В зале возникло замешательство. Взоры посетителей были прикованы к разоблаченному шулеру. На помощь охранникам кинулись еще двое со входа.
Сейчас или никогда!
Иван нащупал нож. Он шагнул к блондинке, и его рука с ножом сделала быстрое движение за ее спиной. Прикосновение было едва ощутимым, блондинка ничего не почувствовала, однако бретель, скрепляющая ее платье, была перерезана и держалась на нескольких нитях. Одно резкое движение — и нити разорвутся. Иван стал обходить, стол, чтобы в нужный момент оказаться рядом с Надей.
Он почувствовал, как у него в висках начинает пульсировать кровь и возникает то ощущение нереальности, иллюзорности происходящего, которое накатило на него тогда, в квартире Светланы Родиной. А вслед за этой волной поднималась вторая — багровая, неистовая, в искорках ненависти и всемогущества.
Она возникала сначала в висках, водопадом обрушивалась вниз, и сердце тонуло в мутных потоках. Он теперь уже распознавал эту боль и давно перестал бояться ее. Это была боль, вызываемая возбуждением, опасностью. Наверное, Бойко назвал бы ее родовыми муками.
Иван оказался за спиной Нади, которая сидела, опираясь локтями о край стола, и пыталась разобраться, что же там такое творится за спинами посетителей. Она начала поворачиваться в сторону Ивана, когда послышался истошный вопль крашеной блондинки.
Надя мгновенно обернулась на крик. Там, на другой стороне стола, блондинка безуспешно пыталась удержать свое платье на груди. Но ее усилия были тщетны — платье соскользнуло вниз, и ее грудь предстала на всеобщее обозрение.
Иван вытащил из кармана пузырек с кислотой и открыл крышку. Надя продолжала сидеть на своем стуле, удивленно глядя на блондинку, а та надрывалась в крике, прикрывая грудь ладошками.
— Что пялитесь, мерины?! Отвернитесь! Евгений! Что ржете?! Уголь!
Она метнулась от стола к дамской комнате, чуть не запуталась в подоле. Толпа окружила ее, послышался смех, непристойные советы, соленые шуточки. Крупье старался призвать публику к порядку, предлагал вернуться к игре и делать ставки, но его голос потонул в общем гаме. В этот момент Иван и плеснул кислоту Наде в лицо.
Она закричала, обхватила лицо руками, только никто не обратил внимания на ее слабый крик — все пялились на полуобнаженную блондинку. Иван заторопился к выходу.
Он чуть покачивался, словно пьяный. Перед его глазами все еще плавилась кожа девушки, сминалась плоть. И оттого в душе была пустота, какая бывает перед цунами. Словно океан отступил и дно обнажилось на многие километры. Но вот багровые воды вздыбились одним исполинским гребнем и рванулись назад, обрушились на сердце, сметая с его поверхности удаль и решительность. Остался только ужас перед свершенным. И сердце дрогнуло и пошатнулось от невообразимой тяжести. Сердце заворочалось, застонало, как раненый зверь. Сердце продолжало трястись даже после того, как волна схлынула. Казалось, оно раскололось на части и медленно заскользило в бездонную пропасть.
Когда Иван, чуть запинаясь, пересек фойе, мир перестал шататься и обрел устойчивость. Он оглянулся на игровой зал, кипящий как муравейник, и усмехнулся, приходя в себя. А потом…
Потом он охнул, встряхнул головой, не веря глазам. На лестнице, ведущей на третий этаж, стояла Анна Измайлова, живая и невредимая. Она прильнула к своему фотоаппарату и снимала игровой зал. Иван охнул и выскочил на улицу.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
— …К сожалению, я не могу ее найти. Босс, ее нигде нет. У Нади она не показывалась. И на Оболенского не выходила. Я видел его в клинике… Бормотал какую-то чушь и все расспрашивал врачей о пересадке кожи. Похоже, это интересовало его больше всего.
Бойко помешал ложечкой кофе, отхлебнул глоток. Оля могла разорвать все нити ловушки. Не исключено, что она догадывается о том, кто плеснул ее подружке в лицо кислоту. Потому Иван так заметно нервничает. Бойко и сам почувствовал себя близким к панике, а это самое опасное в работе. Паника — кратковременное безумие. Можно наломать таких дров…
— Мы установили наблюдение за реанимационным отделением… Если она там появится, мне тут же сообщат, — продолжил доклад Иван. — Но… Если Ольга не захочет встречаться, трудно будет ее уговорить. Вы же знаете. Ушуистка долбаная…
— Она согласится, — сказал Бойко. — Куда ей деваться? Она на крючке и прекрасно об этом помнит. Разговор с ней — вопрос времени, которого, между прочим, у нас не так много. Кстати, что там с ее подружкой?
— Ее сегодня переводят из реанимации в стационар. Состояние стабилизировалось, но фотомоделью" ей уже не быть. Оболенский в трансе. Давит на прокуратуру, гад. Если только Ольга ему намекнет… Может, ее того?.. Когда отыщется.
Бойко одним глотком допил кофе и поставил чашку на стол.
— Нет. Она мне нужна. Без нее — все напрасно. Ты понимаешь?
— Нет, босс.
— Они с Надей как сестры. Любят друг друга. И удержать их на привязи можно только играя на этой самой любви.
Бойко грохнул кулаком по столу и заорал, уставившись на Ивана бешеными глазами:
— Все! Больше никаких экспериментов! Ты думаешь, мне ничего неизвестно о том, как ты подбросил кобру в каюту Измайловой?! А твои номера в казино?! Ты понимаешь, что прошелся по лезвию бритвы? К чему эта самодеятельность? Малейший твой промах может перечеркнуть все дело. А если бы тебя узнали?! А камеры контроля над столами? Об этом ты не подумал? Может, ты хочешь вместо южных морей коротать время за решеткой?! И меня за собой утащить?! Как тебе такой расклад?
Иван никогда не видел босса в такой ярости. Даже кобра за стеклянной перегородкой террариума зашуршала галькой, приподнялась. А потом вдруг рывком вскинула голову на полметра и замерла, стреляя раздвоенным языком. В тишине неожиданно громко послышалось ее шипение.
— Виноват, босс, — пролепетал Иван. — Но я…
— Ты понимаешь, что из-за твоей глупости я чувствую себя беспомощным?! А мне совсем не хочется ставить крест на своих планах! Отныне действуй строго по инструкциям — шаг влево, шаг вправо будет сурово караться, как на этапе! Оля мне нужна, нужна позарез! Она — залог лояльности Нади. Срочно ищи ее! Не найдешь — пеняй на себя!
Иван смотрел, как извивается гибкое черное тело Сати, как мелькает язычок в ее пасти, и в голове у него была полная пустота — только все кружилась в дурацком хороводе одна мысль: как это ужасно — умереть от укуса кобры. Он с трудом оторвал взгляд от Сати и сказал:
— Я найду ее, босс. Только…
— Что?
— А если она начнет нас шантажировать?
— Тогда… Н-да. Тогда придется покончить с ней. Но это крайнее средство. Ты понял? Крайнее! И если ты без моей команды позволишь себе…
Бойко не закончил тирады. Гневные складки на его лице разгладились, на губах появилась радушная улыбка. Он уже не смотрел на своего помощника. Он смотрел в сторону двери и медленно поднимался из-за стола. Моховчук обернулся. На пороге комнаты стояла Оля.
Иван не знал, что и думать. Он не мог понять, как, каким образом эта девка проникла в кабинет босса без уведомления охраны.
— Оля! — отеческим голосом произнес Бойко. — Моя дорогая девочка! А мы тут с Иваном только что о тебе говорили… Думаем, куда же ты пропала… Иван, предложи нашей голубушке кресло.
Моховчук стряхнул с себя оцепенение и вскочил на ноги, уступая свое место.
— Присаживайся, Оля… — радушно засветился Бойко. — Нам нужно с тобой о многом поговорить. А я-то переживал, не случилось ли с тобой чего…
— Ничего не случилось, — хмуро ответила девушка. — И пусть Иван сядет на место, не пылит понапрасну. Я буду разговаривать стоя.
— Хм… Как знаешь. Хочешь чашечку кофе?
— Нет, — отрезала Оля.
— К чему этот свирепый тон… — делано удивился Бойко. — Так мы далеко не уедем. Ты, милая моя, не забывайся и сбавь обороты. Лучше расскажи мне, где это ты пропадала столько времени. Репетицию пропустила. А у тебя ведь выступления, программа… Но я понимаю, понимаю… Такое несчастье с близкой подругой. Кто бы мог подумать?!
— Тот, кто это спланировал, — она перевела взгляд на Ивана. — И совершил.
Бойко, казалось, был потрясен.
— Боже мой! На что это ты намекаешь?!
— Перестаньте ломать комедию, босс, — холодно произнесла Оля. — Я заглянула сюда не для того, чтобы поиграть с вами в кошки-мышки. Наигралась уже…
— Полегче на поворотах… — начал было Иван.
— А ты заткнись!
Бойко рассмеялся.
— Извини, Оля, — сказал он, успокаиваясь. — Неуместный смех. Как, впрочем, и твой тон. Но, согласись, ситуация забавная. Мы сбились с ног, разыскивая тебя, думали, что ты тоже пострадала от рук маньяка, а ты вваливаешься в мой кабинет, грубишь самым непростительным образом, и, судя по сердитому выражению личика, обвиняешь меня… В чем? В том, что я, Владимир Бойко, уродую своих же сотрудниц?!
— Вот именно.
— Серьезное обвинение… И конечно же, у тебя есть доказательства? Или я ошибаюсь?
— Надя хотела уйти от вас. Как и Света Родина.
— Какое же это доказательство? Смех один.
— Отчего же вы не смеетесь?
— Свету Родину изуродовал маньяк Виктор Берковский. А теперь кто-то ему подражает. Кстати, сам Берковский покончил с собой в следственном изоляторе.
— Как это?
— Вскрыл себе вены гвоздем. Нервы не выдержали. Или следователи переборщили с методами дознания.
— Его смерть тоже на вашей совести! Я. сейчас же пойду в прокуратуру!
— Фу ты, ну ты, лапти гнуты!.. — улыбка на лице Бойко погасла. — Вот смотрю я на тебя и думаю: не вышвырнуть ли мне тебя вон? А потом передать всю информацию о тебе в соответствующие органы. А? Ты хоть понимаешь, что я могу сделать с тобой все, что захочу?
— А я могу сейчас перепрыгнуть через стол и в одну секунду сломать вам шею, — холодно заметила Оля. — Иван даже свой дурацкий нож достать не успеет. И единственная причина, по которой я этого не делаю, это моя исключительная сдержанность. Но всему есть предел, босс. Не испытывайте мое терпение.