Что за ерунда, подумал Оболенский, чувствуя могильный холод в груди. Покраснение кожи, сыпь, гнойные волдыри, которые вот-вот превратятся в язвы…
Лоб его покрылся липким потом, он пошатнулся, схватился за грудь, стараясь унять бешенный стук сердца. Неужели оспа? Холера? Или чума?! Он отступил на шаг и рухнул в кресло. В ушах тонко звенела тишина, прерываемая жалкими всхлипываниями девушки.
— Как?! Когда?!
«О чем это я? Какая разница?.. Факт налицо. А для нее это хуже, чем смерть. Час назад она была королевой красоты, богиней, но вот колесо повернулось — и она рухнула с пьедестала прямо в грязь. А вместе с ней рухнули и все усилия последнего года, все любовно взлелеянные планы, расчеты на прибыль…» Он взглянул на гнойные бугорки на Танином лице, и его чуть не стошнило.
«Какая мерзость, — подумал он. — Вот и все. Была королева — нет королевы. Не пить ей больше шампанское в дорогих ресторанах, не молоть чепуху модельерам и портнихам, не кокетничать, не кататься на яхтах, не хохотать в компании молодых и горячих почитателей… Даже Чингачгуку такая не понравится».
— Вадичек! — она чесала руки и лицо, не замечая этого. — Помоги-и-и…
— Да, да… Конечно…
— Врача! Вадим! На корабле должен быть врач. Позвони! Сделай что-нибудь! Я не хочу — так… Я не могу…
— Да, — Оболенский поднялся с кресла, подошел к телефону, поднял трубку. — Алло?..
Он говорил по телефону, а сам думал, что сейчас придут равнодушные люди в белых халатах, с марлевыми повязками на лицах, возьмут бывшую «мисс Россию» под белые ручки, покрытые гнойными язвами, и отведут в изолятор. И там ждет Таню одиночество, отчаяние и ужас.
— …Да, да… Врача в двести третью каюту… Нет, не простуда. Нечто серьезнее. Да… Возможно, заразная… Я не знаю. Приходите немедленно, ей нужна срочная помощь.
Он бросил трубку, повернулся к Тане, посмотрел ей в глаза, будто прощаясь. И тогда ее прорвало.
— Я заразилась! — закричала она.
— Тебя вылечат. Накинь что-нибудь.
— Иди к черту! Ты не понимаешь… Тебе наплевать! Я заболела! Это нечестно… Это… Это…
Она захлебнулась в рыданиях. Оболенский бросился к графину, налил в стакан воды, протянул Тане. Она ударила его по руке, и стакан упал на пол, покатился по ковру.
Вадим не знал, что делать, как прекратить истерику, ведь в таком состоянии его подопечная могла выкинуть любой номер, например полоснуть по венам ножом. Его спас стук в дверь. В каюту вошел усатый человек в белом халате с чемоданчиком в руке.
— Что случилось? — спросил он.
— Вот… — Оболенский кивнул на рыдающую девушку. — Сыпь, язвы… По всему телу.
— Я вижу. — Врача ничуть не смутило обнаженное тело заболевшей красавицы. — Так…
Он подошел к девушке, наклонился вперед, рассматривая кожу на вздрагивающих от рыданий плечах.
— Странно… Минутку.
Врач натянул резиновые перчатки, взял руки девушки за кончики пальцев, поднес к самым глазам и озабоченно покачал головой.
«Вот так, — понял Оболенский. — Все с этим врачебным осмотром понятно. Сначала изолятор, потом консилиум, обнадеживающие обещания, чудотворные микстуры и таблетки, а потом, когда пациент привыкнет к своей участи, — бац, заключительный диагноз: медицина бессильна. И тогда морг или, еще хуже, язвы по всему телу до конца жизни. Черт!.. А ведь уже на подходе столько контрактов!.. Нужно было продать девчонку германским парфюмерам! Все затраты бы окупились…»
Врач закончил осмотр и легко похлопал девушку по плечу.
— Идите, оденьтесь, моя дорогая. Простынете.
Таня, всхлипывая, бросилась в ванную комнату.
Врач устало посмотрел на Оболенского. Сердце Вадима Владимировича замерло, ноги сделались ватными, словно чужими. Чтобы не упасть, он прислонился к стенке.
— Что с ней, доктор?
— Странный случай… Н-да. Что она пила и ела последние два часа?
— Немного шампанского… И клубнику — много, два полных блюда.
— Понятно. Так я и думал…
— Что?
— У нее аллергия на клубнику. Вы раньше этого за ней не замечали?
— Нет. Она часто заказывала клубнику… Все было в порядке.
— Тем не менее у нее аллергия. Это факт. Клубнику придется исключить из рациона навсегда. Однако странно… Аллергия не возникает неожиданно в столь позднем возрасте. Боюсь, мы имеем редкий случай повышенной чувствительности организма на…
— У нее аллергия только на клубнику? — нетерпеливо прервал врача Оболенский.
— Должен вас огорчить. У нее идиосинкразия к некоторым веществам. Произошедшее внушает опасения, что теперь у «мисс России» может возникнуть аллергия на любые раздражители.
— Какие?
— Какие именно — трудно сказать. Необходимы анализы, стационарное обследование… Я могу порекомендовать…
— Не нужно — Вадим Владимирович поманил доктора за дверь. — Можно вас на пару слов? У меня есть к вам одно предложение… Все случившееся нужно держать в секрете. Особенно от иностранцев… Понимаете?! Мир, понимаете ли, соткан из секретов и тайн, и если разорвать паутину… Пройдемте в мою каюту. У меня есть для вас небольшой презент.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
— И как же ты попал на бал? — допытывалась Аня. — В шапке-невидимке?
— Что за фантазии?!
— Но ведь пригласительного билета у тебя не было. А-а… Ты прошмыгнул через кухню! Признайся, я угадала!
— Фи! Обижаешь. — Юрик наконец закончил румянить щеки и оторвался от зеркала. — Неужели ты всерьез думаешь, что я могу так низко пасть? Пробираться на праздник жизни с черного хода!.. Это, по меньшей мере, вульгарно. Я вошел на общих основаниях, через парадный вход. И пригласительный билет у меня был.
— Откуда?
— От верблюда! — отрезал Юрик. — Какая ты, право, настырная. Нет в тебе ни капли тактичности. А еще говорят, что женщина — сосуд мягкости и терпимости! Я всегда знал, что это глупости.
— Врешь ты все! — сменила тактику Анна. — Сунул двадцатку помощнику младшего поваренка, вот он тебя и протащил на бал… В большой суповой кастрюле.
— Ну, знаешь!.. Мне дал билет сам Шорохов! Не ты одна умеешь знакомиться с важными людьми!
— Алексей Андреевич? Распорядитель бала?
— Для кого Алексей Андреевич, а для кого и Лешик, — со значением заметил Юрик.
— Так… Значит, он…
— Ах, оставь! Лешик — очень милый и нежный мужчина. Не то, что этот грубый мужлан… Как его?.. Моховчук.
— Кто такой?
— Тот, что вчера ножи бросал. Полено неотесанное! Ну, в перьях весь, в раскраске…
— Он-то при чем?
— Прилип к Лешику как банный лист. Девчонок своих — танцорок — ему толкает. Контракт на весь сезон хочет обтяпать. Лезет без мыла… Даже после бала в номер к нам ломился. Дикарь!
— К вам?!
— Фи! Что за тон? — Юрик был само оскорбленное достоинство. — Почему тебе можно вешаться на шею богатым буратинкам, а мне в этом отказано?! Я усматриваю в этом дискриминацию!
— У меня с Оболенским чисто деловые отношения! — возмутилась Аня. Она прикусила губу — поняла, что переходит от нападения к защите и теперь ее позиции в этой словесной баталии становятся уязвимыми. — Я не вешаюсь на шею кому попало!
— Я тоже, — парировал Юрик. — Уж кто-кто, а Алеша Шорохов — не кто попало. И отношения у меня с ним тоже, по большому счету, чисто деловые. Он ценит во мне личность!
— Ага!.. Знаем, что он в тебе ценит.
— Между прочим, Лешик пригласил меня на просмотр. Хочет знать мое мнение насчет тех девчонок, которых толкает ему Моховчук. Понимаешь? Ему важно мое мнение! Что ты на это скажешь?
Аня отвернулась. Сказать было нечего.
— Я вернусь часика через два-три, — небрежно бросил Юрик. — Если что, я — в концертном зале.
— У нас работа с Кустодиевой после обеда, — напомнила Аня. — Оболенский обещал. Я ему расхвалила тебя, как могла. Так что будешь допущен к телу первой красавицы страны. Не подведи.
— Не беспокойся. Сделаю ее для тебя как конфетку. Пальчики оближешь. Я нынче в ударе.
Юрик еще раз посмотрел на себя в зеркало, удовлетворенно хмыкнул и вышел из каюты.
Несмотря на раннее утро, было жарко. Поэтому на палубах пассажиров было мало. Всего несколько десятков человек лениво прогуливались, любовались морем или загорали в шезлонгах. Основная же масса пряталась в прохладной тени кают, казино или ресторана. Некоторые спустились в концертный зал, где находился бар и можно было за бокалом вина или прохладительного напитка посмотреть на репетицию заключительного концерта.
Похоже, такое количество посторонних ничуть не беспокоило Алексея Андреевича Шорохова. Он поставил два кресла перед сценой, которая уже потеряла величественный облик айсберга, на одно усадил Юрика, на другое уселся сам.
— Начнем, пожалуй, — громко сказал он. — Музыканты готовы? — За сценой послышались утвердительные возгласы. — Отлично! А где наши плясуньи? Где наши звездочки?.. Ага… Тоже готовы.
Юрик услышал за спиной скрежет и оглянулся. Иван Моховчук поставил стул и с самым вызывающим видом уселся позади Шорохова. Юрик поморщился. Он не выносил этого человека. Впрочем, неприязнь была взаимной. Моховчук даже не посмотрел на визажиста, словно того и не было в зале. А позицию этот дикарь выбрал верную, с неудовольствием отметил Юрик. Сам он может шептать на ухо Лешику что угодно, а Шорохову, чтобы ответить, придется оборачиваться. Мелочь, но мелочь психологически знаменательная…
— Прошу всех настроиться соответствующим образом. Сегодня у нас Восток, а Восток, как известно, дело тонкое. Итак: солнце, джунгли, храмы, касты, священные коровы и… Что там еще?
— Индийский чай, — брякнул невпопад Юрик.
— Нет. Индийский чай, как и индийское кино, — на любителя. Не рекомендую, — покачал головой Алексей Андреевич.
— Факиры, — подсказал из-за спины Шорохова Моховчук.
— Это ближе. Пусть твои девочки покажут нам пару экзотических трюков. Приготовились… Начали!
Музыканты зазвенели струнами, заплакали на жалейках, и белой лебедушкой выплыла на сцену первая танцовщица, кое-где то взмахивая руками, то смыкая их над головой, то изредка пощелкивая пальцами. Раздумье, девичьи грезы, плавный целомудренный танец сдержанной страсти…