Отдельной запиской Даву сообщил Понятовскому, что получил из Парижа номер «Монитёра» за 11 января, в котором опубликовано патриотическое воззвание к французам. Принц Экмюльский предлагал перепечатать его в варшавской газете[1255].
Одним из ключевых пунктов, находившихся на пересечении важных коммуникаций, гарнизон которого мог выдержать длительную осаду, была крепость Пиллау. Гарнизон насчитывал полторы тысячи человек под командованием французского бригадного генерала П. Кастелля. Однако треть этого контингента составляли пруссаки[1256]. К 22 января русское командование в лице Витгенштейна было уведомлено генералом Йорком, прибывшим в тот день в Кёнигсберг, что прусский комендант крепости Пиллау подполковник Э. фон Тресков готов присоединиться к Таурогенской конвенции, в результате чего французам придется покинуть крепость. Витгенштейн хорошо понимал, что при отказе русских от этого соглашения, при котором французский гарнизон получал возможность свободного выхода из Пиллау взять крепость будет чрезвычайно тяжело. В тот же день, 22 января, Витгенштейн прямо сообщил об этом Кутузову. На следующий день Кутузов дал согласие на то, чтобы Йорк вступил в переговоры с Тресковом[1257].
22-го Богарне все еще питал надежду, что продвижение русских на Бромберг и в целом, как он писал Наполеону, «большое движение, которое враг осуществляет справа», не приведут к значительным переменам. Двигаясь своим правым флангом на Бромберг, неприятель в то же время не пойдет на Позен; более того, он вскоре вообще остановит свое движение. А это значило бы, по мнению Богарне, что захвата герцогства Варшавского не произойдет[1258].
В то же время принц Эжен не скрывал своей обеспокоенности немногочисленностью войск, находившихся в Позене, и был определенно рад, когда в тот день, 22 января, туда прибыли части императорской гвардии[1259].
В Позен 22 января должны были прибыть из Варшавы и части итальянской гвардии, а именно батальон велитов Боргезе (480 человек), батальон велитов [неразборчиво] (250 человек), рота Почетной гвардии Боргезе (68 человек при 83 лошадях), рота Почетной гвардии [неразборчиво] (56 человек при 71 лошади)[1260].
Что касается Шварценберга, то, судя по всему, он был отнюдь не уверен в возможности сохранить занимаемые им на тот период позиции. Скорее наоборот. Примечательно, что в тот же день, 22 января, Понятовский отписал Рейнье из Варшавы, что, «не имея ясных сведений о силах врага», он не может советовать в отношении действий как Рейнье, так и Шварценберга[1261].
Главный штаб продолжал руководить движением остатков корпусов Великой армии. II корпусу приказали отправиться из Кольберга в Штеттин, а I и III корпуса, в свою очередь, должны были прибыть в Кюстрин. IV корпус – в Глогау. Дивизию генерала Ж. Лагранжа следовало сгруппировать между Берлином и Кюстрином[1262].
Главный штаб продолжал работу и по отправке в тыл части кадров Великой армии. Судя по переписке Монтиона (Бертье, можно полагать, все еще не был в состоянии возвратиться к работе), эта деятельность по-прежнему встречала трудности, в особенности в отношении частей дивизий Луазона и Эделе, которые составляли часть гарнизона Данцига. Монтиону пришлось адресовать Раппу требование императора сформировать из этих дивизий батальон в 800 человек для отправки его через Штеттин и Майнц во Францию[1263]. Батальон в 800 человек следовало отправить во Францию и из корпуса генерала Рейнье[1264], а Бельяру (который находился в Кюстрине и, как оказалось, еще вообще не получил приказа насчет отправки кадров) – от каждого полка по 100 человек, включая офицеров, в том числе шефа эскадрона и полковника[1265].
22 октября маршал Ожеро подготовил общий рапорт за два дня (21 и 22 января). Тревожные нотки, появившиеся в послании маршала днем ранее, содержались в рапорте и на этот раз. «Дух населения Пруссии остается все время плохим», – писал он. Тем не менее каких-либо инцидентов он стремится не допускать, благодаря чему «спокойствие сохраняется в Берлине и провинции»[1266].
Об усилении вредных для Франции слухов, циркулирующих «по кофейням Берлина», написал в тот день Кларку его доверенный человек майор Бальтазар. Сам факт появления в Берлине офицеров, покинувших армию, Нея, Лефевра, Макдональда и других военачальников Великой армии породил слухи о перенесении Главной квартиры вице-короля в Зельм, в Глогау, а в конечном итоге – в Дрезден. Ведутся разговоры, писал Бальтазар, также и о том, что эстафета, отправленная во Франкфурт (вероятно, из Берлина во Франкфурт-на-Одере), перехвачена казаками, и т. д. Свое послание Бальтазар закончил подтверждением известий об отъезде прусского короля в Силезию[1267]. К посланию Бальтазара прилагалась им же составленная записка о необходимости дополнительных мер для усиления обороноспособности Магдебурга. Несмотря на наличие 387 орудий (!), он считал, что сам гарнизон чрезвычайно слаб. Вместо необходимых 15 тыс. человек, в нем всего 1,5 тыс. пехотинцев (общая численность гарнизона, согласно данным Бальтазара, – 2953 человека). Бальтазар отметил, что король Вестфалии обращался к императору с предложением усилить этот гарнизон, но Наполеон дал понять, что к настоящему времени не имеет такой возможности[1268].
23 января продвижение русских войск было не очень значительным. Воронцов, находившийся на левом берегу Вислы еще с 15 января, начал движение на восток от Бромберга и достиг Фордона. Отправив по левому и правому берегам Вислы в сторону Торна по одному полку казаков для разведки, сам он возвратился в Бромберг[1269]. Полки Платова в тот день продолжали действия по организации блокирования Данцига; одновременно пытались продвигаться от него и к югу – на Прейсиш-Штаргард[1270].
Между тем Богарне и Главный штаб Великой армии пробовали на основе поступавших сведений определить дальнейшие намерения русских войск. Богарне отписал Наполеону что имеются подтверждения движения неприятеля правым флангом, войсками которого командует Чичагов. Двигаясь из Мариенвердера, 21-го он был в Фордоне (Pordon), имея, возможно, от 8 тыс. до 10 тыс. человек пехоты при 28 орудиях. По центру русские войска под командованием самого Кутузова идут к Вилленбергу. Левый фланг неприятеля, состоящий из дивизий Сакена и Эссена, спускается по правому берегу Буга. Таким образом, считал Богарне, стало ясно, что неприятель начал свое движение левым флангом, но затем изменил намерение и вступил на территорию Пруссии. Эта перемена в движении, полагал вице-король, приводит к утомлению неприятельских войск и появлению возможности для частей Великой армии выиграть какое-то время. Вместе с тем Богарне не скрывал от императора, что враг может сконцентрировать значительные силы в каком-либо пункте на Висле, скажем, в Плоцке, и попытаться заставить командование Великой армии эвакуировать Варшаву. Последнему могут помешать успешные действия Шварценберга, которому Богарне предписал остановить движение левого фланга русской армии. Это могло бы стать единственным шансом, чтобы дождаться оттепели, благодаря которой продвижение русских будет остановлено[1271]. В конце письма Богарне добавил, что начальник Главного штаба выглядел в тот день «немного получше; но в целом его состояние остается столь же тревожным, как и ранее»[1272]. Главнокомандующий Великой армией упомянул о своих попытках получить более определенную информацию о состоянии корпуса прусского генерала Бюлова, который, как полагал вице-король, в данное время находится в Штутгарте (Stuttgardt)[1273].
Судя по всему, французское командование продолжало лелеять надежду, что последовательное стремление Бюлова уклоняться от любых столкновений с русскими продиктовано исключительно обстоятельствами чисто военного характера.
К 23 января относится записка, подготовленная для командования Великой армии, по всей видимости, каким-то прусским генералом (фамилию которого нам прочесть не удалось), находившимся в Берлине. В записке говорилось, что при вступлении неприятеля на территорию Пруссии Бюлов получил приказ отвести свой корпус на Вислу и, сформировав депо, организовать армейский резерв. Однако быстрое продвижение неприятеля не позволило Бюлову реорганизовать имевшиеся в его распоряжении батальоны и снабдить их из магазинов Грауденца оружием, артиллерией и достаточным количеством боеприпасов. Видя, что казаки уже на левом берегу Вислы, Бюлов поспешил к границам Померании. В течение нескольких дней, на марше, он еще пытался «организовать свои массы, в которых не было и половины необходимых офицеров», а «рекруты все еще не имели оружия и многие были без формы». Однако благодаря присоединившимся по пути отступления к Бюлову отдельным подразделениям общее число корпуса достигло 10–11 тыс. человек, полутора артиллерийских батарей и примерно 400 кавалеристов. По мнению автора записки, Бюлов стремится достичь тылового лагеря, который дал бы ему возможность опереться на укрепления Кольберга, и «его величество король» предписал ему подобную позицию как конечный пункт отступления, дабы не потерять коммуникации. В записке говорилось также о прусском генерал-майоре Л. К. Л. Г. Борстеле, который поддерживает постоянный контакт с Бюловом и готов принять командование над районом Штеттина при уходе прусских войск из Нойштеттина (Neu Stetin)