Иван с трудом поднял свою рюмку и выпил коньяк. Тело было словно чужое — не слушалось. И воздуха не хватало. Он упал в кресло, рванул ворот рубахи. Слова Бойко доносились издалека, едва слышно, будто сквозь туман.
— Черт!.. Голова кружится… И тошнит. Не пойму, в чем дело…
— А все дело в том, что ты, Иван, совершил слишком много ошибок. В таких случаях обязательства одного человека перед другим теряют силу, и я не собираюсь рисковать планом. В конце концов, каждый может потерпеть неудачу. Такова жизнь. Иногда виноват сам человек, иногда — его судьба.; Но пока ты жив, нужно радоваться этой продолжающейся жизни. Радуйся, Иван. Недолго уже осталось…
— Босс… Что со мной?
— Кофе. И всего одна капля «Зеленого эликсира» — того самого, что ты подлил в водку тем мальчишкам. В соединении со спиртным он творит чудеса, ты же знаешь. Минут на пятнадцать ты будешь парализован, а потом эликсир распадется, не оставив никаких следов. Нестабильное соединение.
— Босс…
— Извини, Иван. Ничего личного. Но тебе нет места в моей «Крепости».
Бойко вышел из-за стола, подкатил кресло с парализованным Иваном к террариуму.
— Босс, не нужно… За что?
— Как я тебе уже сказал, мне звонил Вадим Владимирович. Просил о встрече. И между прочим спросил, не тебя ли он видел в казино. Ты прокололся. Сначала ошибка на теплоходе с Измайловой. И чего она тебе далась? Наверное, что-то прознала про тебя? Теперь уже не важно. Но ты попал под подозрение трех человек: наших танцорок и Измайловой. Потом казино. Говорил же тебе, чтобы ты ждал Надю на автостоянке! Но нет! Ты сунулся внутрь, попался на глаза Оболенскому. Опять же камеры наблюдения… Тебя вычислят, и случится это очень скоро. К чему мне лишние проблемы?
Бойко остановил кресло у самого террариума. Моховчук зажмурился. Но даже с закрытыми глазами он видел перед собой эти четкие вертикальные зрачки королевской кобры. И казалось, что бесстрастные, хищные глаза змеи становятся все больше, и в их мертвой глубине, как в зеркале, Иван увидел свое отражение.
Бойко взял его руку и снял с нее свой подарок — часы «Картье». Иван даже не почувствовал прикосновения — рука онемела.
— Они тебе больше не понадобятся. Вечность не нуждается во времени.
Вот Бойко приоткрыл крышку террариума и засунул руку Ивана внутрь. Вот Сати приподняла голову и сделала неуловимый бросок — казалось, просто покачнулась. Но на запястье появились две красные точки.
Бойко торопливо опустил крышку, потом выволок Ивана из кресла и бросил на пол.
— Случайность, — сказал он. — Роковая неосторожность при кормлении ядовитого пресмыкающегося. Фатальный исход. Смерть в результате несчастного случая. Дело закрыто, даже не начавшись.
Тело ожило. Крохотные искорки боли разгорались от кончиков пальцев к мышцам предплечья. Яд растекался вместе с кровью, и вены гудели, как раскаленные провода. Казалось, плоть горела. Змеиный яд выжигал, выкручивал, сотрясал тело. И не было никакой возможности прекратить эту жуткую, нестерпимую, огненную пытку.
— Специалисты утверждают, что, если ты не откинул ласты через пятнадцать минут, значит, тебя укусила не королевская кобра, а какая-нибудь другая, — пошутил Бойко.
По венам вместо крови струился расплавленный металл, выжигая своим жаром разум. Медленно извиваясь, яд поднимался по руке к груди. Иван знал, что очень скоро умрет. Это было невозможно, немыслимо! В это было трудно поверить, и это было невозможно выдержать, потому что на границе жизни и неминуемой смерти человек перестает быть самим собой, человек превращается в вопящее от ужаса, обезумевшее животное.
И Иван закричал. А потом крик захлебнулся в ядовитых волнах, заливших его сердце.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Анна ждала Матвея и, когда раздался звонок, тут же кинулась в прихожую и открыла дверь.
Но это был совсем не Матвей. На пороге стоял старший лейтенант Агеев, а за его спиной маячил стажер Выблый. Лицо старшего лейтенанта было бледным, усталым, под глазами мешки от бессонницы. Опять не выспался, бедолага, подумала Аня. Зато Выблый выглядел бодро и свежо, как только что сорванный с грядки огурец.
— Доброе утро, гражданка Измайлова, — поздоровался Агеев. — Извините за ранний визит. Разрешите войти?
— А в чем, собственно, дело? — спросила Аня, чувствуя холод в груди. — Что-нибудь с Матвеем?
Агеев удивленно изогнул бровь, покосился на стажера.
— Матвей Матецкий, — подсказал тот. — Компьютерщик. Близкий друг. Недавняя авария на шоссе.
— А-а… Насколько мне известно, с ним все в порядке. Наверное. А почему вы о нем спрашиваете?
— Он должен был зайти, а пришли вы. Вот я и подумала…
— Угу. Понятно. Нет, у нас есть к вам несколько вопросов по поводу м-м… тех печальных событий в казино. Мы так и будем разговаривать на пороге?
— Ой, извините, — посторонилась Аня. — Прошу… У меня беспорядок, не обращайте внимания…
— Не беспокойтесь.
— Проходите… Нет, вон туда.
Агеев прошел на кухню и уселся на единственную свободную табуретку. Выблый примостился на краешке подоконника, брезгливо огляделся. Он не любил беспорядка, даже творческого. Немытая посуда, разбросанные фотографии, журналы, фотоальбомы — все это вызывало в нем протест.
— Я сейчас приберу, — вспыхнула Аня. — Никак руки не доходят до генеральной уборки. Работы много.
— Какая в казино может быть работа? — бросил Выблый. — Сплошное развлечение!
— Избавьте меня от вашего сарказма, юноша! По-вашему, по-настоящему работают только у доменных печей?
— Я вам не юноша, гражданка Измайлова! Я…
— Тихо! — осадил стажера Агеев.
Он снял фуражку и положил ее на край стола. Волосы у Агеева были густые и такие рыжие, что казались пламенем, охватившим голову. От носа по щекам рассыпались веснушки, а глаза были мутные, как болотные воды. Омут и пламя. Опасное сочетание.
Аня открыла кран и начала мыть посуду.
— Ваши сотрудники уже допрашивали меня тогда, в казино, вместе со всеми.
— Я знаю, — кивнул Агеев. — Но некоторые моменты остались неясны. Кроме того, поступили результаты экспертизы. Состав примененной кислоты идентичен тому, что был применен в деле Родиной. Отсюда следует, что убийство Родиной и нападение на Березину — звенья одной цепи.
— Есть подозреваемые?
— Был. Берковский Виктор Иванович. Но… — Агеев отвел глаза в сторону. — Короче, обстоятельства дела Нади Березиной и прочие аргументы оставляют сомнение в его причастности.
— Что за странная формулировка? «Оставляют сомнение в его причастности»… Значит, он невиновен?
— Да. Скорее всего, он был невиновен.
— Что значит был?
— Гражданка Измайлова, — поспешно встрял в разговор Выблый. — Вопросы здесь задаем мы! То есть старший лейтенант Агеев.
Аня фыркнула, поставила в сушку последнюю тарелку и принялась разбирать завалы на столе.
— Вы давно были знакомы с Витькой… Тьфу, с Виктором Ивановичем Берковским?
— И при каких обстоятельствах познакомились? — добавил Выблый.
— При каких обстоятельствах?.. — удивилась Аня. — Да я вообще его не знала!
— Гражданка Измайлова! — Выблый отклеился от подоконника и уселся на освободившийся табурет. — Должен вас предупредить, что дача заведомо ложных показаний — уголовно наказуемое деяние! Итак, вы утверждаете, что не были знакомы с Берковским?
— Определенно утверждаю.
— А со Светланой Родиной вы тоже были незнакомы? — перехватил инициативу Агеев.
В отличие от стажера он говорил спокойно, доверительно. Этот отеческий тон нравился Анне еще меньше, чем откровенно агрессивные вопросы Выблого. От волнения она никак не могла собрать со стола ножи и вилки.
— Я же вам говорила! У нас было шапочное знакомство: здравствуйте, до свидания — и все.
— И конфликта между вами, конечно же, не было?
— Нет, не было. А к чему это вы клоните?
Старший лейтенант Агеев не ответил. А Выблый вдруг вскочил с табурета и закричал срывающимся голосом:
— Перестаньте юлить! Двух мальчишек ваших мы нашли! Ловко вы их! Отравились, мол, и все. А на руке одного из них был ожог. Та же самая кислота.
— Какие мальчишки? — ахнула Аня. — Вы что?!
— Не нужно петь песен! — махнул рукой Выблый. Его глаза налились кровью, движения стали резкими, властными, и сам он будто раздался вширь. — Ничего не знаю, ничего не видела… Уборочку, значит, затеяли? Ешкину мать!.. А если мы к вам с обыском? А если бутыль с кислотой найдем? Или вы ее у друга своего Матвея Матецкого храните? То-то он чуть не сгорел на автостраде… Вы ножи-то положите на стол, положите. Не нужны вам ножи. Кислотой-то сподручнее?
Аня просто онемела от неожиданности. Ножи и вилки посыпались на стол.
— Ну так как, гражданка Измайлова? — мягко спросил Агеев.
— Что как?
— Будем запираться? В молчанку играть? Или поговорим начистоту? Вы же взрослая женщина, знаете жизнь, не девчонка какая-нибудь сопливая…
Это походило на сон. Или на кино. Дурацкий спектакль. Никуда не годится ни сценарий, ни диалоги, ни игра актеров… И надо бы встать и уйти из театра. Или проснуться.
«А ведь они договорились, — догадалась Аня. — Заранее договорились. Один — плохой следователь, злой и жестокий, а второй — добрый, снисходительный, все понимающий. Ну точно театр».
— Вы, если хочется, закурите, закурите… — участливо предложил Агеев.
— Спасибо, я не курю.
— Тогда выпейте. Это помогает. На кухне столько бутылок… Что это вы праздновали? Выигрыш в казино? Выпейте, выпейте… И я вам компанию составлю. Поговорим…
— О чем?
— Как это — о чем?! — всплеснул руками Агеев. — Странно от вас это слышать… Ну хотя бы о Светлане Родиной. Только с самого начала. Приехали вы, значит, поздно ночью, вошли в подъезд… И через несколько минут началась эта какофония. Весь дом на нош поднялся. Отпираться не будете? Есть свидетельские показания…
— Какие показания?! Вы с ума сошли!
— Ваше упорное нежелание сотрудничать внушает мне определенные сомнения в вашей искренности. А искренность и доверительные отношения между людьми — залог душевного равновесия и чистой совести. Не так ли?