— Деньги, что же еще. Глупая ты. Наивная.
— А Вадиму нравится моя наивность. Он такой милый.
— Милый женатый потаскун.
— Его жена больна… Навсегда. А меня он любит. Он сам этого не знает, а я вижу — любит. Вижу также и то, что ему нравится секс, особенно когда он приправлен легким налетом насилия. Почему бы мне не пойти навстречу его желаниям?!
— Почему бы и нет, — безразлично поддакнула Оля.
— Сегодня утром предложил переехать к нему. Чтобы видеть меня каждый день. Хочет, чтобы я жила в его доме на положении… любовницы, что ли.
— Наложницы…
— Какая разница! Все женщины живут или на положении любовницы, или на положении рабыни. Зато не каждой предлагают весь мир.
— А что говорит Бойко?
— Он не знает. И вообще…
Надя замолчала, прикусила пухлую нижнюю губку, словно по наивности и доверчивости чуть не выдала страшный секрет.
— Ну, что в рот воды набрала?! — подтолкнула ее Ольга.
И Надя все рассказала своей подруге.
Та сидела в шезлонге, строгая, невозмутимая, щурилась от солнца, а Надя говорила и говорила без умолку. Она была не в силах остановиться, потому что ей нужно было поделиться с кем-то этой своей тайной, разделить предвкушение скорой радости, а рассказать все она могла только Оле. Она была ее богиней и царицей. Даже больше — она была для Нади как старшая сестра, с которой можно было говорить о чем угодно, говорить свободно, не таясь. Ведь сестра никогда не отстранится, не отгородится угрюмым молчанием, предоставив самой разбираться со своими трудностями. Надя верила, что Оля всегда поможет, делом или советом, потому что она сильнее, потому что она знает о жизни все. За ней как за каменной стеной.
— Ты пока ничего никому не говори… — лихорадочно шептала девушка. — Уйду я от Бойко. Скоро. Давай со мной! Жалко расставаться. Мы с тобой как сестры. Вадим не будет против. О деньгах не думай. Он богатейший человек. Один из самых богатых людей в стране. И он очень умен. И он доверяет мне. Поэтому позволяет делать все, что я хочу.
— И ты пользуешься этим? — с интересом спросила Оля.
— А что в этом такого?
Иван подался вперед, поправил наушники. Разговор становился более чем интересным.
— Если Бойко узнает о твоем уходе, он тебя убьет, — сказала Оля. Сказала просто, без угроз, как факт. — Помнишь Свету Родину? Она на подтанцовке была…
— Ну. А при чем здесь Бойко?
— Не знаю. Может, и ни при чем. Странно просто… Очень много совпадений. Она ведь тоже собиралась завязать с Бойко. И вдруг — пузырек кислоты в лицо. Тут невольно призадумаешься…
Надя фыркнула, не поверила, а Ольга замерла, сама испугавшись своих слов. Теперь она была похожа на мраморное изваяние. Только капельки воды продолжали стекать с волос на грудь. В глазах испуг. Даже над верхней губкой от волнения выступили мелкие бисеринки пота.
— Бойко — странный человек, это правда, — снисходительно улыбаясь, произнесла Надя. — Я его почти не знаю, хотя работаю у него уже тысячу лет. Но никогда не поверю, чтобы он докатился до пузырьков с кислотой! Неужели ты в самом деле думаешь, что Бойко…
— Ничего я не думаю, — отвернулась Оля. — Сижу вот, загораю.
Надя поняла, что не дождется ответа и замолчала, начала разглядывать маникюр на руках. Не нужна ей была правда о смерти Светы Родиной. И Ольге тоже не нужна была эта правда. Она жалела о сорвавшихся словах и злилась на Надино молчание. Пусть бы Надя рассмеялась, пусть бы назвала последней дурой, сказала, что Бойко — милейший человек, рубаха-парень, что ни на что такое он не способен даже в мыслях и любые догадки такого рода лишены каких-либо оснований. Ольга готова была поверить любой лжи, лишь бы успокоиться, лишь бы увериться, что Бойко ничего не сделает ее подруге, отпустит с миром. А если босс и задумает какую каверзу, то Вадим Владимирович сумеет оградить Надю от всяких бед. Но Надя молчала. А когда осмотрела лак на всех пальчиках, как бы между прочим, как о чем-то несущественном спросила:
— Ты не скажешь Бойко о моих намерениях?
— Почему это тебя так волнует? Что с того, если он и узнает? У тебя ведь есть Оболенский!
— Я прошу тебя… Еще не время. Бойко затеял какую-то игру против Вадима. Я не хочу в этом участвовать. Я поговорю с ним. Потом. Или, лучше, тихонько исчезну — и все. Только ты пока ничего никому не говори.
— Ага!.. Значит, ты все-таки его боишься?!
— Ничего подобного! Но я многим ему обязана. Не хотелось бы уходить со скандалом. Не скажешь?
— Выкинь все из головы, глупыш. Я ничего не слышала. Делай как знаешь.
— А ты? Давай со мной, а?
— Я не могу. Ты — птичка свободная, а у мен» крылышки подрезаны. Эх!.. Пустой разговор. Давай лучше купаться!..
Ольга вскочила на ноги. Юная, прекрасная, с разметавшейся по плечам копной черных волос, дерзка» от сознания своей неволи. Она подошла к краю бассейна и нырнула в голубую воду. А Надя сидел» в шезлонге, обхватив лицо руками.
— Вот, дрянь, — процедил сквозь зубы Моховчук. Он пододвинул к себе телефон и начал набирать номер босса.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
— …Вот, значит, как… — задумчиво произнес Бойко. — Наша восходящая звездочка решила махнуть крылышками и покинуть курятник? И это в самый ответственный момент! — он сокрушенно покачал головой. — Нехорошо, очень нехорошо…
— Крылышки можно и подрезать, — глядя на часы, заметил Иван. — А то и вовсе вырвать. С корнем.
— Не забегай вперед! — осадил Моховчука Бойко. — Насилие — лекарство слабого, и прибегать к такому средству нужно в крайних случаях. Пока ограничимся разговором. — Он заметил взгляд Моховчука, брошенный им на часы. — В чем дело? Ты куда-то торопишься?
— Остановились, что ли?.. — Иван потряс рукой, приложил часы к уху. — Сколько времени, босс?
— Половина второго. А что?
Часы у Бойко были очень дорогими. Это было заметно сразу. Платиновый корпус и браслет, шестигранный циферблат с крошечными алмазами…
— Хорошие у вас часы, босс. Дорогие, наверное?
— Пожалуй. Так куда ты торопишься? Не на свидание?
— Гадину эту нужно кормить, — поморщился Иван. — Гамадриаду. И зачем вы держите ее в своем кабинете?! Босс, вы бы поручили кормежку кому-нибудь другому! Сил моих нет… Как гляну на это чудовище — дрожь пробирает!
— Привыкай. Змеи, как женщины: требуют терпения и правильного обращения. Кстати, я слышал на теплоходе какая-то история со змеей вышла?
— Корзину по ошибке не туда занесли, — солгал Моховчук. — Змея чуть не удрала, пассажиров перепугала до смерти… Но все обошлось. Поймали голубушку.
— По ошибке, да?
Иван похолодел. Если босс узнает, что никакой ошибки не было, а все было спланировано для того, чтобы убрать свидетельницу, то… Иван даже представить себе не мог, что будет. Ничего хорошего бы не предвиделось. Босс не прощает промахов, а Иван уже дважды промахнулся: засветился во время истории с этой Родиной, а потом не смог убрать свидетельницу. Ошибки нарастали как снежный ком.
— Чистая случайность, — стараясь сохранять спокойствие, ответил Моховчук. — Дурацкая история. Не стоит обращать внимание. Лучше скажите, что делать с Надькой?
— Пока ничего делать не нужно. Надя — умная девушка. Она поймет, что лучше доиграть роль до занавеса, чем сойти со сцены посреди первого акта.
— Не пойму, босс… — Иван вздохнул с облегчением: инцидент со змеей был пройден. — Что за игру вы ведете?
— Игру стоимостью в миллион. Ты хоть представляешь такую сумму?
— Ну… Именно миллион?
— Эти деньги Оболенский может собрать за сутки. Я наводил справки… Поскрипит, поднатужится, но соберет. Миллион зеленых — это, конечно, не три миллиона. Зато никаких проблем в будущем!
— Три миллиона лучше, чем один, босс. Если Оболенский за день может собрать миллион, то за три дня соберет три миллиона, а за неделю…
— Пошло-поехало… Ишь, раскатал губу! Загонять человека в угол тоже нельзя. Себе дороже. Но три миллиона, действительно, лучше, чем один… Только в этом случае Оболенский будет жаждать крови, потому что получит взамен совсем не тот товар, что ожидал. Нас ждут проблемы…
— А с девками? — кивнул Иван в сторону бассейна. — С ними нас тоже ждут проблемы?
— Да, с ними тоже будут проблемы, — Бойко поднял глаза на помощника. В данном случае от Ивана не было никаких секретов. Владимир Семенович доверял ему, полагался на него с тех самых пор, как тот разобрался со Светой Родиной. — Тебе эти проблемы придется разрешить… Кардинально.
— Значит, на девушках можно ставить крест? — уточнил Моховчук.
— Надя играет главную роль, значит, и Оля будет в курсе всего сценария… Когда занавес опустится, их длинные языки могут доставить нам большие неприятности. Поэтому я говорю — да: большой и жирный крест. Имей это в виду.
— Понятно. О чем тут говорить?..
— Вот-вот… Говорить тут не о чем. А насчет девушек… Сможешь поставить на них крест по первому моему сигналу? А не станет тебе их жалко, таких молодых и свеженьких?
Иван скривил губы. Да, совсем еще молодые, свеженькие, но… Для них он дурак, козел и прочее, и прочее… Так что ставить большой и жирный крест будет даже приятно.
— Девчонок-то? Не жалко.
— Тогда пока все. Бизнес есть бизнес. Так что ни о чем пока не думай, но помни. А сейчас сосредоточься на предстоящей ночью акции. Изучи план дома, схему проводки… Не мне тебя учить. Все должно пройти гладко. Это очень важно! От этого зависит успех всего дела: поверит мне Оболенский или нет. Завтра мы с ним должны встретиться, поэтому кровь с носу, но с электропроводкой разберись! Налей-ка нам немного выпить. И…
— И что?
— И не хмурься так — радуйся. Понимаешь?
— Нет, босс, — честно признался Иван.
— И хорошо. Просто радуйся, что дела у нас идут прекрасно. Я даже сам не ожидал, что ситуация сложится так благоприятно, — Бойко усмехнулся. — Черт! Мне иногда обидно, что никто по достоинству не может оценить мой труд. Я чувствую себя художником, творцом. Как объяснить слепцу, что такое картина? Немного синего, немного желтого, немного красного… У дилетанта получится мазня, а у мастера — шедевр. Эскиз готов: Оболенского мы зацепили, подогнали к самой ловушке. И в этом твоя помощь просто неоценима. Да! И я хочу тебя отблагодарить…