Чергинец Н.И.РУССКАЯ КРАСАВИЦА
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Нужно только быть сильным, верить, что способен справиться с любой ситуацией, какой бы сложной она ни была, и справиться немедленно, не раздумывая, инстинктивно. Рискнуть, пройти по самой грани, быть решительным — только так можно остаться на плаву, не исчезнуть в этом гигантском водовороте, который называется городом. А слабость и сомнение… Это не только опасность, это гибель.
Так думал Моховчук, поднимаясь по лестнице на пятый этаж. Иван всегда пользовался лестницами, он не признавал лифта, считая его еще одной ловушкой, придуманной охотниками на охотников.
Лестничные площадки в подъезде были выложены зелеными и охристыми плитками в геометрический узор. Когда-то, давным-давно, это было, наверное, красиво. Но за долгие годы декоративные плитки потускнели, почернели от грязи, во многих местах потрескались, а местами и вовсе отлетели.
— Примадонна, а живет в свинарнике, — буркнул Моховчук. — Не балует босс своих красавиц, в черном теле держит… И правильно делает, мать их так!..
Перила лестницы шатались. Они были изрезаны не то узорами, не то инициалами — не разобрать. Лампочки над дверями лифта висели без плафонов, просто в патронах, а вокруг них темнели пятна сырости. Было тихо, только где-то наверху, этаже на восьмом, мяукал котенок. Этот жалобный плач слетал вниз, судорожно подрагивая в воздухе, как желтый осенний лист, и вяз в ватной тишине подъезда. Моховчук поднимался все выше.
«Все люди делятся на сильных и слабых, — думал он. — Первые достойны уважения, а вторых нужно давить, как тараканов, чтобы они не делали ничего без согласия и одобрения первых. Чтобы каждый их вздох, каждая мысль были известны! Потому что прав может быть только кто-то один. И свободен может быть только один. И тем слаще свобода, чем больше спин согнуто в покорности. Хотя… Все относительно. Взять, к примеру, босса. Большой человек, столько народу под себя подмял!.. Одно его появление на репетициях заставляло всех вытягиваться в струночку. Самая последняя стерва из кордебалета замирала перед боссом и краснела как школьница. Да что эти шлюхи! Даже известные люди, чьи лица не сходили с экранов телевизоров, жали боссу руку и при этом приветливо улыбались. Казалось бы, босс на самом верху. Вот она — власть, вот она — свобода! Ан нет! Это всего лишь одна из ступенек на широкой мраморной лестнице, уходящей в небеса. Нет этой лестнице конца, неизвестно, куда она ведет, и не каждый, далеко не каждый может ступить на нее. Но он, Моховчук, может и должен подняться на самый верх, пусть даже прячась в тени босса. «Никогда не уступать, никогда не сдаваться. Стать для босса необходимым, просто незаменимым, а если уж и выслушать пожелание, даже намек, то разбиться вдребезги — и выполнить поручение».
Моховчук остановился перед обитой дерматином дверью, прислушался. Так и есть. Он услышал женский смех. Смеялась, конечно же, эта дура! А ее ухажер что-то глухо бубнил, не то уговаривал, не то отчитывал.
На какое-то мгновение Моховчук почувствовал жалость к этому простофиле, но потом встряхнул головой, словно отгоняя ненужные чувства. Кто виноват, что парень оказался в неподходящее время в неподходящем месте?! А Светка сама напросилась на неприятности! Шлюха! А строит из себя королеву. Иван достал из кармана дубликат ключа и медленно, без звука засунул его в замочную скважину.
Он бесшумно скользнул в прихожую и прикрыл за собой дверь. Смех стал громче. И Ивану казалось, что Светлана смеется над ним. Будто была уверена, что Моховчук не способен ни на какой решительный поступок!.. Она так же смеялась над ним на репетициях и после, когда он предложил ей поужинать. Унижение, какое унижение! Иван на цыпочках подкрался к комнате, заглянул внутрь.
Она лежала полуодетая на золотом покрывале с вышитыми на нем сиренами и смеялась. А рядом с ней скалил зубы Витька, ди-джей из «Хаоса». Он был полностью обнажен, и свет ночника, мерцающий из-под пятнистого абажура, делал его похожим на леопарда. Витька что-то негромко говорил девушке и все протягивал к ней свои пятнистые лапы, а Света шутливо отталкивала их и кокетливо смеялась.
Моховчук был в трех метрах от этой парочки, однако не мог разобрать ни слова: магнитофон на полу заглушал все звуки: долетали только отдельные фразы.
Моховчук знал, что они встречались уже в седьмой раз. Светлана и этот длинноволосый меломан.
Приходили сюда порознь, незамеченными, со всякими предосторожностями, чтобы никто не догадался об их встречах. Смешно! Как будто что-то можно скрыть в этой прозрачной, как аквариум, жизни. Конечно же, босс все знал. Моховчук лично ему докладывал. А босс отрицательно относился к любовным увлечениям персонала и мог сурово наказать ослушницу. Но, похоже, никакие репрессии уже не страшили Светлану. Витька сумел протолкнуть ее на телевидение, устроил несколько выступлений на большой сцене, познакомил с влиятельными людьми из рекламных агентств… Перед ней открывалась новая жизнь, известность, успех. Босс ей больше не нужен. А ведь это он вытащил ее из грязи, отмыл, приодел, научил делу, дал эту квартиру… Зря она решила уйти от босса — зря! Разве можно кусать руку дающего?!
Иван посмотрел на часы. Е-мое!.. Половина четвертого, а дело еще не сделано. Между тем скоро начнет светать… Он еще раз осторожно заглянул в комнату.
Было заметно, что Светка защищает свои бастионы только для вида. Вот она капитулировала — позволила сорвать с себя халатик и раскинула руки, будто поплыла по мерцающим волнам ночника, замерла, бессильная и во всеоружии, потому что нагая женщина вооружена красотой своего тела. А потом она бесстыдно раздвинула ноги. Ах, сука…
Моховчук ощутил, как поднимается в его груди волна возбуждения. Проклятие! Он, а не этот конопатый увалень должен был лежать рядом с ней, наслаждаться ее губами, нежностью тела… Отрезать, вырвать с корнем его поганый язык, выколоть глаза, отрубить руки, кастрировать, как барана… А эта… эта сука будто ждет его ласк. Ишь, обвила его ногами!
Что-то говорит… Будто стонет, или шепчет влажными губами неслышные мольбы, или чего-то требует… А тело ее бьется в судорогах наслаждения. Она едва сдерживает крик! Дрянь! Дрянь! Предательница! Поделом тебе!
Моховчук отступил в тень платяного шкафа.
— Сука похотливая! Сука! Сука!.. Сука! — иступленно шептал он.
Глухо, как взрыв, ударила изнутри ненависть. Волны багрового пламени яростно рванулись во все стороны, превращая сердце в спекшийся ком отмщения и злости, в сумятицу разбитых, исковерканных ударной волной мыслей, желаний и образов. Это было так неожиданно и больно, что Моховчук вздрогнул и зашатался от неистового жара, испепеляющего грудь.
«…А Светка уже не сдерживает крик… Мечется по кровати, выгибается дугой, прилипла к этому кобелю, как пиявка, и бедра ее качаются в такт его движениям. Ритм все ускоряется…
Тварь! Ночная тварь из тех ползучих гадин, что прячут свое лицо под маской и сбрасывают личину только по ночам. Свободы она захотела!.. Известность ей подавай! Ладно. Похоже, они созрели. Пожалуй, пора».
Моховчук вытащил из кармана тяжелый охотничий нож, провел пальцем по лезвию, а потом стремительно прыгнул вперед.
Время словно остановилось, и нужно было сделать много движений, видеть всех сразу и контролировать ситуацию. Света не заметила появления Ивана: стонала, закрыв глаза, и на какой-то момент замерла, а Витька почувствовал неладное и начал было поворачивать голову, но резкий удар в висок лишил его сознания.
После этого время сдвинулось с мертвой точки, привычно рванулось с места, понеслось на полной скорости. И вернулась мелодия, льющаяся из магнитофона, вернулся свет ночника и золото покрывала, на котором съежилась Светлана. Заметила… Не ожидала… А в глазах-то — ужас. Она дико закричала.
Витька даже не вскрикнул. Уткнулся лицом в подушку и замер. Голова разбита — несколько капель крови упали на Светлану. А та продолжала орать, и капли крови казались на ее груди черными, как грязь.
Моховчук сбросил бесчувственное тело Витьки на пол и начал, не переставая, бить кулаками истошно вопящую девку. Видно, она обезумела от ужаса и не чувствовала боли — продолжала кричать не переставая. И тогда Иван стиснул зубы и принялся за нее всерьез — метил кулаками в лицо, прямо в разинутый рот, из которого рвался пронзительный, полный отчаяния и мольбы вопль.
— Получай, получай… На! Еще…
Он бил наотмашь, с размаху — левой, правой… Сминал лицо девчонки, как пластилин. Вот сломан нос… Вот пухлые губки размазались в кровавую кашу… По зубам!.. Слева, справа… Черт, содрал кожу с костяшек пальцев!..
А крик не затихал, и Моховчук окончательно рассвирепел. Он больше не сдерживал себя — разрушал, рвал на части податливую плоть. Он обрушил на Светлану всю свою ненависть, всю злость. Он плыл по багровым волнам ярости, которая преобразила его в зверя, выжгла чувства, оставив на пепелище лишь жестокость и радость силы. Но Моховчук знал, что только так он сможет удержаться на ступенях мраморной лестницы, ведущей наверх, только так сможет вернуть себе уважение и тем самым заставить других уважать себя.
— Не нравится?! А так? И еще! Получай!..
Моховчук не сразу понял, что крик захлебнулся: Света замолчала, видно, случайный удар по гортани лишил ее голоса. Стало тихо, только магнитофон продолжал журчать о дальних далях, горных высях и неземной любви. Иван опустил руки, с трудом разжал сбитые в кровь кулаки.
Девчонка была еще жива. Она лежала на золотых сиренах и выглядела смешно и жалко — голая, изломанная, как кукла, в нелепой позе. Лица у нее больше не было — кровавая маска. Остались только глаза, и в них застыло удивление. И злость.
Кровь залила ей всю грудь и продолжала литься из рассеченной брови. Она хрипло дышала и все старалась поймать взглядом глаза Моховчука. А распухший рот по-прежнему был открыт в безмолвном крике.
— Сама напросилась, — буркнул Моховчук. — Теперь пожинай плоды!