.
В тот же день Чичагов во главе 3-й армии, получив ранее приказ М. И. Кутузова переместиться в Польшу, начал готовить войска к отходу к югу[1215]. 21-го он будет возле Торна.
Богарне, находившийся в Позене, продолжал изучать ситуацию и пытался, как мог, взять ход событий под контроль. При этом он хорошо понимал и, более того, прямо написал об этом Рейнье, что все предпринимаемые им меры вскоре могут оказаться тщетными[1216].
Судя по сохранившимся документам Великой армии, Бертье продолжал 19 января тяжело болеть. Всю переписку от имени Главного штаба вел в тот день Монтион. Эта переписка оказалась сосредоточена вокруг передвижения в тыл (в Магдебург и Лейпциг) батальонов военных экипажей; реорганизации вестфальских полков (при этом король Жером был не согласен с таким вариантом реорганизации, «которая превращает всех офицеров в унтер-офицеров»); передвижения маршевых батальонов по территории, находившейся в зоне расположения XI корпуса Ожеро; наконец, отъезда принца Фридриха Гогенцоллерн-Гехингенского из действующей армии для лечения[1217].
Серьезный анализ на предмет численности находившихся в госпиталях солдат, эвакуации и создания новых госпиталей представил командованию Великой армии П. Дарю. По его сведениям, в госпиталях, расположенных в городах по Висле, лежало до 4580 человек (в Эльбинге – 1381 человек, в Мариенбурге – 1500 человек, в Бромберге – 300 человек, в Торне – 600 человек и т. д.). Всех их следовало эвакуировать на линию Одера и в придачу к имеющимся там госпиталям организовать новые с расчетом на 3000 больных. Необходимо было задействовать и госпитали в Берлине, значительно расширив их возможности[1218].
Обширный отчет о действиях VII корпуса подготовил 19 января генерал Рейнье, который к тому дню находился в Варшаве. Описав расположение и действия V, VI и VII корпусов, указав приблизительную численность и охарактеризовав наступательные действия неприятеля, Рейнье пришел к заключению о готовности русских атаковать Данциг, Варшаву и перерезать коммуникации Великой армии, не дав ей возможности отступления на Одер. В отчете говорилось, что Австрийский корпус остановился для кантонирования перед Вислой с целью защитить Варшаву. Однако при движении неприятеля на флангах австрийцам и саксонцам (VII корпусу) придется отступить к Варшаве и Модлину При этом австрийцы защитят своим левым флангом Модлин, в то время как VII корпус остановится непосредственно перед Варшавой. В том случае, если Висла будет оставаться замерзшей, действия русских будут решительными и Варшаву придется покинуть. Но возможен и более благоприятный вариант. Если река не даст неприятелю перейти ее по льду, тогда, указывал Рейнье, «мы сможем продолжать наше пребывание» на прежних позициях. В заключение Рейнье напомнил о том, как славно VII корпус дрался при Поддубной и Волковыске[1219].
Таким образом, очевидно, что и Шварценберг, и Рейнье имели все основания сомневаться в возможности удержания позиций на Висле. При этом на настроения Шварценберга, безусловно, оказывали воздействие еще и обстоятельства политического характера.
Общий рапорт (Raport général) подготовил 19 января и Ожеро. Сейчас, как и ранее, он с уверенностью написал, что «в столице и в провинции сохраняется спокойствие». Отметил, что король в течение нескольких дней отправится в Силезию. К Берлину приближается 35-я пехотная дивизия, в то время как 31-я дивизия отправилась на театр военных действий. Отметил недостаток лошадей для артиллерии; для обоза помимо лошадей ощущается недостаток и в людях[1220].
20 января русские войска попытались возобновить блокаду Данцига. Главную роль в этом должен был играть корпус Платова и возвратившийся в тот день, 20 января, к Данцигу отряд Алексеева. Однако, несмотря на бодрые рапорты атамана Чичагову, к Данцигу продолжали прибывать французские подкрепления (определенно из Штеттина через Нойштадт подошел 6-тысячный отряд, по-видимому, из дивизии Маршана)[1221].
Главнокомандующий Богарне продолжал в тот день интенсивно работать. «Я в порядке, – писал он супруге, – но ужасно тяжело быть главнокомандующим. Я вникаю во все те дела, которые особенно в беспорядке…» По его словам, ему удалось уже многое сделать, чтобы поднять дух солдат и до известной степени организовать передвижение войск[1222].
Был подготовлен Богарне и отчет Наполеону за тот день. Получив ряд рапортов от своих осведомителей, Богарне докладывал, что, согласно сообщениям из окрестностей Бромберга, неприятельская пехота атаковала в Шветце, что, судя по рапорту из Плоцка, главная квартира Чичагова 13 января была в Гуттштадте[1223] (Guttstadt). Осведомители смогли представить данные и о том, что генерал Витгенштейн собирается покинуть армию и возвратиться в Россию, а четверо русских генералов «довольно громко жалуются из-за приказа, согласно которому им придется продолжать кампанию»[1224].
В реальности речь шла о «демонстрации» ряда русских генералов во главе с Витгенштейном в связи с попыткой возложить на них ответственность за то, что Макдональду удалось избежать окружения и достичь Кёнигсберга. Не исключено, что дополнительной причиной такой «демонстрации» послужило подчинение Витгенштейна сухопутному адмиралу Чичагову, приобретшему после Березины дурную репутацию[1225]. Однако в Главном штабе Великой армии эти обстоятельства интерпретировались как доказательство усталости русской армии и нежелания русского генералитета продолжать военные действия. Богарне не преминул сразу же написать Шварценбергу и Понятовскому об этом, «дабы успокоить в отношении всего, что происходило вплоть до сего дня на Нижней Висле»[1226].
В конце письма к императору вице-король отписал о болезни Бертье: «Начальник Главного штаба все время сильно страдает. Я боюсь, что, несмотря на его добрую волю, он не сможет здесь оставаться: ему было очень плохо прошедшей ночью, и медики очень за него боятся; не хотели бы Вы, Ваше величество, принять решение о возвращении его во Францию?»[1227]
«Успокаивающие» послания из Главного штаба армии вряд ли могли серьезно повлиять на настроения, все более овладевавшие Шварценбергом и Рейнье[1228]. 20 января Шварценберг, анализируя движения войск Сакена и Васильчикова и имея сведения о появлении казаков в Остроленке, еще сильнее, чем ранее, утвердился в решении начать движение своим корпусом в район между Модлином и Варшавой, если русская армия направится на Плоцк и Торн[1229].
Что же касается настроений Понятовского на предмет действий V корпуса в случае русского движения на флангах, то каких-либо документальных свидетельств на этот счет нами не обнаружено. В тот день, 20 января, он, как и военный губернатор Варшавы генерал Дютайи, был занят приведением в порядок оставшихся войск V корпуса и отправкой частей и подразделений на усиление Модлина и в Позен (8-го полка лансьеров, 3-го батальона 4-го полка Вислы)[1230].
Из Берлина продолжали идти успокаивающие командование Великой армии вести. В своем послании от 20 января на имя Бертье Сен-Марсан уверял, что отношение прусского правительства, как и прусского короля, к «делу Йорка» продолжает оставаться прежним. Отмечал, что под командованием Бюлова находится от 10 тыс. до 12 тыс. человек, из которых 2 тыс. или 3 тыс. кавалеристы[1231]. Однако тревожная нота в послании Сен-Марсана все же на этот раз прозвучала: французский посланник указал, что в случае занятия неприятелем Варшавы Силезия, куда отправлялся прусский король, не будет прикрыта[1232].
Главный штаб Великой армии продолжал в тот день энергичную работу по переформированию частей, отправке в тылы, согласно намерениям императора, части кадров, в том числе саперов и минеров, принимал решения в ответ на просьбы офицеров и генералов отпустить их из армии по состоянию здоровья…
21 января основное внимание командования Великой армии оказалось сосредоточено на событиях, произошедших в Бромберге и вокруг него накануне – 19 и 20 января[1233]. В своем рапорте императору от 21 января Богарне, ссылаясь на информацию, полученную днем ранее от Даву описал ситуацию так: принц Экмюльский, узнав, что партии неприятеля вступили в Бромберг, отправил туда генерала Э. М. Жерара с 800 пехотинцами и 4 орудиями. Жерар обнаружил в Бромберге генерала Воронцова, который вступил туда утром 18 января с 500–600 пехотинцами и таким же числом казаков. Генерал Жерар, как можно понять из рапорта Богарне, выбил неприятеля из Бромберга и преследовал его не менее двух лье, «до выхода из леса». В течение следующего дня (вероятно, 20 января) Жерар оставался в Юсезе (Usez; возможно, имеется в виду Уйсьце – нем. Usch), откуда должен был утром 21-го «отправиться с принцем Экмюльским»[1234].
O событиях вокруг Бромберга Даву сообщил 21 января Понятовскому Согласно Даву, Жерар энергично атаковал неприятеля и, сражаясь, преследовал его на расстоянии двух лье по дороге в Шветц