— Не очень-то вы жалуете журналистов.
— При чем здесь журналисты? Я говорю вообще о стереотипах поведения, которые свойственны сыщикам, инженерам, аферистам — всем, кто прокладывает пути в поисках приключений.
— А Бойко относится к этой категории?
— Однажды у армянского радио спросили: «В чем разница между армянином и русским?» Ответ: «Армянин, чтобы уклониться от работы, сделает вид, будто у него заболел живот. Русский же добьется того, что живот у него и вправду заболит».
— Это еще одна ваша притча?
— Это анекдот. Не смешной, но очень показательный. Согласитесь, что русское решение проблемы куда элегантнее армянского. Конечно, оба добьются своей цели, но армянин будет при этом знать, что солгал, а русский же останется в полном ладу со своей совестью. Мне кажется, что Владимир Семенович Бойко старается жить в ладу со своей совестью.
— Комплимент хороший, но в контексте вашей истории выглядит сомнительным…»
— Все. — Аня выключила диктофон. — Дальше пустая болтовня: проводы, пожелания доброго пути… Ничего толкового по делу. Ты закончил набор?
— Да. — Матвей поставил точку, скопировал файл в буфер обмена, открыл какую-то программу и загрузил всю информацию в текстовое окно. — Теперь запустим модуль структурной лингвистики — и все. — Матвей в изнеможении откинулся на спинку стула. — Будем ждать результатов.
— Что это за структурная лингвистика? — поинтересовалась Аня.
— Это научный анализ, основанный на принципах символической логики. М-м… Короче, программа позволяет очистить человеческую речь от мусора: бессмысленных предположений, сравнений, метафор, цветистых оборотов, смутных полунамеков… Остается только голая истина — одно-два предложения, в которых сконцентрирован весь смысл. Я применил программу к речи Профессора. Минут через десять получим результат.
— А что ты сам скажешь?
— Сам я скажу, что теперь знаю Бойко лучше, чем себя самого. Вот он, весь на ладони. Здорово его Профессор разобрал. Прямо по косточкам. Профессионал. А его фокус с гипнозом?! Знаешь, на секунду я точно ощутил чувство полета. Как это выглядело со стороны?
— По-дурацки. Мы спускались по лестнице в холл, ты завел разговор о птицах на фарфоровых тарелках, потом заговорил о полете вообще. Тогда Сергей Сергеевич вытащил из кармана часы, поводил их у тебя перед носом, ты тут же и отрубился — руки поднял, замахал ими, как…
— Как орел?
— Как пингвин. А потом Профессор щелкнул пальцами, и ты приземлился.
— Как орел?
— Вид у тебя был, как у мокрой курицы. Ой, смотри — программа выдала результат. Что это за значки?
— Символы.
Матвей подался к монитору, застучал по клавиатуре, переводя символы в привычные слова. Абстрактные математические значки стали вспыхивать красным цветом и исчезать. Через минуту вспыхнул и исчез последний значок. Экран был чист.
— Черт побери! — ахнул Матвей. — Ничего. Не может быть. Глазам не верю. Неужели за три часа нашей беседы Профессор не сказал ни одной определенной фразы, причем мы этого даже не заметили?!
— Профессионал, — напомнила Аня. Она была поражена не меньше Матвея. — Может быть, компьютер барахлит?
— Может быть. Никогда не барахлил, а сегодня — бац. Черт! Столько времени зря потратили. Который час?
— Отрицательный результат — тоже результат. Теперь мы кое-что знаем о Профессоре. — Она бросила взгляд на часики и вдруг замерла, удивленно посмотрев на Матвея.
— Что с тобой, Аня?
— Какая же я дура!
— Ну, академиком тебя не назовешь, но… Да что с тобой такое?
— Часы. Те, которыми Профессор тебя загипнотизировал.
— Ну?
— «Картье». До меня только сейчас дошло! Это он! Он был в казино и плеснул кислотой в лицо Наде! А мы-то, мы!.. Хороши, нечего сказать.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Здесь, в просторном холле, отделанном гранитными плитами, царила особая тишина. Пол был натерт до зеркального блеска, широкая лестница поднималась наверх, и ковровая дорожка на ступенях заглушала звук шагов.
«Что может быть странного в тишине? — подумал Бойко. — Тишина есть отсутствие звуков. А разве может отсутствие чего-либо казаться странным? Конечно, может. Например, странный недостаток финансовых средств. А тишина действительно странная — полная, глухая, более жуткая, чем тишина пустой квартиры… В квартире тикают часы, настырно гудит муха, где-то наверху ссорятся соседи… Там тишина живет. Звуки просто прячутся. А здесь они вымерли или убежали прочь из этих стен, за ограду. Опасная, беспокойная, мучительная тишина. Тишина кладбища. Вот сейчас из-под ступеней донесется стон и скрежет зубовный. Это покойники. Вот они заворочаются в тесноте своих склепов, попробуют приподнять крышки гробов иссохшими руками, и эти тщетные усилия наполнят гранитный холл шорохами смерти и разложения.
Как страшно, — усмехнулся Владимир Семенович. — Просто кровь леденеет в жилах и волосы становятся дыбом! А я все поднимаюсь по ступенькам, и конца этой дурацкой лестнице не видно. Иду и иду… Все вижу, все слышу. Чу, заскрипели крышки гробов, застучали кости, медленно, нить за нитью, спадает со скелетов ткань саванов…»
Лестница вывела в коридор со множеством дверей. Бойко постучался в ближайшую.
За столом сидела маленькая сухая старушка в солнцезащитных «велосипедах». Она была одета во все черное, даже кольцо на пальце было сделано из какого-то темного металла. А лицо и руки, наоборот, казались неестественно бледными, выцветшими, словно женщина никогда не выходила на солнце, а сидела здесь, за столом, с самого своего рождения.
— Мои соболезнования, молодой человек, — прокаркала старуха. — Но только не думайте, что жизнь кончена и ничего хорошего впереди не будет. Будет. У вас все еще впереди. Я знаю. Всякого навидалась. Работа такая. Вы садитесь, садитесь… В ногах, чай, правды-то нет.
Бойко присел на стул, огляделся. Выложенные белым кафелем стены, тяжелый сейф, по всей стене — деревянные полки, заставленные какими-то металлическими коробочками, пузырьками и бутылочками. А на подоконнике высился пластмассовый горшок с цветущим кактусом.
— Такие дела… — Старушка достала из ящика стола отложенное вязанье и продолжила нанизывать петли на спицы. — Все ходят, ходят… Те лежат, а эти ходят. Мертвые доставляют много суеты живым. А лечились бы как следует, в баньку бы ходили — и не пришлось бы родственников гонять без толку. Да… А что у вас случилось?
— Я хотел кое-что узнать.
— Все хотят все узнать, — вздохнула старуха. — И не спрашивают себя: надо ли? Вот потому и случаются неприятности. А еще нечистую силу поминают все время. Я внуку своему говорю: ты перестань, юродивый, чертыхаться! Этими «черт побери» ты его так доймешь, что он и приберет тебя раньше времени. Мне, например, уже э-э… много лет, и слава богу, а почему? Потому что никогда лишнего не болтаю. Я тут по совместительству сторожу. Да… Такие дела… Так кем, говорите, приходился вам усопший?
Бойко понял, что зашел не в тот кабинет. Он уже поднялся со стула, чтобы выйти, но старушка вдруг не по годам резво выбежала из-за стола и уселась рядом с ним.
— У вас со зрением как? — шепотом спросила она. — Я вас как врач спрашиваю.
— Все в порядке. Тьфу, тьфу, тьфу…
— Я так и думала. Хотя глазами не все увидишь! А кое-что лучше человеку и вовсе не видеть. Иной раз такое померещится… А надо сплюнуть через левое плечо, как вы сейчас, и мимо пройти, словно и не видел ничего, и не слышал. Бог-то один, наверху, а нечисть всякая — рядом. Так и шныряет под ногами, попутать норовит. Я здесь давно работаю — всякого навидалась. Да.
Было очевидно, что старуха села на любимого конька. Она уже не говорила — вещала. Речь ее все меньше походила на карканье, а каждый эпитет, каждая интонация была преисполнена глубины и значимости. И сама старуха преобразилась: глаза загорелись, профиль заострился и даже рост как будто увеличился.
— Значит, вы тоже видите, в каком мире нам приходится жить? Кругом упыри, ей-ей! Раньше молитвой спасалась, а теперь… — старуха горестно махнула рукой. — Да и кому молиться-то? Вы знаете, что такое Бог?
— Ну… Нет.
— Это ваша мечта. А какая мечта может быть у простого человека? Побольше еды и побольше денег. Вот и получается, что Бог — это много колбасы и много денег, чтобы эту колбасу купить. И не морочьте мне голову: я знаю, о чем говорю.
Старушка с обиженным видом отвернулась и уставилась на кактус. Она была похожа на старую ворону — сидела, нахохлившись, спрятавшись за темные линзы очков, маленькая, скомканная, озлобленная.
«Еще одна проповедница, — подумал Бойко. — Страна пророков, которым нет места в стране… Она чем-то похожа на Оболенского. Птичий клюв, ершистые перья… Тоже считает, что дорвалась до сыра, и, чтобы его защитить, сидит в одиночестве на самом высоком дереве. С такой высоты все внизу кажутся лисами, которые так и норовят отобрать посланное Богом лакомство.
— Они прячутся среди людей, чтобы творить злые дела, — сказала старуха. — В этом суть нечистой силы. Похожи на человека, но не имеют с человеком ничего общего. Это адские создания, которые надевают личину человека, как модница надевает новое платье. Внешне — никаких различий, но опытный глаз сразу их отличит. Я вот не раз их замечала. Повсюду. Такие дела…
Она посмотрела из-за очков на посетителя, заметила его насмешку и вспыхнула — налилась багровым румянцем, казалось, закипела от безмолвного негодования. Потом уселась за стол и спросила деловито и официально:
— Так что у вас случилось, гражданин? Зачем вы ко мне пришли?
— Мне нужна информация о ритуальных услугах. — Бойко достал из кармана ручку и блокнот. — Не могли бы вы описать мне порядок церемонии?
— А-а, церемония… Это дальше по коридору и налево предпоследняя дверь. На дверях табличка «Заместитель директора Герасимов Дмитрий Степановин». — Старушка вновь принялась за вязанье, поправила съехавшие на кончик носа очки. — А мне показалось, что вы образованный человек. Такой с виду приличный… Значит, и вы из этих…