— Ты права, матушка, — тяжело вздохнув, отозвалась Анна. — У нас на Руси ежели великий князь, как мой дедушка, мог держать сотни наложниц по городам и весям, то ему это прощалось. А ежели супруга по любви изменяла, ее упрятывали в монастырь. Мою же бабушку Рогнеду супруг чуть было не убил. Спасибо мой батюшка спас свою матушку.
— Твой спас, а мой предал меня — вот и разница. Добавлю себе, а может быть, тебе. В утешение. Я не любила короля. Он, глава секты николаитов-извратников, был недостоин любви. Но всю жизнь я была влюблена в графа Дофена Ферезского. И он тоже любил только меня. Вот и весь сказ, доченька. Открыла душу, и легче стало, как покаяние прошла. Тогда-то я чуть с ума не сошла. Любовь и ненависть пламенем во мне пылали. Теперь спрошу: ты довольна мои ответом?
— Да, матушка. Все встало на свои места, и я с тобою.
— Вот и хорошо, и славно. И спасибо тебе. Теперь идем на ферму смотреть каплунов. — И Констанция улыбнулась. У нее были красивые зубы.
Моневилльцы провожали кортеж королевы Анны дальше чем на лье. А дерзновенные отроки, юноши и даже молодые вилланы, пользуясь благоприятным случаем, отправились на королевскую службу и присоединились к воинам, которых вел граф Госселен.
Глава двадцать вторая. Радости и печали
Королева Анна пробудила в душе матери Генриха доброту и милосердие к сыну и заставила сдержать слово — проявить заботу о внуке. В те же дни после отъезда королевы Анны в Париж Констанция собралась и уехала в Дрезден. Повинившись перед императором Генрихом Третьим в своем греховном побуждении, она слезно умоляла монарха о том, чтобы он запретил папе римскому и его кардиналу чинить препоны в крещении наследника французского престола. Она с упоением поведала ему, как две россиянки во благо католической церкви искали мощи святого Климента и подвергали себя смертельной опасности. Генрих Третий выслушал одухотворенный рассказ Констанции и, улыбаясь, сказал:
— Славная Констанция, тебе всегда блестяще удается убедить человека. На сей раз я верю тебе, что надо дать волю моему тезке крестить своего сына без помех. Довольна ли ты?
— О великодушный, великий император, я благодарна тебе и молю Бога о твоем здравии на многие лета! — восторженно ответила Констанция, как и в первую свою встречу. — Я лечу в Париж, чтобы порадовать своего сына.
На этот раз император не пустился в размышления о причинах раскола католиков и православных христиан. Он был доволен, что сделает благое дело для Франции.
И к середине августа в Париж прибыл один из самых могущих кардиналов той поры, Стефан, и привез благую весть. С нею он в тот же день отправился в Ситэ, дабы встретиться королем Генрихом. Но король в этот день был в Санлисе, каменотесы и плотники приводили в порядок старый королевский замок, построенный прадедом Генриха, королем Филиппом Капетингом.
Камергер короля Матье де Оксуа доложил прежде всего о прибытии кардинала королеве. Она в ту пору гуляла с Анастасией и детьми в саду. При них были сенные девушки Ольга и Малаша, и, как всегда, неподалеку таились воины. Выслушав камергера, Анна сказала:
— Ежели он согласится, приведи его сюда.
Матье де Оксуа откланялся и ушел, а спустя некоторое время появился на дорожке сада с кардиналом. Анна думала увидеть преклонных лет святого отца, но, на удивление, к ней приближался молодой — не старше двадцати пяти лет — священнослужитель в пурпурной сутане кардинала. Удивление Анны родилось потому, что она знала: кардинал — второй после папы титул в католической иерархии. «Или заслуги его так велики?» — мелькнуло у Анны. Он был красив, почти высокого роста, стройный. Белое удлиненное лицо, черные большие глаза, затененными густыми ресницами, соболиные брови вразлет, четко очерченные губы, мужественный подбородок — все это с первого взгляда приковывало к нему внимание. Анастасия с легкой улыбкой шепнула королеве:
— Матушка, и зачем ему сутана?
Кардинал слегка поклонился Анне, благословил ее наперсным крестом и мягким голосом сказал:
— Королева Франции, да хранит тебя Господь Бог и Пресвятая Дева Мария.
— Спасибо, святой отец, — ответила Анна, пристально рассматривая кардинала.
Знала королева, что он должен был приехать в Париж, но с чем, того не могла знать и теперь по лицу кардинала пыталась угадать судьбу сына. Лицо Стефана оказалось доступным для того, чтобы открыть его душевное состояние. И она поняла по приветливой улыбке, по ласковому взгляду, коим он окинул детей, Анастасию и девиц, что он принес благую весть. Правда, тут можно было судить двояко, как заметила Анна. Святой отец посмотрел на боярышню Ольгу не взором строгого святоши, а как молодой муж на красивую деву. Но Стефан все-таки прервал затянувшееся созерцание и поспешил сообщить приятное:
— Наместник Иисуса Христа, преемник князя апостолов папа римский Лев Девятый, благословляет тебя, королева Франции, на свершение священного таинства к рождению верующего от воды и Святого Духа.
— Благодарю тебя, святой отец, за радение о судьбе принца. — Анна произнесла эти слова по-латыни, чем удивила Стефана.
Вновь бросив взгляд на приближенных королевы или, скорее всего, на боярышню Ольгу, он ответил тоже по-латыни:
— Отныне мой долг послужить вам, королева. Как меня уведомили, крещение принца состоится в день празднования Филиппа Никомедийского, святого и равноапостольного. — И, посмотрев на детей, спросил: — Но кто из маленьких рыцарей наследник короны?
— Он на руках у боярышни Ольги. — И Анна показала на свою сенную девицу.
— О, какой славный рыцарь поднимается! — произнес Стефан да и приник взором к милому лицу Ольги.
Она поразила его своими синими глазами, похожими на горные Альпийские озера. А тонкие черты ее лица, легкий румянец на щеках, нос с мягкой горбинкой, белая лебединая шея потянули Стефана прикоснуться к этому российскому чуду. Но кардинал одолел искус, сделал шаг назад, однако не преминул окинуть взором стройную фигуру в облегающем шелковом сарафане. Наконец Стефан с трудом оторвал взгляд от прекрасной славянки и попросил у святого Дионисия милости за греховные побуждения. Но Анна и Анастасия не дали ходу просьбе кардинала, перехватили ее. И она не дошла до ушей святого Дионисия, который пребывал в эту пору в чертогах. Покровитель Стефана ухаживал за цветами и позабыл о бдении. Потому Стефан все глубже утопал в созерцательной греховности. Он увидел над золотистыми волосами Ольги серебристый нимб и забыл, с чем примчал в Париж и в Ситэ. Стефан попытался завести с Ольгой разговор и о чем-то спросил ее. Но девица стеснялась говорить по-французски и на вопрос кардинала не ответила. Их выручила Анна.
— Ольга, святой отец спросил, как тебя зовут и откуда ты такая прекрасная, — сказала Анна сенной девице по-русски.
— Матушка-королева, я все поняла, о чем он спрашивал. Скажи ему, матушка, что на Руси все девушки красивы, а уж в нашем стольном граде тем паче, — нашлась Ольга с ответом.
В этот день молодой кардинал Стефан, а в миру граф Фридрих Лотарингский, еще долго гулял в королевском саду с Анной и ее спутницами. И он влюбился-таки в сенную девицу королевы, дочь киевского боярина Родима, и счел, что до крещения Филиппа ему хватит времени не раз встретиться с полюбившейся ему россиянкой.
А после свершения обряда крещения над Филиппом, в один из благостных августовских вечеров, он признался боярышне Ольге в любви да вскоре и попросил ее руки у Анны:
— Прекрасная королева, протяни руку утопающему, я признаюсь тебе, что люблю боярышню Ольгу и прошу ее руки.
Встреча с кардиналом состоялась в приемном покое для гостей. Анна позвала Ольгу и, когда та прибежала на зов, сказала ей:
— Вот кардинал Стефан просит твоей руки. Но люб ли он тебе, Оленька?
— Люб, матушка-королева, — ответила, зардевшись, юная красавица.
В ту пору католические священнослужители еще могли обзаводиться семьей. И в сентябре в соборе Святого Дионисия состоялось бракосочетание и венчание еще одной россиянки с сыном Франции.
Но прежде было крещение наследника престола принца Филиппа, сына любезного короля Генриха Первого. Оно вылилось в большой двойной праздник. Чествовали святого Филиппа Никомедийского и будущего короля Франции. В тот день, когда в соборе Святого Дионисия свершался обряд таинства, казалось, все парижане сошлись на площади близ главного храма столицы. Забыв про день поминовения святого Филиппа Никомедийского, они пели и плясали как дети. А когда принца вынесли из собора, путь короля, несшего на руках сына, и королевы был устлан цветами. Торжество крещения почтили многие сеньоры и вассалы короля, съехавшись из большинства герцогств и графств Франции. С большой свитой прибыл граф Рауль де Крепи из Валуа. В числе идущих за королем и королевой вельмож были герцог Роберт. Он приехал в Париж вместе с матерью. Но Констанция из-за слабого здоровья оставалась во дворце. Однако Анна и Генрих все равно были рады приезду Констанции. Их согревала мысль о том, что миновали годы вражды, что отныне брат на брата не пойдет войной. Узнав, что кардинал Стефан засватал российскую боярышню Ольгу, Констанция с удовольствием приняла предложение Анны быть на обряде венчания и провела в королевском дворце весь август. Она каждый день встречалась с сыном Генрихом, иной раз вела с ним разговоры, радовалась внуку. И постепенно между матерью и сыном погасли всякие всполохи отчуждения, тем более вражды.
— Тебе надо боготворить свою прекрасную супругу Анну, мой сын, — сказала однажды Констанция сыну. — Я же ее боготворю с первой встречи. Какое великое очищение она свершила во мне!
— Спасибо, матушка, я знаю, чего стоит моя несравненная Анна. Я тоже ее боготворю, — ответил Генрих.
В сентябре королева Констанция собралась в Моневилль. Генрих и Анна уговаривали ее остаться.
— И чего тебе спешить, матушка, — говорил Генрих. — Там на хозяйстве Роберт, и твои любимые каплуны не останутся голодными.
Констанция была непреклонна. Она грустила по тишине и покою Моневилля. И в первых числах сентября ее проводили из Парижа.