Генрих уже не ощущал ревности, когда его подданные возносили Анну и забывали о нем. Он радовался тому. Рядом с ним сидела Его Королева. Это он нашел ее для Франции. Генрих уже не помнил о Бержероне. Это он, король, провез ее по всем землям державы, чтобы показать своему народу дочь великого славянского государства. Генрих был доволен, что Анна пришлась французам по душе. Он слушал восторженные крики с улыбкой. Он держал королеву за руку, когда они стояли в карете, и знал, что его душевное ликование переливается в нее. Она смотрела на дижонцев сияющая, прекрасная и счастливая. Ей было отчего пребывать в блаженстве. Еще на землях Гаскони она почувствовала, как под сердцем забилось дитя. В этот миг она с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться. Было такое ощущение, будто там, в материнском лоне, что-то защекотало, показалось, что дитя расширяет гнездышко. Анна испугалась, подумав, что это обманное движение. Но нет, это не было обманом. А тут сельская повитуха доброй вещуньей появилась, сказала свое. Какой уж тут обман! В королеве пробуждалось существо, которое с каждым часом и днем будет давать о себе знать все сильнее.
Так и появилась Анна на улицах Дижона со счастливой улыбкой на лице, на удивление и радость горожанам. Ей было приятно, что ее встречали многие молодые женщины и поднимали на руках к карете детей. Все это было добрым предзнаменованием.
В этот день Анна с трудом дождалась часа, когда наконец Генрих привез ее в королевский дворец-замок, построенный лет десять назад дижонскими каменотесами. За вечерней трапезой она едва прикоснулась к пище и не слышала умных разговоров сеньоров Дижона, принявших приглашение короля. Она вся была в себе и творила молитвы Пресвятой Матери Богородице, прося у нее благой защиты для младенца. Из-за стола она ушла задолго до конца трапезы. Генрих проводил супругу до спальни, но, увидев непривычные ему перемены в ее поведении, позвал камергера Матье де Оксуа и сказал ему:
— Передай гостям, что я сегодня к ним уже не выйду. — А как только вошли в спальню, спросил: — Что с тобой, моя королева?
Анна на это ничего не ответила, она еще хотела побыть наедине со своей тайной и лишь прижалась к Генриху. Странно, но в сей миг в ней пробудилась жажда близости, коя возрастала с каждым мгновением, и не было сил сдержать ее. И тогда Анна прошептала:
— Мой государь, возьми меня.
— А ты не устала с дороги? Отдохни все-таки, а там… там будет наша ночь.
— Дорога пробудила во мне жажду…
Генрих и сам испытывал желание окунуться в живительный источник. «Ты просто прелесть, что разгадала мою жажду», — подумал он. Ведь во время путешествия им не часто приходилось исполнять волю плоти.
— Ты провидица, — ответил он. — Я отнесу тебя на ложе, и у нас будет праздник.
Но Анна не дала отнести себя на постель. Она повела Генриха в малую комнату и там, возле ясеневой ванны, наполненной теплой водой, стала раздевать короля, а он снимал одежды с нее, И они опустились в ванну и смыли с себя дорожную пыль.
Потом король взял Анну на руки, отнес на ложе и, любуясь ее прекрасным телом, опустился на колени. И схлынула волна нетерпения, отступил прилив торопливости, пришло спокойное, торжественное сближение, которое приносит лишь одно блаженство. И Анна сочла, что только в эти священные минуты должна сказать о том сокровенном, что таила три месяца. Мужественное лицо Генриха было рядом. Его глаза смотрели в нее с нежностью. В нее, потому как она ощущала этот взгляд сердцем. Она хотела сказать о благом так, чтобы увидеть, как на его лице отразится услышанное, но в последнее мгновение, когда с ее губ должно было слететь первое слово, разум ее затуманился розовым облачком, каждый раз всплывающим над нею в высший миг вожделения. И Анна только тихо застонала от блаженства. Лишь потом, когда схлынула волна усталости, когда они молча лежали рядом, Анна взяла руку короля, положила ее себе на живот и прошептала:
— Мой любезный государь, скоро ты будешь отцом. Вот уже три месяца я ношу под сердцем дитя.
Генрих давно ждал и надеялся услышать эти слова. И все-таки сказанное Анной прозвучало неожиданно, и он не нашел ответного слова, лишь приник к ее лицу, покрывая его поцелуями. Потом он долго гладил еще не пополневший живот и шептал:
— Господи Боже, услышь мою молитву и пошли сына. А я всю жизнь буду возносить тебе хвалу, Милосердный. — Он тронул Анну за плечо: — Скажи, моя королева, кого ты ждешь?
— Радуйся, государь, я принесу тебе наследника. Он будет похож на тебя. О том поведала мне судьбоносица, — уверенно произнесла Анна, помня явление многолетней давности, вызванное Анастасией на берестовском прудовом роднике.
— Я верю тебе, моя королева, верю Провидению, пославшему благую весть.
И так уж повелось, что на Руси, что во Франции, на радостях Генрих поднялся с ложа, попросил Анну одеться и сам оделся и повел ее в капеллу. Там они опустились на колени пред статуей Пресвятой Девы Марии и вознесли молитву о сохранении дитяти в лоне матери.
В тот же вечер король и королева пришли к согласию о прекращении путешествия. Генрих и Анна остались довольны двухмесячной поездкой по державе. Им не удалось побывать лишь в трех восточных землях. Однако король надеялся на то, что во Франции воцарится мир, во всяком случае там, где они были. А если мир придет на север, запад и юг, то на востоке сеньоры будут сдержаннее. Как нужен мир! Ведь теперь у него, короля, нет времени ходить в походы, воевать, усмирять. Теперь ему надо беречь королеву и терпеливo дожидаться родов. Потому Генрих решил на несколько дней остаться в Дижоне и дать королеве отдохнуть. А чтобы восток не беспокоил его, он счел нужным послать в графства Невер, Шампань и герцогство Барри гонцов с просьбой к тамошним сеньорам извинить его за то, что он и королева не могут побывать у них, и просил навестить их в Дижоне.
Вольный торговый город на Сене нравился королю. Он славился своими мастерами-каменотесами, кои умели высекать из камня кружева и создавали статуи святых, равные греческим и римским изваяниям богов. Генриху хотелось показать Анне памятники древней истории Дижона, ведь этот город возник задолго до покорения Галлии римлянами.
Сеньоры ближних к Бургундии графств и иных земель откликнулись на приглашение короля и вскоре съехались в Дижон. Прибывали они с семьями, с большой дворней, с воинами, своими вассалами — баронами, виконтами, вилланами[25]. Никто из них не хотел сидеть дома, а жаждал увидеть королеву. Все гости получили приглашения на званый обед во дворец. Но накануне Анна сказала королю:
— Мой государь, я слышала, что в Дижоне собрались не только сеньоры и другие вельможи, но еще и многие вилланы.
— Да, это так, моя королева.
— Выходит, что они желают видеть нас?
— Похоже, они за тем приехали и пришли.
— Мой государь, не лишай их права увидеть тебя, — попросила Анна. — Это только во благо державе.
— Я не против. Но и ты не преминешь со мной появиться. А тебе ведь нельзя, ты должна беречь себя.
— Ты, государь, не беспокойся. Мне известно от матушки, как вести себя, когда затяжелеешь.
Король хотел было возразить, но подумал, что лучше доверится здравому смыслу Анны.
— Хорошо, дорогая, сегодня же мы идем к собору Святого Павла, вот только распоряжусь послать герольдов оповестить дижонцев.
В полдень улицы заполнили толпы горожане и собравшихся с ближних и дальних селений вилланов. Все шли на площадь Святого Павла, выходящую на набережную Сены. Жаждущих увидеть короля и королеву было так много, что на площади стало тесно. Генрих и Анна не заставили себя ждать. Анна была одета в голубую шелковую мантию, отделанную мехом горностая. На голове — корона. Король был в алом камзоле и тоже с короной на голове. Кортеж въехал на площадь медленно и двигался по ней по кругу. Генрих и Анна стояли в карете и приветствовали горожан и крестьян. Иногда Генрих поднимал руку и громко говорил:
— Люди Франции, король и королева всегда с вами. Мы любим вас!
Но вот кортеж поравнялся с собором, и Генрих увидел на паперти и близ нее большую толпу вельмож, которых он пригласил на встречу. Генрих удивился, что они так быстро собрались. Он взял Анну за руку и вместе с нею поднялся на паперть.
— Сеньоры, я и королева Франции приветствуем вас и рады видеть, — сказал Генрих. — Спасибо, что приехали.
Следом за королем поднялись к собору каноник-канцлер Анри, епископ Готье, коннетабль Гоше, граф Госселен, сочинитель Бержерон. Среди приезжих сеньоров они встретили много знакомых, начались приветствия, завязались разговоры. А в это время епископ Готье подошел к королеве.
— Дочь моя, слышишь, как гудит площадь? — спросил он.
— Слышу, святой отец.
— Еще не все видели тебя. Поднимись со мной на балкон, и мы побеседуем с любезными нам христианами.
Балкон находился на стене собора на высоте нескольких метров. К месту вела узка каменная лестница. Анна поднялась по ней следом за епископом, увидела на балконе нишу в стене собора и там дверь, ведущую в храм. Балкон оказался просторным. С него в прежние времена короли разговаривали с подданными, с воинами, отправляя их на битву с врагом. Так Анна поняла назначение этого балкона. Она подошла к парапету, и перед нею открылся вид на всю площадь до самой реки. На площади колыхалось людское море, и над ним, как прибой, гудели людские голоса. Ближние к балкону дижонцы прыгали, вскидывали вверх руки, бросали шапки, кричали: «Королева! Королева!» Анна видела их возбужденные лица. Она понимала, чего ждали от нее французы: им нужно было услышать ее слово. На балкон поднялся и король. Готье встал между Генрихом и Анной и поднял руку с крестом, призывая к тишине. И гул начал спадать. Он, словно морская волна, откатывался от собора и там, на берегу Сены, замирал. И тогда епископ громким и чистым голосом произнес:
— Благочестивые христиане, вас приветствует король Генрих и королева Анна, государи Франции. Пресвятая Дева Мария и Всемогущий Господь послали нашему королю в жены утешение и благо всему нашему народу. Анна Русская — дочь могущественного народа и великого князя России Ярославa Мудрого. Ее народ живет в мире и благоденствии. — Гойе поднял руки Генриха и Анны и еще сильнее возвысил голос: — Дети славной Франции, любите своего короля и свою королеву, и к вам придут мир и Божья благодать на многие годы. — И Готье осенил площадь крестным знамением. Сказала свое слово и Анна: