литературные герои) – разницы между ними абсолютно никакой. Их удаль – это главное. А останешься ли ты жив, это мелочи жизни. Мы не можем этого понять. Мы можем это только выучить.
Что ж, давайте-таки будем читать про Евпатия Коловрата.
«И некий от велмож резанских имянем Еупатий Коловрат в то время был в Чернигове со князем Ингварем Ингоревичем. И услыша приход зловѣрнаго царя Батыа, и иде из Чернигова с малою дружиною, и гнаша скоро. И приѣха в землю Резаньскую, и видѣ ея опустѣвшую: грады разорены, церкви пожены, люди побьены».
Итак, он приезжает в Рязань, видит, что все погибли. И начинает что делать? Правильно, заниматься национальным русским хобби nadryv.
«Еупатий воскрича в горести душа своея и разпалаяся въ сердцы своем. И собра мало дружины тысящу семсот человек, которых Богъ соблюде – быша внѣ града».
Вы не поверите, монолога не будет.
Неизвестно откуда взявшийся некто из рязанских вельмож, этот Евпатий Коловрат, неизвестно каким образом спасся, дальше он неизвестно где собирает дружину. Которые были Богом сохранены вне города, оцените. Неудивительно, что его нету ни в какой летописи. И надо это понимать. И дальше, заметьте, пойдет чисто эпическое описание битвы, где один дерется с тысячей, а два дерутся с тьмой, а самого Евпатия били аж из стенобитных орудий. Для эпоса такая гипербола абсолютно нормальна, и это – психологическая необходимость, вот так компенсировать масштаб трагедии, что для автора, что для читателей.
«Татарове возбояшеся, видя Еупатия крѣпка исполина. И навадиша на него множество пороков, и нача бити по нем ис тмочисленых пороков, и едва убиша его».
Пороки – это стенобитные орудия. Тьма – это десять тысяч. То есть «тьмочисленные пороки» – это десять тысяч стенобитных оружий на одного человека. Оцените. Вы исторические фильмы смотрите? Сколько там стенобитных орудий на крепость? Десяток, ну, два десятка. А здесь десять тысяч. Нет, прекрасный образ, литературно реально прекрасный… чистая эпика, в соседнем сюжете Илья Муромец побивает всю татарскую рать трупом татарина, на него пороков не подвезли, все на Евпатия…
Обратите внимание: о категорическом не только антиисторизме, но и алогизме истории Евпатия Коловрата упоминают крайне мало. «Многие верят», – как сказано в известном фильме. Почему верят? Потому что этот совершенно ирреальный персонаж становится образом героического сопротивления татарам, а этот образ психологически востребован до сих пор. Как мы уже говорили, реализмом считается то, что отвечает эмоциональным запросам аудитории. Так что вот вам образчик порочного (от слова «порок», разумеется) реализма.
Закрыли эту тему – и движемся к Куликовской битве. Но сначала у нас будет Владимирская Русь. То есть будет новой столицей Руси Владимир, потом постепенно всё это будет перетягиваться в Москву. И Дмитрий Донской, как нам любезно сообщает учебник, стал на ту точку зрения, что только Москва является наследницей Владимирского княжества. На это, в частности, будет работать и «Сказание о князьях Владимирских», и много что еще. Учебник нам сообщает, что архитектура Москвы развивается по образцам Владимира, в Москве наследуются традиции владимирского летописания. В Москву переводятся владимирские святыни, которые теперь становятся главными святынями новой столицы. В Москву перекочевывают и те политические идеи, которыми руководствовалась великокняжеская власть во Владимире. Я бы назвала это эпохой культурного мародерства Москвы, извините за прямоту. Действительно, Москва очень серьезно борется за свое политическое место, и тянуть из Владимира будут абсолютно всё, что можно.
И вот здесь я сделаю лирическое отступление о гербе Москвы.
Мы сегодня уже говорили о том, что многое в христианстве – это отредактированное (и тоже мародернутое) язычество. Я не буду сейчас читать лекцию по египетской мифологии, я не буду объяснять, кто такие Исида, ее сын Гор и ее брат Сет, я только скажу, что изображение Исиды с младенцем Гором на коленях повлияло на изображение Богородицы. Но нас интересует изображение Гора, уже не младенца, а взрослого, повергающего Сета. Гор, конечно, с головой сокола, как и положено приличному египетскому богу, он верхом на коне, с копьем, а Сет в обличье крокодила у копыт этого коня. Узнаваемо? Он самый, святой Георгий со змием. Но… Утверждение, что на гербе Москвы изображен Георгий Победоносец, является в корне неверным. Почему? Как называется произведение искусства, на котором изображается святой? Икона. Герб является иконой? Ни в коем разе. Это раз. Второе. Как вы отличите святого на картинке от не святого? По нимбу. Есть нимб у всадника на гербе Москвы? Нет и не было. Плюс есть еще одна маленькая тонкость. Кто поражает змия с точки зрения христианской идеологии? В чуде Георгия о змие? Бог. Через Георгия. И поэтому если вы возьмете икону Георгия Победоносца, то рука, держащая копье в верхней части древка, открыта – он не держит копье. И на иконе копье оканчивается крестом. Поэтому, если вам встретится какой-нибудь человек со скверным характером, который, скорчив соответствующую рожу, вам скажет, что на гербе Москвы изображен ездец, то знайте, что этот человек абсолютно прав, потому что по-древнерусски всадник действительно назывался словом «ездец». Но никаких матерных ассоциаций это слово не вызывало, поскольку в те времена звуки произносились отчетливо, и буквы «е» и «и» в безударной позиции резко различались. И поэтому никаких непристойных созвучий у этого слова не было. Это было лирическое отступление о межрелигиозных культурных заимствованиях и гербе Москвы.
И вот это самое культурное заимствование, оно же мародерство, будет во всей красе воплощено в «Задонщине».
«Задонщина» написана еще при жизни Дмитрия Донского, то есть до 1389 года, в интервал 1380–1389-х. Я уже говорила, что «Задонщина» представляет собою аккуратно порезанное «Слово о полку Игореве». Не далее как вчера мне попалась в Интернете статья, посвященная тому, как мода, если она оказывается в некоем кризисе, начинает тягать элементы из традиций других эпох. Это было написано про моду 1980-х годов. Не знаю, насколько применимо к моде 1980-х годов, скорее к современной… неважно. Но вот в «Задонщине» ровно эта самая ситуация. Когда культура в кризисе, когда она осознаёт, что не может сказать ничего своего, то начинает делать аппликацию, коллаж, микс (называйте это любыми терминами) из того, что создано в другое время. Я вас хочу подвести к тому, что это – совершенно естественная ситуация. В истории культуры это было, есть и будет.
Важный момент. «Быть в кризисе» и «осознавать себя в кризисе» – вещи разные, местами противоположные. Мы будем изучать совершенно ужасные в художественном плане тексты (а худшие изучать не будем!), и там реальный кризис культуры. Но никаких заимствований, наоборот. Какой-нить Демьян Бедный, не к ночи будь помянут! Поэтому если культура начинает мародерить – это не плохо. Это может быть кризис (как с «Задонщиной»), может не быть, но это всегда огромный потенциал развития. Москва как липку ободрала Владимир – и что мы имеем? Третий Рим стоит себе и стоит (кстати, «Третий Рим» – это тоже, говоря интеллигентно, заимствование).
Когда я читала этот курс журналистам, я очень серьезно обращала их внимание на вот какой момент. Можно ли говорить о «Задонщине» как о плагиате по отношению к «Слову о полку Игореве»? Говорить-то можно… но не нужно. Почему? Потому что плагиат – это, в первую очередь, выдавание чужого за свое. «Задонщина» в этом смысле плагиатом, безусловно, не является, и вообще во всей средневековой литературе понятие плагиата неприменимо, потому что там совершенно другая категория авторства. Тогда вся литература была более или менее анонимной. И в случае с пергаментом у нас каждый переписчик в той или иной степени является соавтором. Он изменяет текст – вольно или невольно. Я вам говорила, что «Задонщина» сохранилась в восьми вариантах, и то, что мы с вами проходим как текст «Задонщины», это не один из списков, признанный наиболее подходящим для того, чтобы им студентов мучить, а некий сводный текст. То есть все эти восемь вариантов настолько различаются, что ученые развели руками и сказали «а давайте мы поступим некорректно». Потому что корректно поступать – сказать «мы читаем “Задонщину” по списку номер такой-то». Но вместо этого сделали сводный текст, чтобы он был побольше и покрасивее. Это абсолютно правильно в популярной литературе, но не в научной… Пожалели «Задонщину» и читателей.
Итак, средневековый текст ценен сам по себе. Текст не воспринимается как выражение авторской позиции. Поэтому и категория плагиата к нему тоже будет неприменима. И если про автора «Слова о полку Игореве» мы знаем массу всего, кроме имени, то имя автора «Задонщины» – Софроний Рязанец. И это всё. О его личности текст не говорит ничего. Ну, кроме того, что «Слово» он знал и немножко обладал талантом.
Читать будем в переводе, «Слово» мы уже разбирали, а больше тут в оригинал лезть незачем.
«Князь великий Дмитрий Иванович со своим братом, князем Владимиром Андреевичем, и со своими воеводами был на пиру у Микулы Васильевича, и сказал он: “Пришла к нам весть, братья, что царь Мамай стоит у быстрого Дона, пришел он на Русь и хочет идти на нас в Залесскую землю”».
Понимаете, то, что решение принимается на пиру, меня как-то наводит на мысли о русских былинах. Как я уже говорила, русский эпос – поздний, но эта вот ситуация на пиру очень фольклорна.
«…лучше ведь, братья, возвышенными словами вести нам этот рассказ про поход великого князя Дмитрия Ивановича и брата его, князя Владимира Андреевича, потомков святого великого князя Владимира Киевского. Начнем рассказывать о их деяниях по делам и по былям… Вспомним давние времена, восхвалим вещего Бояна, искусного гусляра в Киеве. Тот ведь вещий Боян, перебирая быстрыми своими перстами живые струны, пел русским князьям славы…»