнокомандующего. Весь день, отметил вице-король, он изучал приказы, отданные Мюратом, и различные инструкции, присланные для начальника Главного штаба. Богарне сообщил, что поручил П. Дарю как можно скорее заняться обеспечением пунктов на Одере всем необходимым на случай осады, а в Глогау и Кюстрине учредить два главных магазина. В связи с тем, что армия теряет линию на Висле, положение Великого герцогства Варшавского значительно ухудшается. Он постарается сосредоточить несколько тысяч человек, чтобы хотя бы обеспечить коммуникационную линию между Одером и Варшавой. Несмотря на то что во все иные времена года линия р. Нейсе благоприятна для поддержания левого фланга армии, сейчас это обстоятельство вряд ли принесет пользу, и поэтому все, что можно сделать, это оставаться здесь с несколькими тысячами человек до того момента, когда неприятель перейдет Вислу значительными силами. По мнению вице-короля, русские собираются оккупировать столицу великого герцогства, обойдя Шварценберга и справа, и слева. У самого Богарне не более 20 тыс. человек в строю. Более того, вряд ли всерьез можно рассчитывать на австрийцев. В том случае, если Шварценберга все же удастся вовлечь в систему действий Великой армии, Богарне вопрошал Наполеона о том, куда ему лучше будет отступать – на Одер или в Галицию?[1188]
К 17 января маршал Даву видимо, не до конца еще отказавшийся от надежд на принятие Главным штабом (если быть более точным, то Даву, не зная еще о произошедших в Позене переменах, писал в данном случае о Мюрате) своих предложений по сохранению коммуникаций с Данцигом, начал готовить свои войска к выходу из Торна и движению через Бромберг на Кюстрин. Три тысячи баварцев, по его расчетам, должны были прибыть в Торн 20 января. Тогда же он со своими войсками окончательно оставит этот город-крепость. Сам он планировал быть в Бромберге в течение 3 или 4 дней[1189].
Между тем 17 января французское Военное министерство продолжало энергично восполнять потери и сколачивать новую Великую армию. Военный министр Кларк требовал в тот день и от Элизы Бонапарт, великой герцогини Тосканской, и от принца Боргезе, генерал-губернатора департамента Альп, и от генерала М. Виньоля, командовавшего войсками в Италии, выделения все новых и новых контингентов[1190].
Большие усилия по восстановлению конского состава кавалерийских частей продолжал предпринимать генерал Бурсье. Однако в те дни он вынужден был заниматься эвакуацией всех ремонтных депо, находившихся между Вислой и Одером, далее на запад[1191].
Важное значение Париж придавал активизации военных усилий Вестфалии. С утра 16 января в Касселе находился адъютант военного министра Кларка майор Бальтазар (Balthazar). 17 января он попытался оценить военные возможности королевства. По его сведениям, в Торне из числа новых войск, концентрировавшихся ранее в Майнце, оказалось 280 офицеров и 1900 солдат. Помимо этого, армия включала 18 батальонов пехоты, бригаду в 1400 кавалеристов и 12 орудий с 800 человеками прислуги[1192]. Особое внимание Бальтазар уделил вопросу усиления вестфальскими войсками гарнизона Магдебурга, фортификации и формированию магазинов этого города[1193].
В тот же день король Жером отписал Кларку о мерах, предпринятых для снабжения Магдебурга, и усилиях по созданию новой армии в 18 тыс. человек. Он предлагал зафиксировать обязательства Вестфальского королевства перед французским императором особой конвенцией, которая будет предусматривать предоставление королевством в распоряжение Наполеона дивизии в 6800 человек. Остальные войска Вестфалии должны оставаться в распоряжении вестфальского короля, что, по словам Жерома, сохранит в королевстве добрый дух[1194].
Достаточно оптимистичные (как оказалось впоследствии, чересчур оптимистичные) сведения шли в тот день из столицы другого немецкого государства – Берлина. Сен-Марсан, французский посланник в Пруссии, полагал, что серьезных оснований испытывать сомнения в благоприятных для Франции действиях прусского правительства нет. Тем более что князь Ф. Л. Гатцфельд отправлен прусским королем в Париж для того, чтобы заверить императора в готовности со стороны Пруссии следовать прежнему курсу. На этом фоне, по мнению Сен-Марсана, только два момента вызывали раздражение среди пруссаков: некоторые эксцессы, связанные с пребыванием в Пруссии французских войск, и реквизиции, возбуждающие недовольство местного населения. Из письма Сен-Марсана следовало, что прусский король уже тогда, 17 января, планировал отъезд из Берлина вместе со своими сыновьями в Бреслау[1195].
18 января русские войска продолжали наступательные действия. Ранее А. И. Чернышев двинулся из Нойенбурга через Оше и Тухель к Камину[1196] (Kamin), зная, что туда прибыли подразделения французской гвардии под командованием Мортье (они шли из Прейсиш-Штаргарда на Позен, имея, по сведениям Чернышева, в своем составе примерно 3 тыс. человек при 17 орудиях). 17 января, находясь уже в Тухеле, Чернышев уведомил М. С. Воронцова, что ночью осуществит нападение на отряд Мортье. Действительно, в ночь на 18 января Чернышев атаковал и выбил Мортье из города, а затем преследовал его до Цемпельбурга[1197] (Zempelburg). В плен попало несколько офицеров и более 200 солдат. Отход войск Мортье прикрывали 1-й и 2-й полки шеволежеров-улан гвардии под командованием шефа эскадрона П. Жермановского. При атаке русских улан поддержал пехотный батальон гвардии. Русские были на время отброшены. Далее, при отходе Мортье от Цемпельбурга на Позен, атаки русских стали слабеть, ибо Чернышев получил от Платова приказ о выступлении обратно[1198].
Утром того же дня, 18 января, казачий полк Луковкина, действовавший в составе отряда Воронцова по левому берегу Вислы, вступил в Бромберг, в котором неприятельская партия занималась уничтожением складов. В плен попали семь конных егерей. Русские захватили значительные продовольственные и армейские запасы[1199].
18 января Чичагов, прибывший в Эльбинг с намерением возглавить блокаду Данцига, приказал блокировать крепость отрядами Алексеева и Иловайского 4-го. Корпус Платова должен был продвинуться далее на запад и расположиться в Беренте[1200] (Berent) и Лауэнбурге[1201] (Lauenburg), то есть на границе провинции Померания. Таким образом, Платов должен был прикрыть войска, которые блокировали Данциг, со стороны Одера[1202].
Между тем все сведения в отношении действий русских войск, которые к тому же не меняли общей ситуации, поступят в Главный штаб Великой армии не сразу. Богарне, проснувшись ранним утром 18-го, с радостью и нетерпением прочитал письмо, помеченное 8 января, только что прибывшее от супруги. Августа-Амалия, среди прочего, сообщала о том, что обратилась к императору с просьбой о скорейшем возвращении мужа. Вице-король, составляя в тот же день, 18 января, ответное письмо супруге, не преминул упрекнуть ее за этот демарш, указав, что сейчас не время говорить о возвращении и что обстоятельства требуют проявления отваги и безропотного подчинения необходимости. Пытаясь сгладить некоторую резкость своего суждения о ее поступке, Богарне написал, что нужно сделать еще одно усилие, прежде чем супруги смогут наконец соединиться и обрести спокойствие. Письмо закончил упоминанием, что прежние надежды на встречу той зимой в Мюнхене развеялись, поскольку, писал он, «этот дьявол король Неаполитанский навесил на меня великое бремя»