Полагаем, что майор Бальтазар представил достаточно точную картину сложившейся ситуации. К этому стоит добавить, что Ожеро, несмотря на все свое, по словам Бальтазара, хладнокровие, все же не мог не видеть, как катастрофически быстро ухудшается отношение пруссаков к Франции и ее солдатам. Отправляя 24 января Кларку рапорт генерала Бурсье о ситуации в главном кавалерийском депо, располагавшемся в Берлине, маршал отметил, что оно заполнено кавалеристами разных частей, находящимися без командиров. Такая ситуация вызывает беспокойство в Берлине, и он, Ожеро, хочет перенести это депо в другие казармы, подальше от города[1293].
24 января граф Латур, штабной полковник в штабе Шварценберг, по приказу своего шефа подготовил письмо генералу Рейнье, в котором охарактеризовал предполагаемые намерения русских. Накануне (21-го) с целью не допустить напрасного кровопролития между авангардом русских и арьергардом австрийцев Шварценберг отправил его в Ломжу к русскому генералу И. В. Васильчикову[1294], а оттуда, как можно понять, он переместился в расположение войск Остен-Сакена. По мнению Латура, как он доложил Шварценбергу войска Милорадовича и Сакена намерены атаковать Варшаву, и великое герцогство окажется в трудной ситуации. Тем временем Витгенштейн блокирует Данциг, а Тормасов и Дохтуров двинутся на Торн, а возможно, также и на Плоцк и Варшаву. Общие силы русских, по словам Латура, составляют 180 тыс. человек[1295].
Таким образом, к 24 января становилась все более очевидной возможность сдачи Варшавы, а вместе с этим и всех еще остававшихся в руках Великой армии пунктов на средней Висле – Торна и Модлина, и Главной квартире Богарне не оставалось ничего другого, как оставить Позен и передвинуться на Одер.
К 24 января информация, доставленная Латуром, стала известна и Рейнье. Командир VII корпуса, сам реалистично оценивавший ситуацию как чрезвычайно опасную, теперь еще более уверился в том, что «великое герцогство в трудной ситуации», поскольку корпуса Сакена и Милорадовича, по всей видимости, атакуют Варшаву[1296].
25 января Рейнье, покинув Варшаву и оказавшись возле передовых частей своего корпуса в Окуневе (к востоку от Варшавы и Праги), отправил Богарне еще одно послание, в котором снова изложил данные о неприятеле, полученные от Шварценберга через Латура[1297].
Возвратившись из Окунева в Варшаву в тот же день (мы предполагаем именно такой порядок передвижений Рейнье и такую последовательность подготовки им писем), он пишет письмо на имя Бертье. Рейнье подтверждает мнение Шварценберга в отношении намерений русских обойти левый фланг Австрийского корпуса, двинув значительные силы от Вилленберга, и пересечь Вислу между Модлином и Торном. Это обстоятельство предопределяет и характер действий Саксонского корпуса, который обречен на отступление и поиск нового района для кантонирования[1298].
Генерал Дютайи, французский военный губернатор в Варшаве, все еще пытавшийся сосредоточить в столице великого герцогства как можно больше продовольственных ресурсов, вместе с тем в отчаянии писал 25 января Рейнье (?), что у него нет никаких приказов и инструкций на предмет возможных действий и что в городе нет хотя бы какого-то французского гарнизона[1299].
К тому же дню относится и послание Бюлова Монтиону Находясь в Нойштеттине и обосновывая свое намерение не допустить столкновения собственного контингента с русскими и отойти к Кольбергу Бюлов последовательно изложил аргументы в пользу такого решения. Он сообщил, что, во-первых, под его командованием находятся 8 батальонов линейной пехоты и все они из состава «новых войск»; во-вторых, у него фактически нет кавалерии, за исключением 300 всадников, и это, по сути, исключает возможность успешных рекогносцировок и получения достоверных сведений о противнике; в-третьих, с генералом Л. Борстелем, командующим прусскими войсками в Кольберге, он мог бы установить прямую связь через Бельгард[1300] (Belgard); в-четвертых, фактическое отсутствие кавалерии препятствует установлению связи с гарнизоном Данцига, тем более что, по его сведениям, эта местность блокирована 85 тыс. неприятельской пехоты и 8 тыс. кавалерии; в-пятых, с имеющимся числом кавалерии невозможно «обозревать» фронт в 60 лье и невозможно решиться встретиться лицом к лицу со значительно превосходящей кавалерией неприятеля. В целом Бюлов подводил к выводу о том, что если неприятель двинется вперед большими силами, то он, Бюлов, должен будет отойти к Кольбергу[1301].
Между тем, согласно «Журналу» ван де Лорта, 25 января состоялась встреча Шварценберга «с русским советником бароном Анштеттом [d'Anstedten] в имении Рыбянки [Rybiancki] возле Вышкува [Wiskow]». Было согласовано, что Австрийский корпус эвакуирует «варшавский департамент и отойдет, согласно конвенции, к Радому и Пётркуву [в оригинале – Patrikau] – вплоть до Кракова, где и будет кантонировать между Пилицей и Вислой у Сандомира, наконец, что движение будет завершено к концу февраля месяца»[1302].
В Главном штабе Великой армии об этой встрече узнают, по-видимому, позже[1303]. Вечером 25 января (явных указаний на то, что письмо написано именно вечером этого дня, не имеется; однако по косвенным моментам мы склонны отнести послание к позднему часу 25-го) Богарне составил краткий рапорт для императора. Главной темой стал вопрос о готовности Шварценберга продолжить отступление. В ответ на это вице-король выразил намерение отправить на следующий день к австрийскому фельдмаршалу адъютанта, который убедил бы его в отсутствии явной опасности движения неприятеля в районе Средней Вислы. Богарне намеревался аргументировать это тем, что наибольшие силы (предположительно от 18 тыс. до 20 тыс. человек) неприятель бросил на Данциг и примерно такое же количество войск сосредоточил перед Торном в направлении на Позен. И это, по мнению вице-короля, означает, что остальная часть неприятельской армии не может в таких же силах находиться перед Австрийским корпусом. Богарне уверял императора, что в Великом герцогстве Варшавском активизируется патриотический подъем и что «восемь спокойных дней принесли немного уверенности и рассеяли ложные тревоги».
В конце письма Богарне не преминул остановиться на состоянии здоровья Бертье, который, хотя и стал чувствовать в последние дни себя лучше, сейчас вновь начал жестоко страдать[1304].
В целом корреспонденция за 25 января говорит, по крайней мере, о трех важных моментах. Во-первых, общая ситуация для осколков Великой армии неуклонно ухудшалась, ибо русские войска продолжали решительно двигаться вперед, несмотря на усталость личного состава и заметные потери. Во-вторых, и Шварценберг, и Рейнье, непосредственно наблюдая решимость русских, уже были совершенно убеждены в необходимости дальнейшего отступления и сдачи Варшавы. В-третьих, командование Великой армии в лице Богарне продолжало питать надежды на возможность удержания ключевых позиций на Висле и определенной стабилизации общей ситуации. Эти надежды находили отражение в рапортах из Главной квартиры армии Наполеону, искажая, таким образом, реальное положение дел и, в свою очередь, воздействуя на характер решений императора.
26 января русские продолжали стягивать войска к Пиллау В тот же день из Пиллау в Кёнигсберг прибыли два парламентера – прусский и французский – для переговоров о сдаче крепости[1305].
Еще 25 января австрийские войска при приближении русских оставили Остроленку и отступили к Пултуску. Это произошло в результате устной договоренности с русским командованием. 26-го в Остроленку вступил отряд генерал-адъютанта И. В. Васильчикова. Тогда же – 26-го – Милорадович прибыл в местечко Прасниц[1306], откуда днем отступили австрийцы. Жители встретили русские войска восторженно. Генерал-майор И. В. Иловайский 3-й занял г. Лауэнбург в Померании, а генерал-майор И. К. Орурк с левого берега Вислы блокировал Торн. Попытки войск, блокированных в Данциге, организовать вылазку в сторону Оливы и прощупать прочность изоляции города-крепости, потерпели неудачу[1307].
В ночь на 27-е австрийский корпус скорым маршем двинулся из Пултуска на Модлин с намерением как можно быстрее перейти Вислу[1308].
Конечно, сведения об этих событиях поступали в Главную квартиру Великой армии в Позене с большим опозданием. Так, утром 26-го Богарне получил сообщение, отправленное из Торна 24 января. В нем говорилось, что ситуация в районе Торна совершенно спокойная. Столь же обманчивое представление было у Богарне и о других участках французского соприкосновения с русскими. «Сир, – писал он 26-го Наполеону, – мне нечего сообщить вам сегодня относительно того, что происходит перед нами». И далее: «Наши патрули встретили в нескольких милях со стороны Бромберга несколько патрулей казаков, которые тотчас же отступили». Правда, настроения Шварценберга (о которых вице-король узнал из пересланного Рейнье письма австрийского фельдмаршала, полученного тем утром) все же вызывали у Богарне беспокойство. Шварценберг не скрывал своего стремления перейти Вислу и сообщал, что его посты в Остроленке обойдены русскими и вынудили его отойти. Однако, по мнению Богарне, последние письма вице-короля к Шварценбергу заставят фельдмаршала изменить характер действий в отношении русских и «добавят немного более энергичности» его поведению